Запретное - Табита Сузума

“Очень выразительное, мощное изображение внутреннего смятения молодого человека, Лочен. Это прекрасно написанный рассказ о страданиях и человеческой душе”.

Ниже под этой похвалой большими буквами учитель добавил: “Пожалуйста, по крайней мере, прочти его в классе. Оно по-настоящему вдохновит других и станет хорошей практикой для тебя перед твоим докладом”.

Мое любопытство возрастает, я перелистываю несколько страниц назад и начинаю читать эссе Лочена. Оно про молодого человека, студента, который возвращается в университет на летних каникулах, чтобы выяснить, получил ли он диплом. Присоединившись к толпе возле доски объявлений, парень обнаруживает, к своему изумлению, что он стал первым, единственным на своем факультете. Но вместо восторга он ощущает пустоту и движется прочь от толпы студентов, обнимающих расстроенных друзей или празднующих с остальными, но, похоже, никто не замечает его, никто даже не смотрит в его сторону. Он не получает ни одного поздравления. Сначала я думаю, что это история о каком-то призраке ― о парне, который в какой-то момент между окончанием сессии и возвращением, чтобы узнать свои оценки, умер в результате несчастного случая или что-то в этом роде. Но потом приветствие одного професора, который умудрился неправильно произнести его имя, доказывает мне, что я ошибаюсь. Парень очень даже живой. Однако когда он поворачивается спиной к факультету и пересекает двор, он смотрит вверх на высокие здания вокруг него, пытаясь оценить, которое из них гарантирует ему смерть при падении.

Рассказ заканчивается, и я поднимаю голову от страницы, ошеломленная и потрясенная, запыхавшаяся от силы прозы, и вдруг у меня на глаза наворачиваются слезы. Я смотрю на Лочена, который барабанит пальцами по ковру, его глаза закрыты, он повторяет под нос какие-то формулы по физике. Я пытаюсь представить его, пишущего этот трагический отрывок, и не выходит. Кто мог придумать такую историю? Кто мог написать подобное так живо, если сам не испытывал такую боль, такое отчаяние, такое отвержение себя…?

Лочен открывает глаза и смотрит прямо на меня.

― Сила тока с расстоянием между двумя параллельными прямыми проводниками, равном единице, выражается следующим образом: F равна мю, умноженной на I1 и I2, и все это поделенное на 2 пи эр… Ох, черт побери, пусть будет так!

― Твоя история потрясающая.

Он смотрит на меня.

― Что?

― Эссе по английскому, которое ты написал на прошлой неделе, ― я опускаю взгляд на страницы, которые держу в руках. ― “Высокие здания”.

Взгляд Лочена вдруг становится острым, и я вижу, как он напрягается.

― Что ты делаешь?

― Я просматривала твою папку по английскому и нашла это, ― я поднимаю ее над головой.

― Ты читала его?

― Да. Оно чертовски хорошо.

Он смотрит в сторону, возникает сильное неудобство.

― Я кое-что взял из того, что видел по телевизору. Можешь меня проверить сейчас?

― Подожди… ― я не позволяю ему так просто отойти от темы. ― Почему ты написал это? О ком эта история?

― Ни о ком. Это просто история, хорошо? ― его голос вдруг становится злым, он отводит от меня взгляд.

Эссе все еще находится у меня в руках, я не двигаюсь, бросая на него долгий, тяжелый взгляд.

― Думаешь, оно обо мне? Нет, оно не обо мне, ― его голос в попытке защититься становится выше.

― Хорошо, Лочен, хорошо, ― я осознаю, что у меня не остается другого выбора, кроме как отступить.

Он сильно кусает губы, зная, что я не уверена.

― Ну, знаешь, иногда ты берешь некоторые вещи из своей собственной жизни, меняешь их, преувеличиваешь что-то, ― признается он, отворачиваясь.

Я глубоко вздыхаю.

― Ты когда-нибудь…? Ты чувствовал что-то подобное?

Я готовлюсь к очередной гневной реакции. Но вместо этого он просто безучастно смотрит на противоположную стену.

― Думаю… думаю, каждый чувствует подобное… время от времени.

Я понимаю, что подбираюсь ближе, чем дозволено, из-за его слов у меня болит в горле.

― Но ты же знаешь… знаешь, что никогда не найдешь себя в одиночку, как тот парень из твоей истории, правда? ― поспешно говорю я.

― Да, конечно, знаю, ― он коротко пожимает плечами.

― Потому что, Лочен, у тебя всегда будет кто-то, кто тебя любит, только тебя, больше, чем кого-либо на этом свете.

Какое-то мгновение мы молчим, и Лочен возвращается к своим формулам. Но цвет его щек до сих пор пылает, и я могу сказать, что он так ничего и не понял из моих слов. Я опускаю взгляд и смотрю на сообщение учителя, написанное в конце.

― Эй, так ты когда-нибудь читал это в классе? ― спрашиваю я.

Он смотрит на меня, тяжело вздыхая:

― Мая, ты же знаешь, что у меня никогда не получаются такие вещи.

― Но оно же настолько хорошее!

Он кривится.

― Спасибо, но даже если это было бы правдой, это ничего не меняет.

― Ох, Лочи…

Выпрямив колени, он прислоняется к дивану и поворачивает голову, чтобы выглянуть в окно.

― Мне скоро нужно сдавать этот чертов доклад, ― говорит он быстро. ― Я не знаю, правда, не знаю, что мне, черт возьми, делать.

Он выглядит так, будто просит меня о помощи.

― Ты спрашивал, можно ли сдать его в качестве письменного задания?

― Да, но он нужен для той сумасшедшей австралийки. Говорю тебе, у нее зуб на меня.

― Судя по ее комментариям и оценкам, она достаточно высокого мнения о тебе, ― осторожно замечаю я.

― Это не так. Она хочет… она хочет сделать из меня своего рода оратора, ― он натянуто улыбается.

― Может быть, пришло время, чтобы позволить себе измениться, ― осторожно предлагаю я. ― Совсем немного. Чтобы просто начать.

Долгое молчание.

― Мая, ты же знаешь, что я не могу. ― Он резко отворачивается, смотря в окно на двух мальчишек на велосипедах, выполняющих трюки на улице. ― Такое… такое ощущение, будто люди прожигают меня своими взглядами. Будто в моем теле не осталось воздуха. Меня глупо трясет, сердце колотится, а слова просто… они просто исчезают. Мой разум совершенно пуст, и я не могу даже разобрать, что написано на странице. Я не могу говорить достаточно громко, чтобы люди услышали меня, и знаю, что все так и ждут, когда я потерплю неудачу, чтобы разразиться хохотом. Они все знают, что я не могу этого сделать… ― Он замолкает, смех исчезает из его глаз, дыхание становится поверхностным и быстрым, как будто знает, что он уже сказал слишком много. Он водит большим пальцем по ране на губе. ― Боже, я знаю, что это не нормально. Знаю, что должен с этим разобраться. И… и я уверен, что разберусь. Я должен. Как еще я найду работу? Я найду способ. Я не всегда буду таким… ― Он глубоко вздыхает, дергая себя за волосы.