Сулейман. Султан Востока - Гарольд Лэмб

В этом описании янычар итальянцем уже подмечены зачатки их мятежного духа. Единственный комплект одежды, который они получали в течение года, должны были сами стирать и чистить, мелкие деньги, на которые должны были ежедневно покупать суп и хлеб, суровая дисциплина и тренировки во время пребывания на казарменном положении в городах — все это могло быть компенсировано только грабежом во время военной кампании или вознаграждением за отличие в боях.

Но в последние три года султан не водил их в военные походы.

Кроме того, ветераны помнили, как им было запрещено грабить цитадель рыцарей на Родосе. Они были недовольны возвышением грека Ибрагима из закрытой школы через головы заслуженных пашей. Проводя слишком много времени в казармах, ветераны подсчитывали, сколько женщин или еды можно купить на жалованье Ибрагима размером в двадцать четыре тысячи золотых венецианских дукатов. За двориком Айа Софии они видели новую роскошную резиденцию Ибрагима, возвышавшуюся над пустым ипподромом.

Пока Сулейман находился в городе, янычары сдерживали недовольство. Но обиды молодых воинов вновь взыграли, когда он выехал зимой поохотиться в Адрианополь, покинув их вопреки традиции и прихватил с собой весь состав Дивана. Ибрагим в это время рыскал по Египту.

Не выдержав холода и скуки, янычары, охранявшие сераль, выбросили свои котелки и высыпали на улицы. Вооруженные кремневыми ружьями, железными дротиками, луками и саблями, они поджигали дома, грабили еврейские лавки близ крытого рынка и ворвались в новый дворец Ибрагим-паши.

Сулейман сразу же помчался на юг. Но чтобы не пробираться в сераль по улицам города, заполненными мятежниками, направился в летний домик на азиатском берегу Босфора.

Высадившись с барки, он пошел в сопровождении нескольких охранников в пустынный зал приемов, располагавшийся близ казарм янычар. Затем вызвал к себе командиров молодых воинов. С командирами ввалилась масса солдат. Некоторые из них обнажили ятаганы, раздались нестройные выкрики. Возникла опасность, что янычары набросятся на охрану султана.

Сулейман обнажил свой меч. Зарубил солдата, стоявшего к нему ближе всех, ранил другого. Раздался глухой звук от удара клинка, и все смолкло. Увидев на ковре кровь, мятежники сложили оружие.

Они получили суровое, но справедливое наказание. Были казнены ага янычар и зачинщики мятежа. Солдаты вернулись в казармы и продолжили службу.

Но после того как растаял снег и появилась свежая трава, Сулейман приказал бить в походные барабаны. Ему ничего не оставалось, кроме как вести армию на завоевание новых земель.

* * *

С башни своего дворца Марко Меммо наблюдал через залив Золотой Рог знакомую картину военных приготовлений. Когда же из Египта морем срочно вернулся Ибрагим, посол понял, что начинается полномасштабная и скорая военная кампания. Шпионы подтвердили его вывод. Они сообщили также, что продовольствие и снаряжение доставляются к северным горам, что означает намерение турок двигаться через Дунайские ворота. Мессер Марко заметил про себя, что Диван подписал договор о взаимопомощи с Польшей. Такой договор уже действовал с республикой Венеция. Таким образом, ни поляки, ни венецианцы не могли помешать туркам в их предприятии. Меммо озадачил Луиджи Гритти вопросом — какие территории расположены к Венеции и Польше ближе всего? Конечно, Австрия, Богемия и Венгрия.

И все же его превосходительство не был уверен в своих выводах. Поскольку лишь один человек мог разрешить его сомнения, он направился в карете вверх по берегу Босфора, туда, где находился небольшой дворец Гритти с террасой, выходившей к бухте. Конечно, Гритти теперь был драгоманом Порты, получавшим жалованье от визиря, но посол полагал, что незаконнорожденный не станет вводить его в заблуждение, поскольку речь идет о безопасности Венеции. Посла раздражало то обстоятельство, что он вынужден искать подтверждения своим предположениям о намерениях турок у авантюриста.

Гритти приветствовал гостя на террасе, не удивившись его появлению:

— Никак пошло очередное донесение во дворец дожа?

Меммо заметил, что на запястье хозяина дворца сияет браслет с крупным изумрудом. Решив не конфликтовать с Гритти, он дружелюбно кивнул:

— Вы видели, как отошел галиот, пришвартованный к нашей барке?

— Нет, ваше превосходительство, я догадался об этом, потому что вижу вас в своей скромной обители. Что касается вашего донесения, то оно, видимо, о том, что султан и турецкие аскеры двинулись к Дунаю?

В этом посол не собирался признаваться. Не стоит заходить слишком далеко в доверии к Гритти.

— Синьор, я располагаю лишь отрывочной информацией. Говорят, три года перемирия настолько воодушевили венгров, что почтенный архиепископ Пауль Томори и, пожалуй, несколько неосмотрительный граф Франжипани атаковали турок своими войсками. Кажется, без успеха. — Выдержав паузу, Меммо многозначительно добавил:

— Венеция не так далеко от Дуная.

Гритти понизил голос:

— На этот раз цель турков — не Венеция.

Напрягая слух, чтобы уловить слова Гритти, произнесенные шепотом, Меммо кивнул в знак понимание. Раз Венеция не является целью похода турок, значит, они идут на венгров. Ах, если бы только можно было доверять этому ублюдку! Внезапно посол решил испытать собеседника другим способом:

— Вы говорите как сын сиятельного дожа Андреа Гритти или как драгоман Ибрагима?

Темные глаза Луиджи приобрели насмешливое выражение.

— Разве я не то и другое?

— Во имя льва святого Марка, скажите, для чего вы служите туркам?

Гритти указал на террасу, блеснув при этом изумрудом на запястье:

— Я доволен моим новым домом. И кроме того, разве вы забыли о моем интересе к Сулейману?

— Не могу вас понять.

— А я и не ожидаю этого от вашего превосходительства. — Гритти бросил взгляд на свое запястье. — Возможно, именно Сулейман принесет мир народам.

Предостережение у Мохача

Могла ли Европа жить в мире? Ведь ее терзал страх, гораздо больший, чем страх перед вторжением турок. Этот страх выдавали по ночам крики на улицах и на дорогах. Он выражался в новом запретном слове: «Бундшух» [2].

Что могло более достойно и очевидно послужить символом власти, нежели участие императора Священной Римской империи в заседаниях конклава германских князей и прелатов в цветущем городе Вормсе? Город был расположен в самом сердце Европы, в центре христианского сообщества.

Император Карл V начал заседать там ранней весной пять лет назад, слушая речи участников конклава на латинском языке, который он понимал с трудом. Император был охвачен тройным страхом, отвлекавшим его от торжественных выступлений на латинском. Во-первых, в его родном испанском королевстве еретики-мориски [3] собирались сопротивляться его решению обратить их в христианство или выселить, согласно рекомендациям кардинала Ксименса. В Арагоне, Гренаде мавританцы бродили вокруг крепостей, из которых они были изгнаны… Во-вторых, упрямый Франциск накапливает силы, чтобы напасть на империю Карла… В-третьих, здесь на заседании конклава брюзжащий коренастый монах Мартин Лютер отказался изменить свои писания, утверждая, что сделать этого нельзя, так как они записаны им по внушению Господа…

Другой оратор, некто Иероним Балбус, выступил с обращением, продиктованным его собственным страхом. Прибыв с дальних восточных границ империи, он, мадьяр, кричал:

— Кто остановил турок, рвавшихся в своем безумии в Европу? Венгры. Кто охладил переполнявшую турок ярость? Венгры. Кто предпочел навлечь на себя все силы наступающих варваров, нежели позволить им открыть путь в другие европейские страны? Венгры! — Балбус утверждал: если бы венгры не встали стеной на пути нечестивых завоевателей, христианское сообщество подверглось бы вторжению, возникла бы угроза существованию ряда германских и итальянских княжеств. И заключил:

— Однако сейчас венгерское королевство так ослаблено, а его подданные столь удручены, что они не в состоянии долго противостоять туркам, если не получат помощи от Запада.

Балбус выступил в Вормсе. Вслед за ним произнес несколько слов Лютер. В них содержалась ересь о том, что только один монах мог быть воодушевлен словом Божьим. Против него в Вормсе был вынесен эдикт. Но когда Лютер спешно покинул зал заседаний, вокруг него сомкнулись защитники — немецкие рыцари и бюргеры. Они подняли сжатые кулаки в жесте приветствия, характерном для ландскнехтов. Затем срочно вывезли Лютера из города и укрыли от опасности.

Вскоре по дорогам, ведущим в Вормс, пронеслись призывы к восстанию:

— Бундшух, Бундшух, Бундшух… — Призывы исходили от протестантских рыцарей, бюргеров и крестьян.

* * *

Возможно ли было оказать вооруженную помощь Венгрии в такой обстановке? Император Священной Римской империи рассеянно дал письменный ответ Балбусу, предоставив венграм решать самим, защищаться им от турок или заключить с ними перемирие «с учетом того, чтобы оно не компрометировало и не наносило ущерб католической вере или христианскому сообществу».