Сулейман. Султан Востока - Гарольд Лэмб

И все же, когда Сулейман приехал и встал на колени в отведенном ему месте сумрачной мечети, он физически ощутил запах свежей выкопанной земли во время рытья траншей, смрад, исходивший от больных и раненых, которые лежали на влажной земле Родоса. На лбу султана выступил холодный пот, прошибавший его по ночам, когда он ворочался под шерстяным покрывалом в хижине, которую упрямо отказывался покинуть. Он мучился в ней один, слушая, как стекают на крышу с веток капли дождя, укоряя себя за опрометчивость и безвыходное положение.

Об этом он никому не рассказывал. Во-первых, потому, что султан османов не мог достаточно ясно и четко объяснить свои дурные предчувствия или надежды. А во-вторых, он не считал нужным вообще что-либо объяснять. В своем лаконичном дневнике Сулейман записал обычную фразу: «Аллах подарил победу падишаху». Однако после Родоса в его дневнике постоянно упоминаются дождь, буря, люди и животные, увязшие в грязи и страдающие от болезней, а также разливы рек и снова дождь, дождь, дождь. Такие записи стали его навязчивой идеей.

Отвращение к войне после Родоса обнаружилось и в поведении султана. На следующую весну уже не били в барабаны в честь очередной завоевательной кампании. Такие кампании вообще не проводились в течение трех лет. Это была первая передышка в войнах с тех пор, как четырнадцать лет назад Селим извлек из ножен меч Османов.

Но пользование мечом входило в обязанности турецких султанов. За умиротворенной территорией лежала «зона войны» — земли гяуров, которые мусульмане были обязаны покорять силой оружия. Со времен Эртогула эта священная обязанность исполнялась неукоснительно, исключение составил короткий период правления деда Сулеймана — султана Баязида, отшельника и мечтателя. Так что, положив конец завоевательным походам, Сулейман нарушил бы древний обычай. Он не мог себе представить, к каким последствиям это привело бы.

В то же время молодой правитель решительно изменял средства и методы ведения войны. Он избавился от того, что называлось армией старого типа. А для него это значило больше, чем, например, для Генриха VIII смена кабинета министров. Потому что в эпоху правления Османов руководители режима несли прямую ответственность за все, что происходило в нижестоящих инстанциях. Дряхлеющий Пири-паша владел печатью падишахства и на самом деле нес на себе бремя административных обязанностей.

Когда Сулейман сообщил Пири-паше об освобождении его от административных обязанностей, резко очерченное лицо старика сморщилось в печали. Казалось, он не мог поверить, что не совершил никаких промахов. Как бы в оправдание Пири-паша стал бормотать что-то о новой разновидности ярко-красных тюльпанов, которые он теперь вырастит.

Сулейман знал, что лошади так привыкают к постромкам, что на вольном выпасе рвутся за изгородь, когда видят проезжающий обоз.

— Теперь ты сможешь выращивать свои цветы, Пири-паша, — поддержал он старика. — Клянусь, сможешь полностью располагать своим временем.

Но когда султан сообщил о громадной пенсии в двести тысяч асперсов, которую он назначил отставному визирю, Пири-паша поблагодарил его за доброту без всякой радости. Теперь деньги мало что значили для него.

Хотя высокопоставленные лица режима ожидали это, они все-таки не смогли скрыть досады, когда султан назначил первым визирем падишахства Ибрагима. Грек получил столь высокое назначение через головы чиновников, занимавших более важное, чем он, положение. Кроме того, Ибрагим был удостоен звания бейлербея Румелии — командующего Европейской армией. Это возложило на него бремя ответственности, равное его новому положению. (Два других паши были ветеранами-албанцами, косноязычными и склонными подремать прямо в поле в перерыве между сражениями.) Перед назначением состоялась беседа султана с греком. Сначала Ибрагим не хотел принимать столь ответственный пост. Его беспокойный ум почуял в нем немало опасностей. Ведь могло возникнуть недопонимание между ним и султаном, кроме того, его постоянно будет преследовать шепот завистников. Вспоминая Селима, грек опасался припадков гнева и со стороны Сулеймана. Но султан мотивировал назначение Ибрагима визирем так убедительно, что тот стал прислушиваться. Султан доказывал, что желает видеть в нем не просто слугу, но деятеля, способного разобраться во всех сложностях управления падишахством. Сулейману был нужен визирь с творческим, а не обычным умом. До сих пор не было прецедента, чтобы султан и визирь были так молоды. Но что в этом плохого?

Все еще колеблясь, Ибрагим попросил своего господина дать обещание, что тот и сделал:

— Я никогда не уволю тебя со службы по капризу.

Этому новый Носитель бремени поверил. Он знал, Сулейман не способен нарушить обещание.

Так рядом с султаном появилось его «второе я», человек, способный решать задачи государственного управления, пользуясь советами, предостережениями и призывами Сулеймана, который сам при этом мог оставаться в уединении. Это был смелый эксперимент. У руля государства был поставлен безвестный выпускник школы, иностранец, блестящий ум в падишахстве. Сулейман умел подбирать людей.

Султан постарался предать своему выбору возможно более широкую огласку. Ибрагиму в соответствии с его новым статусом полагалось двенадцать гребцов для личной барки, пять конских хвостов в штандарт, который перед ним несли. Грек должен был взять в жены сестру султана.

Возможно, в будущем османские правители и будут считать само собой разумеющимся наделение фаворитов высшей властью, но Сулейман был первым, кто это сделал.

Очень скоро, подбирая себе штат чиновников, Ибрагим назначил способного Луиджи Гритти драгоманом Высокой Порты, то есть чиновником по дипломатическим связям. Гритти, разумеется, оставался венецианцем и христианином. Ибрагим так же полагался на смышленого Гритти, как Сулейман на него самого.

Итак, в годы перемен (1523 — 1525) Сулейман повернул от устаревшего традиционного образа мышления турок к западному образу мышления. Отмечалось, что он стал разговаривать с выходцами из его европейских владений — сербами и хорватами — на их родном языке. Одним из его собеседников был выпускник школы Соколли, ставший помощником Искандера Челеби, главного казначея.

Когда умер муфтий — а сместить его с поста было не под силу самому султану, — его место занял Кемаль, философ и большой знаток шариата. Получил свое место во властной иерархии с титулом паши и Касим, бывший наставник Сулеймана. Кемаль и Касим отличались большой интеллигентностью, основанной на прекрасном образовании.

Опоры режима

Правящий османский режим покоился на личных связях. Его отличие от других правящих систем состояло в резкой отгороженности от остального населения падишахства. Вероятно, потому, что правящий слой включал выпускников школ «посвященных детей».

Во время перемещения по огромным пространствам Персии и Византии турки усвоили, что семья султана и его хозяйство не должны быть связаны с государственными органами власти. В хозяйстве Сулеймана все — от главного оруженосца до семейной конюшни — предназначалось только для обслуживания султана.

В таких условиях управление падишахством лежало на плечах трех визирей, или министров. По очереди они возглавляли Диван, или Совет, который заседал в Зале присутствия и заслушивал всякого, кто приходил на заседания по делам управления государством. Слушались дела мгновенно, достаточно было произнести несколько слов, как в те давние дни, когда в советах участвовали всадники, съехавшиеся к шатру хана.

Ответственность за ведение финансовых дел нес главный казначей, но все финансовые документы проходили через Калем, центральную канцелярию. Секретари канцелярии вели учет документов с беспощадной точностью.

Была в османском режиме и еще одна особенность. Османы держались древнего представления, что все население должно быть готово к войне. Все чиновники имели соответствующие воинские звания, за исключением небольшого числа секретарей, занимавшихся ведением учетных книг в домашних хозяйствах. Офицеры регулярной армии, например ага сипахи, имели в подчинении свой штат казначейства и учета.

Помимо центральной власти Константинополя существовало восемь бейлербеев, ответственных за управление административными округами падишахства. Каждый из них имел казначейство и канцелярию. Санджакбеи со своими небольшими штатами чиновников управляли ограниченными районами по всем провинциям. Естественно, все они одновременно являлись органами мобилизационной системы на случай войны. Бейлербей Анатолии руководил набором рекрутов в азиатской части падишахства.

Выходило так, что обязанности были закреплены за определенными лицами и их выполнение зависело от способностей этих людей. Бейлербей Анатолии, получая каждый год фиксированную сумму дохода от налогов, должен был сформировать определенное число полностью экипированных и обученных воинов, готовых явиться по первому требованию центра. Чиновники такого ранга сами не платили налогов, они получали жалованье из государственной казны и не имели право заниматься какой-либо коммерческой деятельностью.