Ничего интересного - Уилсон Кевин

В какой-то момент я действительно заснула — крепко, минут на десять, а потом услышала, как дети разговаривают.

— Она заснула? — шепнул Роланд.

— Вроде да, — сказала Бесси.

Я дышала ровно, с закрытыми глазами, не подавая виду.

— Что думаешь? — спросил Роланд.

— Она ничего, — ответила Бесси. — Кажется.

— А папа?

— Ужасный, как мама и рассказывала.

— Мне тут нравится.

Секунду помедлив, Бесси ответила:

— Может, и нормально будет. Какое-то время.

— Она хорошая, — сказал Роланд.

— Наверное. Странная какая-то.

— А если будет плохо? Как у деды с бабулей?

— Да просто сожжем тут всё. Всё. И всех. Спалим дотла.

— Хорошо.

— Спокойной ночи, Роланд, — сказала Бесси.

— Спокойной ночи, Бесси, — ответил Роланд.

Они устроились поудобнее, расслабились.

В комнате было очень темно. Я слышала их дыхание. А потом, спустя где-то минуту, Бесси сказала:

— Спокойной ночи, Лилиан.

Я лежала в темноте рядом с этими невозможными детьми.

— Спокойной ночи, Бесси, — ответила я наконец.

А потом мы заснули, все втроем, в нашем новом доме.

Шесть

Следующие три дня мы провели в бассейне, пока я пыталась сообразить, чем заняться с детьми. И я не преувеличиваю. Как только они просыпались, теплые со сна, в моей кровати, я хватала их, покрывала кремом от солнца — каким-то чудовищным количеством крема от солнца, хотя с трудом верилось, что оно может им как-то навредить, — и мы все вместе бежали к бассейну и бомбочками прыгали в воду. Мы часами играли в «Марко Поло», и кожа на руках морщилась так, что казалось, такой навсегда и останется. Ближе к обеду я делала перерыв, чтобы приготовить сэндвичи, и дети ели их прямо там, на краю бассейна, держа хлеб мокрыми руками, капали на пальцы горчицей и смывали ее прямо на месте. Когда нам надоедало плавать, мы валялись под зонтиками и дремали на солнце. Глаза горели от хлорки, но что тут поделаешь?

И нас никто не трогал. Никакой Мэдисон. Никакого Джаспера. Никакого Карла за углом. Я не замечала вокруг ни садовников, ни горничных. Мы жили в собственном мире, хоть я и знала, что это временно. В конце концов нам придется придумать какой-то способ вывести детей в реальный мир. Я представила, как в будущем они будут сидеть за огромным столом в той огромной столовой того огромного особняка, есть яйца бенедикт или еще какую-нибудь хрень, пока их отец будет выискивать для них в газете счет вчерашнего бейсбольного матча. Я представила, как они прогуливаются по библиотеке, выбирают книги — книги, которые мы сможем взять домой с уверенностью, что они не вспыхнут спонтанно, что нашему читательскому билету ничто не угрожает, боже упаси. Представила, как они живут в особняке, потом уезжают в школу, потом возвращаются. Представила, как они будут спать в другой постели, не моей. Где в это время буду я? Где-то далеко, так ведь? Ну, если мне удастся обеспечить детям настолько нормальную жизнь, я буду им уже не нужна. Я не могла понять, радует меня эта мысль или печалит, а потом почувствовала себя идиоткой, потому что вот сижу и переживаю о своем будущем успехе, а между тем мне предстояло сделать это с детьми, которые время от времени полыхали огнем, так что это все вряд ли вообще когда-то произойдет. Я уже воображала себе мир, где ни разу не облажалась, где справилась с возложенной на меня задачей. Как же мне добраться от этого мира до того?

Пока дети плавали, я вылезла на берег и набросала в блокноте возможные варианты. Мой список выглядел так:

Асбест?

Одежда для гонщиков?

Мокрые полотенца?

Медитация?

Брызгалки / садовый шланг?

Жить в бассейне — возвести крышу?

Огнетушители — безопасно для кожи?

Снотворное? Таблетки от тревоги?

Психотерапия (конфиденциально)?

Исключить острую пищу?

Исследование спонтанного возгорания человека — передача «Очевидное — невероятное»?

И так далее и тому подобное. Если бы кто-то нашел этот блокнот, решил бы, что я сумасшедшая, что я собираюсь поджечь кого-то, а потом немедленно потушить. Но это выглядело так по-научному. У меня были дети. Они загорались. Я должна была сделать так, чтобы этого не происходило. И вот еще: люди не загораются без причины. А если загораются, то либо умирают, либо покрываются ужасными шрамами. Так что я придумывала решение, по сути, несуществующей проблемы. Пока меня хватало только на то, чтобы готовить детям сэндвичи до тех пор, пока им не исполнится восемнадцать, пока мы все не скукожимся от обезвоживания и не исчезнем с лица земли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Смотри! — позвала Бесси, и, обернувшись, я увидела, что она показывает на особняк.

Я посмотрела.

— Вот там! — крикнула девочка.

Из одного из окон второго этажа за нами наблюдал Тимоти. Он, я сейчас не шучу, глядел на нас через свой собственный маленький театральный бинокль, как будто мы все находились в каком-нибудь гигантском лондонском оперном театре. Стоял неподвижно, рассматривая детей, и это было настолько жутко, что я в конце концов отвела взгляд — как раз вовремя, чтобы заметить, как Бесси со злобным выражением лица показывает ему средний палец.

— Эй, да не расстраивайся ты так! — вскрикнула я и тут же почувствовала себя занудой — можно подумать, моя тревога заразна. Нужно было оставаться классной. Я классная, по крайней мере, я их в этом уверяла.

Когда я снова посмотрела на особняк, Тимоти исчез.

— Не надо посылать его подальше, ладно? — сказала я Бесси. — Это твой брат.

— Сводный, — уточнила Бесси, как будто для нее это было все равно что прапрапрапрапрадядя.

— Все равно не надо.

— Да он наверняка не знает, что значит средний палец, — заметила она, и Роланд встрял:

— Это значит «отвали!»

— Нет, это значит «пошел ты», — раздраженно поправила его сестра.

— Да ладно вам, ребят, — сказала я. — Хотите сока?

— Нам скучно, — заныл Роланд.

— Как можно скучать в таком огромном бассейне? Он раза в три больше того, который был у вашего дедушки.

— Мы хотим поделать что-нибудь интересное, — сказала Бесси.

— Например?

— Поиграть в прятки, — предложил Роланд.

— Не уверена, что это хорошая мысль, — сказала я, представляя, как дети спрячутся в самых огнеопасных уголках дома и будут ждать, и ждать, и ждать.

— Может, сходим за мороженым? — спросила Бесси.

— У нас есть мороженое.

— Нет, я хочу развесное мороженое. Хочу посмотреть, как достанут шарик и положат в вафельный рожок.

— Мы еще тут не освоились, — сказала я. — Лучше пока остаться здесь.

— А в поместье можно? — спросил Роланд.

— Пока нет.

— Отстой, — заявила Бесси. — Полный отстой.

Она была права. Это был отстой. Полный отстой. Полнейший. Мне хотелось схватить их на руки и сказать: «Дети, это полный отстой. Мне не нравится. Поеду-ка я лучше домой. Удачи вам». Я представила, как угоню «миату» Карла и поеду куда глаза глядят. Представила, как Мэдисон попытается вырастить этих детей, и мысль о том, как ей будет неудобно, доставила мне некоторое удовольствие. Если бы кто-нибудь другой посмел как-то обидеть Мэдисон, я бы его пришила, но в ту секунду мне казалось, что я заслужила право на воображаемую агрессию в ее адрес.

Меня одолевало чувство, что я всех подвожу. Но время от времени казалось, что этого от меня и хотят: чтобы я просто занимала детей чем-нибудь, пока не появится другой вариант. Но так я подведу себя, подведу Роланда и Бесси. Я должна была как-то встроить их в эту новую жизнь, сделать хоть чуточку менее дикими, чтобы они могли пройти по людному торговому центру, примерить одежду и не спалить всю округу. И, может быть самонадеянно, я думала, что, если справлюсь, стану в этом деле экспертом. Если какая-нибудь богатая семья в Аргентине обнаружит, что у них тоже загораются дети, я прыгну в самолет и все устрою. Я буду проводить лекции. Может, напишу книгу. И господи, на данный момент эта будущая книга вышла бы до смерти скучной: «Однажды я нянчила огненных детей и пять месяцев продержала их в бассейне. Конец». Нужен сюжет получше — им, мне, всем нам.