Сын Войны, Дочь Хаоса (ЛП) - Рэллисон Джанет

Этот человек, казалось, не заботился ни обо мне, ни о моём образовании.

— Оставь своих детей в безопасном месте и отправляйся в Европу. Или, по крайней мере, съезди в Египет. Не многие из нас умеют читать древние письмена. Если мы не найдем ответы в ближайшее время, это число станет ещё меньше.

— Какое место сейчас безопасно? — спросил папа. — Только здесь, где слишком холодно для жуков и им нечего есть.

— О, им есть что поесть, — сказал мужчина. — Есть мы. Давай просто поблагодарим фараонов за то, что это место слишком далекое и слишком холодное, чтобы они решили искать нас здесь.

Папа неохотно вздохнул.

— Я поеду, но не сразу. Мне нужно найти новое место для жизни и договориться о новом доме. Мне так тяжело без моей жены… — его голос стал усталым от эмоций. — Всё не должно было так обернуться.

— Если мы проживём достаточно долго, — ответил мужчина, — мы все так говорим.

Они пробормотали ещё несколько слов друг другу, а затем послышались шаги, возвращающиеся в палатку. Я как раз успела откатиться на своё прежнее место, прежде чем папа расстегнул молнию на палатке и вошёл внутрь.

Я лежала неподвижно, обдумывая услышанное. В основном я думала о скарабеях.

Много лет назад мы провели лето в Боливии. Каждую ночь из трещин и расщелин земли вылезали тараканы длиной в дюйм. Однажды вечером я открыла входную дверь нашего дома и увидела в паре футов от себя извивающуюся тёмную массу. Проходящее мимо животное вырвало, и по массе ползали тараканы. Когда я вышла на улицу, тараканы разбежались повсюду. Половина жуков бросилась ко мне. Я не надела туфли и запаниковала, что они забегут по моим ногам, прежде чем я смогу уйти.

Мысль о плотоядных скарабеях, роящихся надо мной, была намного, намного хуже.

ГЛАВА 9

На следующее утро отец сказал, что собирается поговорить с Люсиндой о ряде важных дел. Я знала, что это означало, что он хотел, чтобы его оставили в покое.

Я достаточно часто встречалась с Люсиндой во время экспедиций к полюсам. Другие исследователи приходили и уходили, но она, казалось, навсегда закрепилась на ледяных полях. Она мне никогда не нравилась, даже когда я была ребёнком и благоговела перед её красотой. С её длинными чёрными волосами, чёрными глазами и идеально вылепленными скулами, она была потрясающей, по крайней мере, пока не подойдешь достаточно близко, чтобы заметить оспины, покрывающие её кожу. Тем не менее, она держалась царственно, как королева, одетая в одежду из меха, которая скользила по снегу, как шлейфы средневекового бального платья.

Она жила с серьёзным мужчиной по имени Бомани, у которого были гладкие тёмные волосы и проницательные глаза, внимательные ко всему. Когда я была маленькой, я думала, что он муж Люсинды, хотя он вёл себя скорее, как слуга, чем как партнёр. Она безжалостно приказывала ему, и он повиновался без жалоб, хотела ли она мартини, бинокль или чтобы он заправил её снегоходы бензином. У неё их было два. Я бы не осмелилась попросить одолжить их, но мой отец время от времени просил, и она никогда ему не отказывала. Потом Рорк брал один, а мы с папой брали другой, и мы неслись над морем снега и льда. Всякий раз, когда папа пытался заплатить ей за бензин, она никогда не соглашалась.

«Ты мой друг», — всегда говорила она.

Её дружба не распространялась на его детей. Она смотрела на меня либо с нетерпимым безразличием, либо с озадаченным юмором, как будто я была дрессированной обезьяной, которая могла выполнять трюки, но в остальном была помехой. На протяжении многих лет, всякий раз, когда мы встречались, она многозначительно спрашивала о моей матери, а затем ухмылялась всему, что я говорила. Теперь это имело смысл. Все эти люди, должно быть, ненавидели мою маму. Только Люсинда была достаточно бестактна, чтобы показать это.

Мой отец сказал, что мне не разрешалось входить в палатку Люсинды, которая, независимо от года, стояла на некотором расстоянии от остальной части лагеря, как будто она была слишком хороша, чтобы смешиваться с меньшими сооружениями. Я никогда не хотела туда зайти, и она никогда не приглашала меня войти, так что это казалось напрасным наставлением со стороны моего отца. Я не стала комментировать его планы увидеться с ней сейчас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Рорк бросил свой пустой пакет с сублимированной ветчиной и яйцами в мусорный мешок.

— Я тоже ухожу. Ребята собираются поиграть в мяч и позагорать.

Загорать в Арктике. Это было так нелепо, что я рассмеялась. И тогда я поняла, что Рорк не шутил, что он невосприимчив к экстремальным погодным условиям. Когда мои родители просили меня присматривать за такими людьми, они хотели, чтобы я следила за другими Сетитами.

— Могу я пойти? — спросила я.

Я всегда предполагала, что самые молодые исследователи в лагере были аспирантами. Теперь я не была уверена, что правильно поняла их возраст. Некоторые из них могли бы вписаться в любую среднюю школу. Может быть, они на самом деле были нашего возраста.

Рорк покачал головой и достал из рюкзака футбольный мяч.

— Я не смогу говорить о некоторых вещах, если ты будешь там.

— Значит, все здесь хранят от меня секреты?

Он дразняще улыбнулся.

— У возраста есть свои привилегии. Как и в умении играть в футбол. Я ничего не могу поделать, если ты подаешь, как девчонка, — он был слишком рад быть среди друзей, чтобы волноваться, что я обижусь. Его счастье проявлялось в ритме его шагов, когда он уходил.

Я купила несколько книг в аэропорту и заставила себя начать читать одну из них. Мне больше нечего было делать.

Через полчаса мой мобильный телефон запищал, сообщая, что у меня новое текстовое сообщение. Такого никогда раньше не случалось в Арктике. Здесь не было связи. Кроме того, я думала, что выключила его. Я всё равно вытащила телефон из рюкзака, полностью ожидая, что он вышел из строя. Но нет. Появилось текстовое сообщение от Сарины. Компания мобильной связи, очевидно, увеличивала зону обслуживания.

«Твои ключи пришли по почте. Оказывается, они мне были не нужны. Входная дверь была не заперта. Если вы не оставили вещи в большом беспорядке, то кто-то рылся в ваших вещах. Я не смогла найти твою кошку или твой дневник, но я оставила заднюю дверь приоткрытой и положила немного еды на внутреннем дворике на случай, если она пряталась. Надеюсь, всё будет в порядке».

Я уставилась на сообщение, мои внутренности скрутило. Кто-то уже рылся в наших вещах; вещах, которые были личными, особенными. Вероятно, они забрали мой дневник. Это не дало бы им много информации о Сетитах, но рассказало бы Дейну, о наших поездках в Арктику и Антарктиду. Поскольку ни то, ни другое не было окутано вечной тьмой зимы в октябре, Хорусиане не знали бы, на какой полюс мы сбежали. К счастью, это были обширные пространства.

И всё же мысль о том, что мой дневник окажется в руках врага, наполнила меня негодованием. Читая его в поисках подсказок, они получат доступ ко всем мыслям, эмоциям и секретам, которые я написала на его страницах. Они бы на собственном опыте испытали моё разочарование из-за того, что всегда приходится переезжать, и мои опасения по поводу папиной паранойи. Я предполагала, что это вызовет смех у Хорусиан, как и мои излияния о том, каким замечательным был Дейн.

Но даже это не беспокоило меня так сильно, как знание того, что они будут читать страницу за страницей о том отчаянии, которое я испытала, когда умерла моя мама. Они забрали её у меня. Это казалось ужасно несправедливым, что они тоже станут свидетелями боли, которую это причинило.

Я снова возненавидела Дейна.

Я написала Сарине «Спасибо», выключила телефон и спрятала его глубоко в своей спортивной сумке. Я больше не могла читать свой роман. Разочарование пронзило меня насквозь. Я решила пойти прогуляться.

Я зашагала прочь от палаток и пересекла поле, покрытое чистым белым льдом и солнечным светом. Моё дыхание вырывалось клубами, которые уносились прочь и растворялись. Здесь ни один птичий крик не разрывал воздух. Никаких звуков уличного движения. Не было ничего живого или движущегося. Шум лагеря становился всё тише, пока хруст моих шагов, марширующих по снежной корке, не стал единственным, что я слышала.