Алиса, влюбись в папу! (СИ) - Плюшина Нюша

Качаю головой и, смеясь, толкаю парня в плечо.

— Не говори ерунды. Никто там ничё не пускал.

Денис хмыкает:

— Пускал-пускал! И если ты этого не замечала, ещё не означает, что этого не было, Круглова. О! — он вопросительно смотрит на меня. — Или ты уже не Круглова?

Поджимаю губы и пытаюсь сохранять самообладание.

— Круглова, Денис, — перевожу тему. — Сам-то не женился?

— Добровольное рабство? — ржёт друг. — Нет уж, увольте. Мне ещё гулять и гулять! — тут он замечает пакеты в моих руках. — Ой, ты чё такие тяжести таскаешь? Давай помогу. Далеко живёшь?

— Нет, — поворачиваюсь и машу рукой. — Вон в том доме. Пойдём, хоть чаем тебя угощу.

— Не откажусь, — спохватывается. — Только у меня ничего нет к чаю. Давай в магазин быстро сгоняю.

— Пошли уже, — беру приятеля под локоть. — Я буду пить чай с печеньками, а ты — смотреть и завидовать. Договорились?

— Замётано! — отвечает Денис, и мы, не спеша, двигаемся в сторону дома, попутно вспоминая институтские будни.

Когда мы подходим к подъезду, поднимается сильный ветер и в глаз попадает мелкая пыль.

— Ой! — раздражённо восклицаю и начинаю тереть глаз.

— Алиса, блин! — укорительно говорит Денис и ставит пакет на землю. — Ну, куда ты там грязными руками-то лезешь? Врач называется. Щас, погодь, — с этими словами Денис достаёт из кармана своей футболки носовой платок и начинает доставать мне соринку.

— Ай! — чувствую, как ненавистная пыль перекатывается в глазу.

— Да, Круглова, твою ж… — ругается Денис. — Стой, не верти башкой, — пару секунд, и Денис вытаскивает соринку, показывая её мне на белоснежном платке. — На! На память можешь взять.

Я смеюсь, а в следующую секунду слышу за спиной холодной, металлический голос, от которого душа уходит в пятки:

— Отошёл от неё!

Глава 29. Пушкин

После того, как Кир рассказал нам, как всё было на самом деле, я помчался домой, не разбирая дороги. Ворвался в дом и накинулся на Аллу, пытаясь её придушить. Водитель Борис, видимо, увидев моё состояние, побежал следом за мной и насилу оторвал меня от этой “запрещено цензурой”.

Она не успела потратить деньги. Я потребовал, чтобы она продала квартиру, иначе я посажу её надолго. Выбора у неё не было.

Мне даже страшно было осознавать, какой я идиот. Мало того, что я поверил во всё, что придумала эта тварь Алла, так я ещё и привёл её в дом.

Мне страшно. Капец как страшно.

Страшно признаться самому себе в том, что я разрушил четыре жизни: свою, Алисы, Кира и малыша, которого я захотел всем сердцем, когда мы с Лисёнышем поженились.

Несколько дней ходил как зомби. Умирал на работе, только чтобы не идти домой. Это помещение стало для меня чужим, холодным и совершенно ненужным после ухода Алисы. Звал Кира, но тот снял квартиру и переехал туда с Катей. Ребята приходили ко мне. И, хотя, они общались со мной спокойно и вроде бы даже дружелюбно, разумеется, я видел в их глазах укор. Безмолвно они словно бы кричали о том, что это я во всём виноват.

Хотя я и так это знал.

Думал. Изматывал себя до посинения, до тошноты, пытаясь понять, куда двигаться дальше. Понимал, что, если даже на коленях буду просить у Алисы прощения, она не вернётся.

Никогда не забуду того её взгляда, когда она попросила о разводе. Тогда мне казалось, что она не хочет признавать свою вину, а теперь я понимаю, что моя девочка просто умирала.

И я — её палач. Убийца, который вынес приговор и тут же привёл его в исполнение. Я растоптал все её мечты, разбил надежду на будущее.

Я предал всё, во что она верила.

Ещё через время осознал, что просто не могу сидеть и ждать. Да и права не имею никакого. Скоро родится мой ребёнок и…

“Только не забирай его у меня. Пожалуйста”.

Взвыл как дикий оборотень, когда услышал эти слова. Я стал в глазах Алисы полнейшим чудовищем, способным на всё. Теперь, каждый раз встречаясь со мной, она будет испытывать дикий страх, ожидая от меня какого-то подвоха.

Но его же нет. Нет!

Алиса, моя девочка, моё солнце, моя радость, моё счастье…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Прости меня

Не выдерживаю. Несусь к ней. Будь что будет. Наорёт, промолчит, выгонит, пошлёт — всё равно. Я хочу её увидеть.

И вижу.

Её и какого-то “запрещено цензурой”, который стоит спиной ко мне и…

Целует?

Мою жену целует?

— Отошёл от неё!

Алиса и этот тип резко поворачиваются. В глазах этого ублюдка только недоумение. В глазах Алисы целая палитра чувств: страх, злость, растерянность…

Я подхожу и без слов бью этого типа в челюсть. Тот отшатывается, но не падает и в следующую секунду надвигается ко мне:

— Ты чё, “запрещено цензурой”, совсем “запрещено цензурой”?!

Бьёт меня в живот. Алиса вскрикивает. От резкой боли сгибаюсь пополам, но тут же хватаю “запрещено цензурой” за ноги и роняю на асфальт:

— Не смей трогать мою жену, “запрещено цензурой”! Понял? — наваливаюсь, удерживая его на земле.

— Хватит! — испуганно кричит Алиса и подбегает к нам. В этот момент резко приходит осознание того, что я делаю хуже не только ей, но и нашему малышу. Отпускаю парня и отхожу в сторону. Лисёныш помогает ему подняться и с заботой в голосе спрашивает:

— Денис, ты как? — парень тяжело дышит, но кивает головой, давая понять, что с ним всё нормально. — Сейчас поднимемся, и я тебе губу обработаю, — они разворачиваются, чтобы уйти, а я делаю шаг вперёд.

— Алис…

Алиса резко разворачивается и смотрит на меня с лютой ненавистью:

— Ты что тут устроил, а?

Сжимаю до хруста зубы и говорю ей, глядя в глаза:

— Я никому не позволю трогать мою жену.

Глаза Алисы вспыхивают, и она делает шаг навстречу:

— Что? Жену? — постепенно Лисёныш переходит на крик. — Бывшую жену, Пушкин! Бывшую! Ты для чего сюда пришёл? Ещё что-то спросить? О чём-то поговорить? Или у тебя опять что-то пропало?

Выпалив последнюю фразу, Алиса испуганно осекается, словно бы сама не ожидала от себя таких слов. А в меня словно бы выпустили целую обойму.

Внезапно на глазах моей девочки появляются слёзы:

— Ты хочешь знать, что я взяла из твоего дома? — шепчет она тихо-тихо. Я открываю рот, пытаюсь выдавить хоть какое-то слово, но это становится просто невозможно. Все слова разом пропали. И голос пропал. Я лишь смотрю на Алису, её слёзы и медленно умираю вместе с ней. Потом она достаёт из-под плаща какую-то цепочку и срывает её с шеи. — Вот! — она машет ею перед моим лицом, а я понимаю, что это обручальное кольцо, повешенное на цепочку. — Возвращаю! — со злостью кидает его на асфальт передо мной. Алиса тяжело дышит и поднимает на меня глаза. — Не мучай меня больше, Саш. Ни себя, ни меня. Ты… — тяжело сглатывает. — Ты клялся, что не предашь меня. И никому не отдашь, — Алиса всхлипывает. — Ты предал меня. И прогнал. И я не хочу тебя больше видеть. Я хочу выносить и родить здорового малыша, — она умоляюще смотрит на меня, затем разворачивается, берёт под локоть парня, который стоял, прижав палец к рассечённой губе, и скрывается с ним в подъезде.

Меня трясёт. В буквальном смысле. Я падаю на колени, поднимаю колечко и прижимаю его к губам. Прячу его в карман пиджака и ещё какое-то время сижу на коленях, осознавая степень разрушения своей жизни.

Мне плохо. Физически. Чертовски болит голова, тошнит и трясутся колени. Разум помутился. Не помню, как добрался до дома. Я был словно бы в каком-то полукоматозном состоянии.

И едва переступил порог, как тут же потерял сознание.

Глава 30

Несколько дней находился в каком-то бреду. Тело горело, ноги были какими-то ватными, подушка вся мокрая. Когда засыпал, казалось, что проваливаюсь в какой-то туннель.

Потом почувствовал осторожные прикосновения. На лоб положили что-то влажное и холодное. Приложив немало усилий, всё же сумел распахнуть глаза. И увидел…

Алису