Алиса, влюбись в папу! (СИ) - Плюшина Нюша

Из глаз Алисы текут слёзы. Она наклоняется и едва слышно шепчет мне на ухо:

— Саш, просто отпусти меня, ладно? — прикасается губами к моей щеке, осторожно проводит по скуле своей ладонью, разворачивается и, не оглядываясь, уходит.

А я продолжаю сидеть на коленях, смотря вслед моей уходящей жизни…

Глава 34. Алиса

Я не могла уйти от Саши. Конечно же, не могла.

Но ушла

Сердце разрывалось, когда я покидала стены дома, который стал для меня родным. В котором я провела самое лучшее время своей жизни. Дом, ставший для меня защитой, уютным, тёплым кровом. И место, где я стала абсолютно счастлива.

Но именно здесь же я и была уничтожена.

Разумеется, моя любовь к Саше никуда и не делась. Она бы и не исчезла ни через год, ни через два, ни через десять лет. Просто иногда одной любви бывает катастрофически мало, чтобы быть вместе.

И мы не смогли бы быть вместе. Если бы я осталась, то превратилась бы в конченого параноика, перманентно следящего за жизнью мужа. Вот этого я всегда и боялась. Нет, не того, что я могу засунуть свой нос в Сашин телефон или же в его почту. Я боялась того, что я захочу это сделать. И это станет началом конца.

Я боюсь. Боюсь того, что мне вновь пришлют какое-то “грязное” видео. Конечно же, я осознаю, что Саша всегда пользовался особым успехом у женщин. Конечно же, я смогу себя убедить в том, что всё это осталось в прошлом, и после нашего знакомства он был верен мне. Но от тоски, печали и разочарования меня это никак не избавит.

И я подумала: наверное, нам всё же не стоит быть вместе. Это вовсе не означает, что мы будем врагами, нет. Возможно, что поначалу мы будем испытывать какую-то раздражающую неловкость при встречах, но со временем это пройдёт. Всё сгладится и приобретёт ровный оттенок правильных взаимоотношений. Нашему ребёнку хватит любви обоих родителей. И это гораздо лучше, чем видеть нервных, дёрганных и бесконечно ссорящихся маму и папу под одной крышей.

Мне казалось, что я выстроила идеальную схему. Мне казалось, что, со временем, мы оба сможем прийти к какой-то гармонии во взаимоотношениях и сформировать правильное общение между собой.

Мне казалось…

На деле же это оказалось куда сложнее. Я волновалась при каждой нашей встрече. А они случались регулярно. Пушкин попросил у меня разрешения приезжать и привозить продукты. Сказал, что это будут исключительно фрукты и овощи для малыша, но на деле, конечно же, он каждый раз скупал половину супермаркета. Я качала головой, но не отказывалась. В конце концов, мне, по-прежнему, была безумно приятна его забота.

В какой-то момент мне перестала звонить хозяйка квартиры, в которой я проживала, и уточнять об оплате. Мне, разумеется, показалось это странным, но, словно бы читая мои мысли, позвонил Пушкин:

— Алис, ты только не ругайся, ладно? — в трубке повисло неловкое молчание. — Я квартиру купил, в которой ты живёшь.

Я оторопела.

— Зачем?

— Ну… — в этот момент я почувствовала, как он растерянно пожимает плечами. — Просто постарайся меня понять. Я тут, в особняке, а ты с малышом в съёмной квартире. Я хочу, чтобы ты была спокойна. И я тоже. И ребёнок… наш.

Когда он это сказал, я прикрыла глаза, чувствуя, как по щекам текут ручейки слёз. Это было так чувственно, так возвышенно, так красиво.

Наш ребёнок…

Через несколько дней я гуляю по детскому магазину. Отбросив все предрассудки, хочу купить что-то для малыша заранее. Пол узнавать пока рано, но множество вещей и игрушек подойдут как мальчику, так и девочке. Проходя мимо стеллажей, краем уха улавливаю такой родной голос:

— А, вот, эти куклы — они для какого возраста рассчитаны? И мне бы ещё какие-то большие мягкие игрушки. И домики, — такие, знаете, для принцесс бывают? Я прошёл, но что-то нигде не обнаружил.

Выглядываю из-за стеллажа с какой-то волшебной атрибутикой, беру оттуда меч и направляю его на Пушкина:

— А почему это Вы, доблестный рыцарь, берёте всё для девочек?

Пушкин оборачивается и, увидев меня с игрушечным мечом, “подвисает”.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Алиса? — его глаза становятся с пятирублёвую монету. — А… — он растерянно обводит взглядом свою доверху набитую корзину, а потом с волнением смотрит на меня. — А что, мальчик, что ли будет?

Я хихикаю и развожу руками в сторону.

— Я не знаю пока. Хочу попозже узнать, чтоб точнее.

Саша закусывает нижнюю губу:

— Блин, — виновато смотрит. — Не надо заранее покупать, да?

— Почему же, — улыбаюсь. — Я тоже решила что-то прикупить заранее, чтобы потом не бегать. Ой! — хватаюсь рукой за живот.

Пушкин мигом бледнеет, подбегая ко мне.

— Что? Уже? Роды? — испуганно придерживает меня за спину.

Я, не сдерживаясь, хохочу.

— Если ты будешь так шутить, то, боюсь, что я действительно могу родить на шестом месяце, — он выдыхает, а я расстёгиваю пальто, беру ладонь Саши и кладу на свой живот. — Потрогай.

Толчки. Я ощущаю осторожные толчки в животе. Пушкин кладёт ладонь на мой живот, и его лицо озаряет такая светлая и тёплая улыбка, что даже проходящие мимо люди начинают оборачиваться на нас.

— Это… — Саша качает головой, прикрывая глаза от удовольствия. — Это просто “запрещено цензурой”.

— Пушкин! — возмущённо вскрикиваю я. — Мне не очень бы хотелось, чтобы первым словом нашего малыша стало “запрещено цензурой”.

Пушкин прищуривается, глядя мне в глаза:

— Ты думаешь, малыш всё слышит?

— Я не думаю, Саш, — пожимаю плечами. — Я знаю.

Пушкин молчит. Просто смотрит мне в глаза и молчит. Потом медленно переводит взгляд на свою ладонь, которая, по-прежнему, лежит на моём животе, и медленно опускается “на корточки”. Прижимается губами к животу и тихо шепчет:

— Я люблю тебя, мой малыш. Тебя и маму. Мы тебя очень ждём.

Дышу часто. Вновь подкатывают слёзы. Совсем не знаю, как научиться держать себя в руках. Сплошные сюрпризы, к которым я не готова.

И, пожалуй, самый мощный и неожиданный сюрприз преподносит мне Кир прямо под Новый год.

Глава 35. Пушкин

Пока я смотрел, как Алиса быстрым шагом покидает дом, то продолжал сидеть на коленях.

Думал о жизни. О её смысле. Точнее о том, как этот смысл стирается с уходом самого главного человека.

В тот момент я чувствовал самым ничтожным, самым мерзким, самым последним человеком на земле.

Хочется кого-то обвинить. Наказать. Заставить исправить.

Но некого обвинять. Во всём виноват я. Один лишь я. Сам себя наказываю, но какой в этом толк? Разве моё раскаивание и боль помогут мне вернуть Алису?

Голову по-прежнему разрывает стук шпильки Аллы. “Запрещено цензурой!” Похоже, что эта стерва не уймётся. Надо бы заняться ею вплотную: отправить в какую-то глухую деревню, чтобы даже высунуться оттуда боялась.

Но это потом. Поскольку прямо сейчас перед глазами стоят слова Лисёныша.

Саш, просто отпусти меня, ладно?

Не могу, родная. Не могу. Себя простить не могу и отпустить тебя тоже не могу. Даже если ты этого не хочешь. Даже если тебе кажется, что ты сейчас поступаешь правильно.

Твёрдо осознал, что не могу вот так вот сидеть и ждать. Я просто не имею на это ни малейшего права, а иначе, как я буду смотреть в глаза своему ребёнку? Что это за отец, не сумевший сохранить семью? Не сумевший вернуть любовь и доверие самого близкого в мире человека.

Вскакиваю с земли, лечу к машине и, запрыгнув, моментально разгоняюсь. Сейчас я должен поговорить с тем самым мужиком, что уже так давно и плотно “трётся” возле моей жены.

Жены, Лисёныш. И можешь даже не спорить.

Подъезжаю к квартире Алисы. Вижу его машину и терпеливо жду, когда он спустится. Почему-то я абсолютно уверен, что он не останется у Алисы.

А если останется?

Выдыхаю и выскакиваю из машины.

Что? Что делать? Ворваться в квартиру и ещё больше оттолкнуть от себя Алису? Сидеть и ждать, пока этот “запрещено цензурой” завоёвывает ту, что я люблю больше жизни? Ту, что носит под сердцем моего ребёнка?