Приключения англичанина - Алексей Шельвах

Мужи поднялись с ковра и неспешно прошли мимо куста, за которым таился сэр Эдгар. Оба отличались статью, только муж с иноязычным именем оказался юн, румян и ступал нетвердо, в очевидном будучи подпитии.

Сэр Эдгар раздвинул ветки. Ничего толь не желал, как погреться подле пусть даже угасающего пламени. Уже протягивал к угольям руки, как вдруг услыхал звучание гортанного голоса. Девица, коей присутствие упустил из виду, жестикулировала, подзывая. Оступился, с перепугу пукнул. Девица оскалилась - зубы вострые, белые. Ни жив ни мертв сел на ковер. Приземлилась обок. На громадной ладошке поднесла ко груди сэра Эдгара коричневый сморщенный финик. Вставил ягодку в уста. Вкушая, не ощутил вкусовых качеств. Продолжала говорить. Мало того, что не понимал, но и слышал смутно. Руку властно поместила на плече сэра Эдгара. Лицо надвигалось как Луна. Елозил задом, отодвигаясь.

« ……..!» – вдруг сказала, глядя, кажется, ласково. Но тотчас и смятение отразилось во взоре, ибо возвратились мужи. Сэр Эдгар вскочил на ноги. Юный муж прошел мимо, словно не заметил. Приступив к девице, размахнулся разудало. Оная же пригнулась и боднула оскорбителя в живот. Тот попятился и сел на землю. Выкрикивал одно и то же иноязычное слово:

« ……..           ! ………! ………!»

Меж тем престарелый бережно положил вязанку подле костра и с простертыми объятиями двинулся к сэру Эдгару. Лукавый! Не признавался ли давеча, что убийца и клятвопреступник? Нет, подале от сих сумнительных знакомств!

Поворотился спиною к лицедеям и припустил прочь. Поскользнулся на грибе, удержался на ногах. Бежал, ничего перед собою не видя. Чудом наткнулся на заждавшегося, заиндевелого коня своего. Прыгнул поперек. Конь, такой же пугливый, как хозяин, понес на предельной скорости.

*   *   *

Жена снова улучила момент (я принимал ванну) и заглянула в рукопись. Впрочем, я погорячился, когда написал: «улучила момент», – просто розетка телефонная установлена в моей комнате, и аппарат на письменном столе, и рукопись всегда раскрыта. Жене понадобилось позвонить, набрала номер и, ожидая, когда на том конце снимут трубку, – гудок, гудок, гудок, странно, подруга собиралась быть дома, – пробежала глазами несколько абзацев.

«Почему-то мне кажется, что в твоих писаниях масса ошибок, неточностей», – заявила, застигнутая за чтением.

Согласен, неточностей хватает, но в этом не один я виноват. Я-то без конца перечитываю переведенное, листаю словари и справочники, звоню ученым приятелям, благо телефон под рукой. Таким образом довольно много ошибок я уже устранил, что, конечно, не означает, будто их совсем не осталось.

Но ведь я, в сущности, лишь переписчик, вот о чем не забудем. Автор текстов – отец, и где он использовал подлинные исторические источники, а где присочинил, какими соображениями вдохновлялся, позволяя себе заведомые огрехи, почему зацикливался на одних проблемах и оставлял без внимания другие, разбираться не мне. Вернее, я так решил: переведу текст от начала до конца, а уж потом, если время останется, займусь комментариями[17].

ЕЩЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Но задела меня жена за живое, задела. Итак, о неточностях и даже несообразностях, допущенных отцом, которые я и сам, конечно, вижу.

Машенька, напоминаю: тетради эти заполнялись в состоянии умственного расстройства. Но даже если и в здравом уме пребывая, позволял себе отец некоторые вольности, – ну и что? Великое дело! Вон Шекспир поместил в Богемии гавань, а в египетской пирамиде прорубил окно. Древние авторы тоже описывали дальние страны, как правило, с чужих и недостоверных слов.

Предвижу твое, Маша, возражение: автор новелл все-таки в двадцатом веке живет, мог бы и полистать справочники. В смысле: да живописуй ты какой угодно Авалон, помещай его хоть на Луне, но Нортумберленд реально существующий опиши, будь любезен, точно. Уж если взялся.

Хочется мне процитировать в оправдание: «Another England there I saw...», но, увы, английский ты знаешь еще хуже, чем я, поэтому предлагаю версию попроще: за годы изгнания и по причине умственного расстройства забыл отец климатические и прочие особенности Нортумберленда.

*   *   *

Теперь продолжу повествование о себе. На чем я остановился? Сейчас посмотрю. Ага, нашел: «...развлекались танцами-шманцами и шурами-мурами». Ну да, бывало и такое.

А иногда я садился в трамвай, доезжал до кольца и, прошлепав по краю Лахтинского болота в сторону золотого (от мазута) устья Большой Невки, оказывался на территории лодочной станции, где помогал Тобиасу Папоротникову ремонтировать доставшуюся ему даром яхту, владелец коей убыл когда-то в загранкомандировку и пропал без вести.

Сторож лодочной станции высказывал предположение, что владельца похитили сотрудники западных спецслужб. Как бы то ни было, яхта осталась без хозяина, и вот однажды атлантический по происхождению ветер сорвал с палубы брезент, и с тех пор судно постоянно подвергалось воздействию атмосферных осадков: захлебывалось ливнями (климат наш своеобычен), поневоле принимало в кокпит тонны мокрого снега, деревянные ребра остова набухали влагой как губка, а летом высыхали до мертвенной белизны и в результате где прогнулись, где выгнулись, обшивка же прогнила до дыр и напоминала решето. Вокруг бесхозного судна разрослись кустарники, вымахали выше колена и травы, в особенности могильная и богородская, всяческие виды осоки, а со стороны Лахтинского болота миллионом синих глаз надвигались незабудки, – однако прелестная их внешность не сулила судну ничего хорошего, появление незабудок предвещало натиск растительности откровенно болотной, – возле кормы уже и шушукались пушица и сушеница.

Опятами обросли замшелые, замшевые борта, лягушата соревновались в прыжках через палубу, причем по легкомыслию серьезно рисковали, ведь над судном носились всеядные вороны, не щадившие даже мышевидного, заплутавшего в этой пуще, грызуна!

Ставших от обильной поживы жирными и неуклюжими ворон теснила орава чаек, кои не придумали ничего умнее, как использовать судно в качестве отхожего места. Заляпали обшивку белыми кляксами так, что когда я впервые приблизился к судну, мне оно увиделось чуть ли не мраморным саркофагом в этой пограничной и не иначе как священной роще между морем и болотом!..

В роще имел обыкновение отдыхать сторож лодочной станции, старец в нетленном тельнике и парусиновых портах, косматый, как леший, и золотозубый, как зек.

Но сперва опоражнивал он бутылку водки. В три приема из титанического стакана. Ну, а затем хоронился в роще, дрыхнул под кустом волчьего лыка или конского щавеля.

Звали его Николай Петрович Власов.

И это владельцы лодок, катеров и яхт поили его, и хотя после употребления сторож лишь лежал в роще, они уразумевали в его лежании высший смысл, ибо приметили, что невзирая на казалось бы очевидное пренебрежение им своими обязанностями, плавсредства пребывают в целости и сохранности.

Слушая однажды в моем исполнении балладу Высоцкого, он обмолвился, что наказание отбывал за... тут его позвали судовладельцы.

О морском его прошлом свидетельствовали вытатуированные на предплечье якорь и русалка, бледно-голубые, как водяные знаки.

А еще он хромал на левую ногу. Это в ледяном лесу под Выборгом призрачный финн прострелил ему сухожилие. Да, в сороковом.

Родных и близких у него не было.

Летом удил покрытых золотой (мазутной) пленкой окушков и ершиков. Рыбу распродавал в трамвае на пути к дому, оставшееся дарил коммунальным старухам, которые, кстати, на него просто молились, ибо всегда мог починить будильник, прочистить слив унитаза, вбить в стену гвоздь.

А для птиц развесил в роще вереницы консервных банок и регулярно наполнял их кормом.

А предчувствуя грозу, шустро шастал между лодками, катерами и яхтами, гладил их по обшивке, как бы успокаивая. С первым громом воздевал кулачище в небеса! Облитый ливнем, орал в ответ матом!

Это он так волновался за вверенные ему плавсредства. «Берега рек, и особливо берега болотистые, отличаются повышенной электропроводимостью. Заурядная молонья способна спалить лодку со скоростью в сто тысяч раз превосходящей скорость звука!» – цитировал он сведения из научно-популярного журнала.

И вот подозревал я, что отнюдь не отсутствием мзды за попечение объясняется участь доставшегося Тобиасу корыта, чудилось мне, что Николай Петрович сверхъестественным каким-то образом контактирует со стихиями: водной, воздушной, огненной...

Не раз (якобы в шутку) заявлял я другу: «Судно твое умышленно обрек Николай Петрович на мученическую гибель. Хорошо бы дознаться, когда именно прохудилось оно: до перемещения в угол укромный или после? Почему-то думается, что до перемещения было оно в целости и сохранности».