Тринадцатая рота (Часть 1) - Николай Бораненков

- А с Песиком что же? - спросил Прохор. Старик перекрестился:

- Царствие утопленному. Багром вытянули его. В жиже захлебнулся.

Верхом на конях подскакали Волович, Цаплин, Трущобин, отец Ахтыро-Волынский.

- Что случилось? Почему стоим?

- Шляпы долой, господа! - встал на передке Гуляйбабка. - Смертью героя третьего рейха... в подлой навозной яме погиб непревзойденный мастер по выгребанию ям, кавалер медали БЕ - пан Цуцик, извиняюсь, Песик.

Всадники встали на стременах. Старик снял шляпу, перекрестился:

- Упокой его душу грешную.

Цаплин надел цилиндр, тронул разрисованную крышку гроба:

- Роскошный гробик. Где такой достали, старина?

- Там, за Припятью, - махнул хворостиной в сторону синеющего на горизонте леса старик. - У нас степь. Досок не достать. В колхозе, правда, было много досок, но их все на гробы в соседнее село забрали. Там, говорят, паны полицаи большую победу над партизанами одержали, и на гробы панов полицаев досок не хватило.

- Вам повезло. Люкс достали, - продолжал помощник президента по свадебным и гробовым вопросам. - Такой гроб - это мечта многих старост и полицаев.

- А-а, где там повезло, хлопче добрый? Горе-то, горюшенько какое! ухватясь за седую голову, заголосил старик. - Утонул, пропал в клятой жижке наш замечательный, наш обожаемый Песик...

Гуляйбабка слез с передка, подошел к фуре, тронул за плечо старика:

- Уймите свое безутешное горе, диду. Поберегите горькие слезы. Еще не все такие выдающиеся ямокопатели утонули в навозной жиже. Еще много их на земле. Будет о ком слезы лить.

Старик поднял голову, глянул повеселевшими глазами:

- Ой, спасибочко, сынку! Утешил старика. Правду сказал. Не все еще, не все сгинули. Будет о ком слезу обронить. Низко кланяюсь вам и на этом добром слове дозвольте мне поспешать. Время душное. Не зимой хоронить, пан староста может тьфу! - завонять.

- Счастливый путь, - протянул руку Гуляйбабка. - Приятных похорон!

Старик крикнул на волов, хлестнул их хворостиной, и скрипучая фура вновь запела свою дорожную, а вместе с ней затянул опять и старик:

Ой ты, куме, ты, Масею,

Чи ты бачив чудасею...

Гуляйбабка окинул взглядом свой спешенный на привал обоз и крикнул:

- По коням!

21. ОТЕЦ АХТЫРО-ВОЛЫНСКИЙ ОТКРЫВАЕТ СМЕХОЧАС, ЕГО РАССКАЗ О БЕСПОДОБНОЙ АНГЕЛИЦЕ

Трудно просыпаться на птичьей заре... Сон-чародей этак и манит тебя вздремнуть еще минутку, понежиться, побыть в плену какой-нибудь сказочной феи. Но тот, кто отбросит к дьяволу эти сладкие соблазны и воспрянет вместе с птицами, ни за что не пожалеет потом. Он попадет в еще более прекрасный, но уже не сказочный, а живой мир, распахнутый перед ним во всей волшебной красе. Раннее утро околдует его, зачарует переливами лучей и красок, радостными звуками и песнями, дивными рисунками и картинами, захватит в плен, вдохнет ему свежие силы, даст птичьи крылья, и человек вдруг гордо поднимет голову, вздохнет во всю грудь и, улыбнувшись, скажет:

"Как же прекрасно жить на земле, дышать воздухом росных трав и берез, встречать рассвет, слушать милые песни птиц, любоваться созданием природы и человека и самому петь и созидать!"

Утро в России! Есть ли еще где-нибудь на земле такие чистые росы, такой дивно свежий, настоенный на тысячах цветов и трав, хмеле, хвоях, листьях кленов, берез и тополей, смешанный с запахами зрелых хлебов воздух, такой синевы, глубины и размаха небо, такие веселые птичьи ярмарки и такое дух захватывающее раздолье, которое открывает каждое утро синий рассвет перед человеком?

Иван Гуляйбабка проснулся оттого, что на него сыпанул крупным горохом дождь. Рывком отбросив с головы дорожный плащ и все еще лежа на спине, он увидел над собой растрепанные косы дремной березы, а выше них - иссиня-чистое, в затухающих звездах небо. Оно как бы разделилось надвое. Левее березы было почти таким, как и в полночь, когда просыпался проверять часовых, правее же чуть развиднелось, дрогнуло легким, еле заметным румянцем. "Что за диво! Небо чисто, а сыпануло дождем. Ах, вот кто виновен! Комендант зари - белка. Прыгнула с березы на березу и сбила росу. Куда же ты, милая, держишь путь в такую рань? Ах, вот куда! Ну, ну! Поспешай, товарищ комендант".

Рыжий юркий зверек с загнутым вверх пушистым хвостом, держа направление к чернолесью, пробежал по толстому суку березы, легко перемахнул на соседнюю осинку и, рассыпая серебро росы, пошел скакать по макушкам сосен и елей. Вздрогнули, устыдясь своей неубранности, березы. Тихий шепот побежал от них по земле: "Просыпайтесь, просыпайтесь, просыпайтесь... - послышалось вокруг. Румяниться, румяниться, румяниться пора".

"Ха-ха-ха-ха", - раскатисто засмеялся в орешнике дрозд, подслушавший шепот белоногих красавиц.

"К чему наряжаться, к чему наряжаться? Совсем, совсем, совсем ни к чему", - заговорила в кустах ивняка варакуша - соперница соловья.

В разговор вступила зорянка, за ней скворец, малиновка, скандальная сойка... и вскоре защелкала, засвистала, защебетала, заспорила вся бессчетная птичья рать. Тщетно пытался перекричать их с луга коростель. Не разогнал и метавшийся меж деревьями коршун. Спор разгорался с каждой минутой все сильней и сильней. А березы меж тем подрумянились, причесались, сбежались то парочками, то по трое, то в целые хороводы и начали поглядывать на луг, где фыркали кони и сладко похрапывали невесть откуда занесенные в такую глушь раскудрявые женихи.

Гуляйбабка, молодецки раскинув по мягкотравыо руки, ноги, сладко потянулся, вдохнул хмель черемушно-березового настоя и, крякнув от удовольствия, вскочил на ноги.

- Подъем! Побудка, хлопцы!

Задвигался, закашлял, зазевал спавший на лужке близ берез походный лагерь "Благотворительного единения". Одни возрадовались хорошей зорьке, другие заворчали:

- В такую рань! Еще бы часок!

- Вставай, вставай! Да живо. По тревоге. Поможем фюреру - тогда и отоспимся. Все проснулись? Ста-но-вись!.. Равняйсь! Смирно! Нале-во! Правое плечо вперед! За мной! На зарядку. Шагом-м...

И вот уже вся команда, растянувшись в гусиную цепь, замелькала между берез. Впереди сам личный представитель президента. Позади, задрав рясу выше колен, с крестом на шее, босиком едва поспешал отец Ахтыро-Волынский.

- Бог не супротив порядку и тоже любит физзарядку, - бросил он на ходу стоявшему у кареты Прохору.

- Зря, батя! Бог сниспошлет крепкий дух, - кричал от кухни повар.

- Пока с небес дождешься, семь раз согнешься, - хохотал священник, сверкая пятками, мокрыми от росы.

Закружились, завертелись в хороводе с удалыми молодцами березы, только успевали то приседать, то вставать, то низко кланяться.

- Спинку! Спинку пригните, батюшка. А теперь руки кверху, выше над головой, будто на небо лезете уже. А вы, Чистоквасенко, что чешете за ухом? Кверху тянитесь, К веткам березы, а то женитесь - невесту без лестницы не сможете поцеловать. Вот так. Хорошо!

...Зарядка, утренний холодок, ключевая вода взбодрили гуляйбабкинских молодцов. Заулыбались, повеселели они, будто каждый по доброй чарке горилки хватил. Ну а крепкий, заваренный брусничником чай с пшеничными сухарями и вовсе развеял усталость, поднял общий настрой.

- Ожили? Хорошо! - кивнул чаевничающим солдатам Гуляйбабка. - А час тому ведь ворчали, как старые деды. Признавайтесь: ворчали, что подняли в такую рань?

- Был такой грех, - ответил за всех самый молодой в обозе солдат. - Только начала сниться девчонка, обнял было... И бац тебе - подъем. Нет, что ни говори, а наш брат по части сладких сновидений бедный, несчастный человек. Обкрадывают нас.

- "Обокрали". "Несчастный человече". Эх, голова твоя два уха! - вздохнул Гуляйбабка. - Да прежде чем слово сказать, надо язык привязать. Уж если на совесть, то наш брат солдат - самый счастливейший человек. Сколько утренних зорь он встретит за службу свою! Сколько раз увидит, как солнце над землей встает! И вовсе он не тот бедный Макар, на которого все шишки валятся, а богач! Самые чистые росы - его. Самый свежий воздух - его. Самые первые песни пернатых - его. Самое дивное небо - тоже его. И коль обкрадывают кого, так это только того, кто дрыхнет до обеда и тюфяком встает.

- Истина. Истина глаголет вашими устами, - подтвердил отец Ахтыро-Волынский. - Кто рано встает, тому бог дает.

- Не бог дает, а человек сам берет, - внес поправку Гуляйбабка. - Как говорится, пока лежебока храпел, работящий все сделать успел. Да я бы за один только петушиный крик с чертом вместе с постели вставал.

- Нет теперь тех петухов, что на зорях пели. Всех фрицы поели, - вставил реплику молодой солдат.

- Не ной, как комар над ухом, - обернулся на голос Гуляйбабка. - Будут вам и петух и куры. А что касается сна про девчонку, то сказал бы тебе, паренек, да жаль, что отец священник рядом.

- Коль бухнули в один колокол, то бейте и в остальные, - хлебая с присвистом чай, отозвался священник. - Ничто земное мне не чуждо.

- Мой звон только для холостяков, - сказал Гуляйбабка. - Пусть тот, кто вздумает выбирать невест, также воспользуется зарей.