Младший научный сотрудник 5 (СИ) - Тамбовский Сергей

— Надо подумать, — серьезно ответил мне он, — голова у тебя есть, вот и займи ее этим мыслями. А что до моего дара, то я уже его задействовал, пока по острову бродил.

— Так выкладывай уже, не томи, — подстегнул его я, — что там у тебя нарисовалось.

— Выкладываю, — спокойным тоном заявил он, — сегодня до вечера к нашему острову пристанет туристическое судно…

— Когда точно это будет? — сразу решил уточнить я.

— Во второй половине дня, — ответил Цой, — точнее не знаю. Называться оно будет «Роза Мунда»…

— Роза мира то есть… — вылетело у меня на автомате, — немецкое что ли судно?

— Нет, филиппинское, — поправил меня Цой, — но построено в Германии. У них тут будет запланирован пикник и морские купания.

— И что дальше? — заинтересовался я.

— Дальше один из отдыхающих начнет тонуть, а мы с тобой должны его спасти. А потом попроситься на борт этой Розамунды…

— И как мы им объясним, кто мы такие и что тут делаем?

— У нас есть еще несколько часов до прихода судна, — пояснил он, — надо сесть и продумать эти вопросы…

Все, что я смог придумать для легализации нашего робинзонного положения, так это продырявить катер — якобы налетел он на скалы, поэтому мы тут и застряли без средств связи.

— А почему нас никто искать не начал? — тут же начал проверять легенду на прочность Цой.

— Никому не сказали потому что, куда мы поплывем, — нашелся я.

— А чего бы нас тогда не вернуть по месту жительства, то есть на Оаху? — продолжил пытать он.

— Потому что мы не местные, а, к примеру… да из России оба к примеру.

— Я русский не знаю, — грустно заметил Цой.

— Думаешь, на филиппинском судне кто-то его будет знать? А между собой мы и на корейском можем общаться, — вырулил я из трудного положения, — а если вдруг и найдется знаток языка, ты можешь сказать, что родился и прожил всю жизнь в корейской деревне где-нибудь в Приморье, там русский без надобности.

— Тогда сразу такой вопрос вылезает — если я из глухой российской деревни, как я оказался на Гавайях? К тебе, кстати, вопрос тот же, русские, насколько мне известно, за пределами своей страны путешествуют редко и обязательно в сопровождении агентов КГБ.

Тут я уже прикусил язык, будучи не в силах объяснить такой выверт сюжета, но мне помог сам спрашивающий:

— Тур Хейердал, — заявил он громко и с выражением.

— Чего Тур Хейердал? — не совсем понял я.

— Он нам и поможет, — пустился в объяснения Цой, — кто это такой, ты знаешь?

— Ну да, — ответил я, — знаменитый путешественник, Кон-Тики там, Ра, Тигрис. С ним плавал один русский, Юрий Сенкевич.

— И один японец… переделываем его в корейца и рассказываем, что отстали от экспедиции Хейердала.

— Он в этой части Тихого океана, кажется, никогда не плавал, — вылил я немного холодного душа на него.

— Да это никто и проверять не будет, — уверенно парировал он, — тем более, что на острове Пасхи он таки работал когда-то, а это не слишком далеко от Гавайев.

— Ну чего, — нехотя согласился я, — как рабочая версия, наверно проканает… вернуть нас попросим меня в Россию, а тебя в Корею, а если это им покажется слишком далеко, пусть хотя бы на Филиппины нас привезут, а там через консульство какое-нибудь свяжемся с родиной.

— А с катером что делать будем? — спросил Цой.

— Да пусть на своем месте стоит… если его вдруг найдут филиппинцы, сделаем круглые глаза и скажем, что видим в первый раз эту штуку. Я не я, короче говоря, и лошадь не моя.

— Договорились, — пожал он мне руку, и мы дружно начали заваривать какие-то травы в котелке… не розу, упаси боже, а что-то попроще.

* * *

Прогулочное судно появилось уже ближе к вечеру, когда горячее гавайское солнце уже собиралось закатиться за расплавленный гавайский горизонт. На вид оно совсем небольшим было, типа трехпалубного теплохода на реке Волге, «Анри Барбюс» какой-нибудь или к примеру «Федор Шаляпин». Судно бросило якорь в паре сотен метров от нашей бухты и спустило на воду две шлюпки с народом. Большие шлюпки, по двадцать-тридцать человек в каждой.

— Какое точное у тебя шестое чувство, — подколол я Цоя, — ошибается на пару процентов, не больше.

А он ничего мне отвечать не стал, а просто наблюдал за высадкой десанта — слева от бухты, если смотреть с острова, находился обширный пляж с белым песочком, туда они и направлялись.

— А тонуть-то кто будет и когда, — задал я вопросик Цою, — что там твой внутренний голос говорит?

— Замолчал он что-то, — с беспокойством отвечал он, — уже битый час на контакт не выходит. Так что будем действовать по обстоятельствам.

Ну по обстоятельствам, значит, по обстоятельствам, не стал спорить я. А отдыхающие тем временем уже высадились и разбрелись по пляжу, устанавливая зонтики и раскладывая подстилки. Всего их около сорока оказалось плюс четверо матросов в форме, обеспечивающих порядок, по всей видимости. Мужчин и женщин примерно поровну было, а еще с десяток ребятишек в возрасте от 4–5 и до 15 лет.

— Вон та ничего, — сообщил мне Цой, указывая на филиппинку, которая оказалась ближе всего к нам, — я бы такую спас с удовольствием.

— Ага, причем раза три подряд, — подшутил я над ним, но он ничего не ответил.

Народ дружно начал купаться, далеко, впрочем, не заплывая. А матросы соорудили на пляже подобие мангала, разожгли костерчик и начали готовить что-то вроде барбекю.

— Пахнет вкусно, — сообщил мне Цой, — я бы не отказался от их готовки.

— Я бы тоже, — добавил я, и в этот момент та самая филиппинка, выбравшая место на краю пляжа, встала и направилась примерно в нашу сторону.

— Чего делать будем? — шепотом спросил я Цоя, — если она нас найдет?

— Да не найдет, — не очень уверенно отвечал он, — облегчится в кустах и назад вернется…

Глава 17

Милен и Фантомас

Милен Демонжо и Фантомас Петрович

— Значит, ты у нас Петр Балашов, — сказала она из-за стекла, — из города Нижнереченска.

— Так точно, — не стал спорить я, — он самый и есть.

— Медкомиссию когда последний раз проходил?

— На четвертом курсе, кажется, — начал вспоминать я, — когда нас делили на командиров и инженеров… точно осенью это было в начале четвертого курса… получается, что два года назад.

— Значит, пора тебе еще раз у врачей провериться, — равнодушным тоном ответила она, — вот направление — направо по коридору до конца. Пройдешь комиссию, тогда поставим тебя на учет.

И она уткнулась в свои бумажки, разложенные на столе… мда, сказало мне проснувшееся не вовремя второе я, тяжело тебе будет склеить эту красотку. Сам знаю, огрызнулся я на него, не трави душу. Молча взял направление и отправился по указанному адресу.

Медкомиссию, я так думаю, описывать в деталях не надо, все ее проходили не один раз и ничем они друг от друга не отличаются. Хотя нет, крохотное отличие таки нашлось — психиатр задал мне целых три дополнительных вопроса, хотя обычно они ограничивались одним. К традиционному «какие операции проводились?» добавилось «не страдаете ли вы энурезом?» и «были ли у меня родственники, болевшие эпилепсией?». И анализы еще надо было принести завтра, заодно и кровь сдать — ее же натощак принято сдавать, так что сейчас никак. Тогда и заключение получишь, напутствовала меня главная врачиха, необъятной толщины женщина в очках с большими плюсовыми диоптриями.

Я уже было направился к выходу, на ходу вздыхая о недоступной красавице из стола учета, но буквально в дверях столкнулся с кем бы вы думали? Нет, не угадали — Семен Наумыч Гинденбург это был собственной персоной. Мой бывший начальник в ИПП, а ныне какой-то руководитель в правительственной поликлинике на Мичуринском.

— О, Петя, — даже обрадовался он, видимо, знакомой физиономии, — на воинский учет встаешь?

— Ага, Семен Наумыч, — подтвердил я, — приходится. А вы тут какими судьбами?