Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Оставьте меня в покое, Аллэн, прошу вас. Ведь я к вам не пристаю?
– Нет, ты, братец, не виляй, а ответь хорошенько на то, о чем тебя спрашивают. Говори, что будет, если я тебя тресну?
Тут за товарища вступился Трэси и хладнокровно заметил:
– Не привязывайтесь к этому малому. Я сам могу вам ответить, что тогда произойдет.
– Вы? Посмотрим! Эй, ребята! Джонни Булль может сказать, что случится, если я сорву шапку вон с того болвана и смажу его по лицу. Это прелюбопытно.
Он исполнил дерзкую угрозу, но прежде чем успел повторить свой нахальный вопрос, последовало возмездие, и буян лежал врастяжку перед собравшейся публикой. Поднялся шум, толкотня.
– Круг! Круг! Обведите круг! – кричали все в один голос. – Джонни Булль хочет показать себя. Вот так будет потеха! Дайте ему случай отличиться.
Тотчас начертили мелом круг на железной обшивке крыши, и Трэси приступил к поединку с такой же готовностью, как если бы его противник был принцем крови, а не простым ремесленником. Внутренне он немного дивился самому себе, так как, несмотря на свой либерализм, все-таки не предвидел, что ему представится случай, подобный сегодняшнему, и его коробило при мысли померяться силами с неотесанным мужланом. В одну минуту все окна и крыши соседних домов были унизаны любопытными. Присутствующие расступились, и борьба началась. Однако Аллэн не мог постоять за себя против молодого англичанина. Уступая ему как в силе, так и в ловкости, он то и дело растягивался во всю длину при дружном хохоте зрителей, и едва успевал подняться, как опять грузно шлепался навзничь. Наконец его пришлось поднять, после чего Трэси отказался от своего права проучить грубияна еще раз, и драка была закончена. Друзья увели Аллэна в довольно жалком виде с места состязания; лицо у него было покрыто синяками и окровавлено. Молодежь немедленно обступила Трэси с восторженными поздравлениями, повторяя, что он оказал большую услугу целому дому, так как теперь мистер Аллэн будет посмирнее и не станет придираться ко всем и каждому.
После того Трэси сделался героем и приобрел необыкновенную популярность. Пожалуй, никто еще до него не был так популярен на верхнем этаже. Но если он тяготился неприязнью и враждебностью здешних жильцов, то их бесцеремонное одобрение и похвалы его геройству были ему еще тошнее. Трэси чувствовал себя скверно и даже боялся разбирать причины своего внутреннего недовольства. Он говорил себе, что поступил неприлично, затеяв драку на крыше к вящей потехе всей округи, но, в сущности, его грызло кое-что другое. Однажды он зашел даже чересчур далеко в своем пессимизме и написал у себя в дневнике, что ему приходится тошнее, чем блудному сыну в евангельской притче. Блудный сын только пас свиней, но не был с ними запанибрата. Однако Трэси опомнился, зачеркнул эти слова и сказал: «Все люди равны. Я не хочу отрекаться от своих принципов. Мои соседи ничуть не хуже меня». Его популярность не ограничилась одним верхним этажом и перешла ниже. Все были благодарны ему за урок, данный Аллэну, который стал теперь тише воды, ниже травы. Молодые девушки, жившие в отеле, – их насчитывалось там с полдюжины, – на всякий манер выказывали свою благосклонность победителю, но больше всех льнула к юному герою общая любимица Гэтти, хозяйская дочка.
– Ах, какой вы всегда милый! – ворковала она. И когда он сказал однажды: «Я рад, что заслужил вашу похвалу, мисс Гэтти» – плутовка прибавила еще нежнее:
– Не величайте меня мисс Гэтти, зовите просто Киской.
Каково! Ему делали авансы. Он решительно достиг вершины почестей; подняться выше этого было уже немыслимо в меблированном отеле миссис Марш. Популярность Трэси достигла своего апогея.
Между тем в присутствии посторонних он еще сохранял наружное спокойствие, но его душу грызло отчаяние. Скоро все деньги выйдут, и тогда чем он будет жить? Молодой человек сожалел, что не позаимствовал более солидной суммы из маленького капитала, найденного в кармане незнакомца. Бедняга лишился сна. Ужасная, убийственная мысль преследовала его днем и ночью, сверлила его мозг: «Что делать? Что со мной будет?» И в душе Трэси понемногу зашевелилось нечто очень похожее на раскаяние в том, что он вступил в благородные ряды мучеников, а не остался дома, довольствуясь перспективой сделаться со временем английским графом и ничем более, чтобы совершить на земном поприще только то, чего можно ожидать от важного аристократа. Однако он старался всеми силами отогнать эту мысль, что ему и удавалось. Но время от времени она осаждала его опять, грызла, жгла и сжимала ему сердце. Трэси всегда узнавал ее по мучительному чувству, которым она сопровождалась. Другие его мысли были также тяжелы, но эта одна хватала за живое, резала, как ножом. Ночью он только и делал, что прислушивался к несносному храпу своих соседей – честных тружеников, умаявшихся за день после работы; так проходило время до двух – до трех часов утра. Потеряв терпение, Трэси выходил на крышу, где ему удавалось иногда вздремнуть на свежем воздухе, но, большей частью, его и тут преследовала бессонница. Он лишился аппетита, похудел, стал неузнаваем. Наконец, однажды, дойдя почти до полного упадка духа, молодой человек сказал сам себе, – причем невольная краска стыда залила ему лицо, хотя здесь и не было посторонних свидетелей: «Если бы отец знал мое американское имя… собственно говоря, я обязан сообщить ему это сведение. Какое я имею право отравлять старику жизнь? Уж и так мои поступки причиняют семье немало горя. В самом деле, он должен узнать, под каким именем я скрываюсь здесь». И, поразмыслив немного, молодой человек сочинил отцу телеграмму следующего содержания:
«Мое американское имя Говард Трэси».
В этих лаконичных словах будет заключаться известный намек, и отец поймет его, если захочет. Конечно, он догадается, что любящий, почтительный сын пожелал сделать ему удовольствие, открыв свое инкогнито. Минуту спустя, продолжая думать в этом направлении, Трэси невольно воскликнул: «Ах, если бы он телеграфировал мне, чтобы я вернулся! Но нет, я не мог бы исполнить воли отца. Я не должен ему покоряться. Взяв на себя важную миссию, я не смею малодушно отступить. Нет, нет, я не мог бы вернуться домой, да и не захотел бы этого». Затем, после некоторого раздумья, он прибавил: «Но, может быть, сыновний долг и требует моего возвращения при настоящих обстоятельствах; отец мой в таких преклонных летах, и ему было бы приятно найти во мне опору на склоне дней. Надо хорошенько подумать об этом. Конечно, справедливость требует, чтобы я остался здесь. Но все-таки подать весточку о себе отцу тоже не мешает. Ведь не потребует же он меня немедленно к себе! Нет, это было бы жаль; это испортило бы все дело». Он опять задумался: «Ну, а если бы отец не шутя принялся настаивать?.. Право, я не знаю, что бы я сделал тогда… Родной дом! Ах, как хорошо звучит это слово! И можно ли ставить человеку в вину, если его тянет туда?»
Он отправился на одну из телеграфных станций поблизости, и тут немедленно наткнулся на образец «обычной вашингтонской вежливости», по выражению Барроу. «Здесь, – говорил новый товарищ Трэси, – с вами обращаются в публичных местах, как с бродягой, но если узнают, что вы член конгресса, сейчас картина переменится и вы будете осыпаны любезностями». В телеграфной конторе дежурил юноша лет семнадцати. Когда Трэси вошел, он завязывал себе башмак, поставив ногу на стул и повернувшись спиной к форточке. Телеграфист оглянулся через плечо на вошедшего, смерил его глазами и, как ни в чем не бывало, продолжал свое занятие. Трэси успел написать текст своей телеграммы и ждал минуту, две, три, пока дежурный возился со своим башмаком. Наконец он его окликнул:
– Потрудитесь, пожалуйста, принять от меня телеграмму!
Юноша опять оглянулся через плечо, и его дерзкий взгляд ясно говорил: «Неужели же вы не можете обождать немного?» В конце концов тесемки были завязаны; он взял телеграмму, пробежал ее глазами и с удивлением взглянул на Трэси. В его глазах мелькнуло что-то, граничащее с уважением, пожалуй, даже почтительностью, как показалось посетителю, хотя он так отвык встречать то и другое, что не решался верить своим предположениям.
Мальчик между тем прочел вслух адрес с явным удовольствием на лице и в тоне голоса:
– Графу Росмору! Ишь ты!.. Разве вы его знаете?
– Знаю.
– Ну, а он-то вас знает?
– Конечно.
– И вы полагаете, что он ответит вам?
– Думаю, что да.
– Посмотрим! А куда вам послать ответ?
– Никуда. Я сам зайду за ним. Когда мне зайти?
– Право, не знаю. Лучше я пошлю вам ответную телеграмму на дом. Скажите только, куда. Позвольте ваш адрес, и вы получите ее без замедления, как только она придет.
Но Трэси не принял предложенной услуги. Видя, как почтительно обращается с ним теперь дерзкий телеграфист, он не хотел ронять себя в его глазах, назвав отель ремесленников, где было его пристанище. Молодой человек повторил, что зайдет за телеграммой, и удалился.
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Никакой настоящей причины для этого нет - Хаинц - Прочие любовные романы / Проза / Повести
- Американский поцелуй - Дэвид Шиклер - Проза
- Не говорите Альфреду - Нэнси Митфорд - Проза
- Этика - Бенедикт Спиноза - Проза
- Война миров. В дни кометы - Герберт Уэллс - Проза
- Птичий полет - Андрис Якубан - Рассказы / Проза / Юмористическая проза
- Эй, там, на летающей соске! - Мария Романушко - Проза
- Дорога сворачивает к нам - Миколас Слуцкис - Проза
- Возвращения домой - Чарльз Сноу - Проза