Вобла в эстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники - Лариса Бесчастная

Итак, я вернулась домой. Бросив записку для тёти Муси в почтовый ящик, я поднялась на свой третий этаж и умилилась: на коврике под дверью сидел мой боевой кот. Совсем, как сторожевой пёс! Ах, ты моя умница! Как храбро он набросился на бандитов, спасая хозяйку! Если бы не он, вряд ли мне удалось позавчера сбежать от хануриков.

Не обращая внимания на белую бумажку с устрашающей печатью, я своим ключом открыла дверь и впустила Тихона, затем вошла сама. И сразу же в нос ударил целый букет чужих, я бы сказала враждебных, запахов с превалированием запаха краски и побелки.

Мой опустевший дом показался мне нежилым — да, по сути, так оно и было!

Тихон с опаской обнюхал коридор и вознамерился обследовать комнату, а я направилась в кухню. Выгрузив на стол бородинский хлеб, пакет молока, сыр и кофе, я огляделась в поисках посуды. Ага! Вот тёти Мусины две тарелки и эмалированные кружки! Нам с Тихоном хватит. Налив коту молока, я вонзила зубы в хлеб и сыр — ножей в квартире не было. А я оказывается не на шутку проголодалась!

Ополовинив свой припас, я прямо в кружке заварила кофе и достала сигареты. И постепенно начала осознавать, что я, наконец-то, добрела до дома… Но мой спецрейс не закончен: я была абсолютно уверена, что ещё сегодня ко мне нагрянут гости и повезут дальше. Неведомо куда и незнамо зачем. Ну и ладно. Это будет потом, в другой жизни… А сегодня я оттянусь. Вернее, вытянусь. На диване. Вальяжной кошачьей походкой пришёл Тихон и мы с ним произвели рокировку: он остался в кухне, а я потопала в гостиную.

Да! Любой бы заметил, что здесь похозяйничали чужие. Повсюду валялись мои немногочисленные шмотки, вываленные из распахнутого настежь шкафа, и полиэтиленовые покрова с дивана и антресоли. Стол был заляпан мелом, а пол затоптан сапожищами и ботинками внушительного размера. Да, неслабо придётся мне помахать тряпками. Но это потом. Сейчас надо вздремнуть: этот ненасытный «мишка» всю ночь не давал своей зайке глаз сомкнуть. Как он сам-то там, на службе? А Лидия? Уже дома?

Я свернулась клубком на диване и попыталась заснуть. Глаза слиплись легко, да сон не шёл! Но вот я почувствовала, что мои лодыжки окутывает тепло и поняла, что это Тихон умастился у меня в ногах — водилась за моим котом такая привычка. Говорят, что кошки снимают с людей негатив — и это так. Мой Тихон Котофеевич безошибочно угадывал, когда мне плохо, и всеми своими кошачьими силами «лечил» меня. И всегда успешно.

Так и случилось: едва он прикоснулся ко мне, я успокоилась и погрузилась в дрёму. И сразу же закружились «мультики» — так я называю короткие отрывочные сны. В этот раз во всех кадрах появлялся Михаил и всякий раз, как созерцала его улыбку, я чувствовала себя защищённой. Но вот под светлыми бровями «мишки» засияли серые глаза и глаза эти принадлежали …Сергею. Моему незабвенному Ёжику. Они были скорбными и внимательными, словно корили меня за измену или хотели упредить об опасности. Нет Серёжу я не хочу видеть! Мне стыдно, что копившуюся годами для него любовь я отдала другому мужчине. Да ещё и чужому мужу.

В мою дрёму ворвался неприятный голос невидимой Лидии — и я проснулась. Стряхнув с ног кота, я поднялась и стала подбирать шмотки. Укладывая их в шкаф, я вспомнила о копии шифровки и спрятала ту под стопкой с бельём. «Теперь всё придётся перестирывать» — равнодушно подумала я и пошла допивать молоко.

Всё это время, пока неприкаянно слонялась по ставшей чужой квартире, я томилась тревогой ожидания беды и неосознанно подгоняла её: скорей бы всё как-нибудь разрешилось! Уж лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас! Но об этом страждала лишь половинка моего «Я» — вторая половинка была полна жаждой жизни. Неуёмной, необузданной и безотчётной, подкармливаемой верой в победу. Ведь я Вероника — вера в победу… Не зря же мне дано такое имя?!

В круговороте мыслей и чувств вновь всплыл образ Михаила и в сердце ворохнулись тепло и сожаление об утраченном. Мишутка… Ласковый, щедрый, открытый… Надо бы позвонить ему… Узнать, как он сладил со своей халдой… — и, поддаваясь минутной слабости, я достала свой новенький сотовый.

— Алло? — голос Михаила был глух и безрадостен.

— У тебя всё в порядке? — тихо спросила я.

— Это ты?! — в глубоком волнении вскрикнул он. — Ты где?

— Дома, — машинально ответила я, не успев подумать о последствиях.

— Я сейчас приду! Я знаю куда! — возбуждённой скороговоркой сказал Михаил и тут же откуда-то прорезался раздражённый голос Лидии: «Никуда ты не пойдёшь!..».

Я бросила трубку и схватилась за голову: вот дура!!! Он же точно примчится! И зачем только я его потревожила? «Теперь надо снова бежать…» — подумала я и не тронулась с места. Чуткий к перепадам настроения хозяйки Тихон покинул нагретое место и растянулся у меня на коленях. И оба мы застыли.

Внезапно, в полной тишине, появился посторонний звук. Я прислушалась: кто-то копается в моём замке. Это они!!! Сняв с колен кота, я отправилась в коридор. Да. Кто-то ломится ко мне нетрадиционным способом. Ну, что ж… Значит пора отдаться судьбе.

Я распахнула настежь дверь и отступила назад, освобождая проход для гостей: вот они! Хунвейбины в мацумотовках. Наверняка, от Харлама…

И у меня от куража раздулись ноздри: привет, пацаны! Гости, блин, незваные…

Глава 9

«Гостей» было трое, и ни один из них мне не глянулся. Он что, специально дебилов набирает в свою банду? Я имею в виду «батьку» Харлама.

— Входите, пацаны, я давно вас жду, — оскалилась я хищной улыбкой, предупреждая активные бандитские действия, — проходите в комнату, отдышитесь.

Слегка ошарашенные моим любезным приёмом «хунвейбины» вошли вслед за мной в гостиную и завертели головами: должно быть удивлялись нищете такой крутой наркобаронессы.

А я разглядывала их. Все трое были довольно рослыми, но впечатления мужской силы не производили. Один из них — раскосый, сутуловатый и плюсконосый, был похож на азиата — двое других имели явно русские физиономии с курносыми носами и светлыми глазами. Объединяла их скуластость лиц и мутность взгляда. Я, не долго думая, окрестила курнопятых Ваньками: Рыжий Ванёк и Ванёк — Губошлёп.

Осмотрев моё убогое жилище, все трое уставились на меня. И в глазах их было удивление. И то сказать: такое хрупкое существо, а измотало всю братву!

Как культурный человек и гостеприимная хозяйка, я попыталась завести светскую беседу:

— Славные у вас мацумотовки…

— Какие ещё мацумотовки?.. Что это? — неожиданно высоким голосом высказал своё недоумение Губошлёп.

— Кепочки такие… японских военных… Похожи на бейсболки. Отличие в том, что они некруглые на макушке и без дырки. Точь-в-точь как ваши.

Ваньки тупо вперились в меня мутными бельмами, а Азиат сунул руку в карман и я почему-то подумала, что он полез за пистолетом.

И струхнула. От страха меня понесло:

— И что вы собираетесь делать со мной? Насиловать или убивать? Я бы предпочла первую экзекуцию. Вдруг мне понравится. Но должна вас предупредить: у меня СПИД. И этот… как его… сифилис! И критические дни… То есть я не в форме…

Рыжий криво ухмыльнулся:

— Пацаны, по-моему, баба сбрендила.

— Нет, у неё истерика, — хмуро уточнил Азиат.

— А я бы её трахнул! — пискнул Губошлёп, — даже такую…

Его пионерская готовность надругаться надо мной, добавила мне страху и нервозности:

— Пожалуйста, пожалуйста! Но попрошу не по заднице. Она у меня маленькая и нежная.

— А по голове? — поинтересовался Рыжий.

— Да сколько хотите! — расхрабрилась я. — Не бойтесь, мозгами не заляпаю. Башка у меня абсолютно пустая… С умной-то головой я бы давно толкнула вашу наркоту и наняла бы роту киллеров. Даже три: по роте на каждого из вас.

— Она в улёте, — предположил Губошлёп.

— Нет, она не удолбленная. Она в истерике, — настаивал на своём Азиат. — Баба всё же, как ни хорохорься… — и он хмуро бросил мне: — Заткнись и собирайся. Поедем кататься.

Я посмела возразить:

— А если я не хочу кататься с вами?

— Заставим! — начал раздражаться Азиат.

И я разозлилась. Крепко упёрлась в пол своими гавиками тридцать пятого размера и подбоченилась:

— Даже не пытайтесь! — в эту минуту я вспомнила бабушкину теорию о чисто русских оберегах и широко раскрыла рот: — А вообще, джентльмены, позвольте вам сказать следующее: все вы, широкезы, редкие мудаки!..

И это было самое приличное определение из сказанных мною в последующей за ним тирады. Чего только не сплела я в своём ожерелье «оберегов»! В моих перлах были и мзда на блюде с голубой каёмочкой, и хрен неогородный, и кони с мошной и залюбленная в разных позах мать ублюдков, стоящих предо мною, и та же самая мать помянутая много раз всуе и в соседстве с Господом и всей поднебесной ангельской иерархией, и, само собой, хмыри нетрадиционной ориентации, и дятлы в помеси с ежами и много других уродов племени недочеловеков. Я изрыгала ругательства не меньше пяти минут, причём первые три минуты ни разу не повторилась в выражениях.