Скиф - Николай Коробков

— Я должен тебя предупредить, — добавил он, — что город находится накануне финансового и государственного краха. Никакие займы ему не помогут. В самом недалеком будущем он обратится в провинцию одного из могущественных государств. Таким образом, тот, кто стал бы поддерживать его, не только потеряет свои деньги, но и окажется враждебным тому, кто подчинит себе Херсонес.

Он говорил спокойно, почти небрежно, но его щеки обтянулись, выставив широкие скулы и квадратный подбородок, а расширившиеся глаза смотрели жестко и твердо.

Люций встал. Он сегодня совершил слишком длинную прогулку по городу, а у него много работы. Пусть Адриан присылает ему свои письма. Он сделает все, что нужно, а за деньгами отправит своего казначея. Сам он, вероятно, в недалеком будущем получит золото из Рима и тогда закончит расчеты.

IV

Вернувшись домой, Люций прошел в таблинум и занялся делами. Он просмотрел полученные утром из Рима письма, потом выслушал дневной доклад о состоянии находившихся в его распоряжении отрядов и сводку донесений из разных городов и областей о внутренних и военных делах.

Постоянные войны, неурядицы, враждебные действия эвксинских государств друг против друга делали их слабыми. Каждое из них в отдельности могло быть легко подчинено влиянию Рима, но Люций предполагал произвести операцию более крупную и решительную: войти в соглашение с отдельными греческими городами, оказать им поддержку против диких кочевых племен и затем, создав один общий союз, основать базу для действий против Понта[46], — может быть, даже вовлечь этот союз в вооруженную борьбу с ним.

В дальнейшем, в случае удачи, можно было бы, переделив области, образовать несколько враждебных друг другу царств, — они, естественно, оказались бы сначала под могущественным влиянием Рима, а потом могли бы быть подчинены управлению проконсула. Помимо огромных территориальных приобретений, это раз навсегда разрушило бы возможность каких бы то ни было восстаний в Греции и враждебных выступлений племен и народов, граничащих с северо-восточными провинциями.

Этот давно взлелеянный план заставлял Люция искать расположения и дружбы местных правительств. Он пользовался для этого и установленными личными связями, и комбинированием политических настроений, и золотом, на которое привык не скупиться.

Но, прежде всего, для решительных действий против Понта нужно увеличить флот и получить в свое распоряжение более сильное войско. В этом направлении он действовал в римском сенате через многочисленных друзей, пропагандировавших его идею. Но из-за начинавшей обостряться политической борьбы и войны, требовавшей большого напряжения сил. Сенат отказывал Люцию в подкреплении.

Сообщения из Рима опять так раздражили и взволновали Люция, что он встал, начал ходить и, покусывая массивный патрицианский перстень на указательном пальце, размышлял точными, закругленными выражениями, как будто диктовал речь.

«Увлеченные своей внутренней борьбой, они не могут понять, какую опасность представляет Понт, беспрерывно растущий и усиливающийся. К счастью для нас, у понтийцев не было еще ни одного энергичного и умного царя, умеющего пользоваться обстоятельствами. Но он может явиться, и что помешает ему тогда объединить всё эллинские поселения, связать кочевых варваров общностью грабительских интересов, бросить их на Рим, попутно вызвать восстание в Македонии и Греции и вторгнуться в самые италийские пределы?»[47]

Не желая отказаться от своего плана, так мало ценимого в Риме. Люций стал диктовать донесение в Сенат с новой просьбой о подкреплении и с указанием, что греческие города Эвксинского побережья ищут помощи Рима; она может быть легко оказана и окупится с неисчислимой пользой для Римского государства.

Запечатав перстнем пергамент, он продиктовал несколько писем, предназначенных для друзей, и задумался над подарками, которые следовало послать в Рим, чтобы лучше напомнить о себе и своих планах.

Затем он принял Агафарха; этот член ольвиополисского совета уже давно тайно осведомлял его о военных и финансовых делах своего города. Завтра Агафарх должен был вернуться домой и пришел получить золото, обещанное для раздачи некоторым сторонникам и для подкупа противников римского вмешательства в городские дела.

Оставшись, наконец, один, Люций занялся чтением лежащих на столе свитков, потом погрузился в размышления относительно новой, пришедшей ему в голову военной перегруппировки: для нее могли быть полезны две триремы, еще не введенные в действие. Надо назначить военное совещание...

Он поднялся и со своим обычным спокойно-скучающим видом вышел в сад и углубился в обсаженную невысокими лаврами аллею.

Тень от его тучной фигуры легла поперек утрамбованной мелким гравием дорожки, скользнула по розовому кусту и остановилась. Девушка-рабыня выбежала к нему навстречу и, упав на колени, поцеловала пурпурную кайму тоги. Она просила разрешения выйти замуж за Эверга, одного из вольноотпущенников претора, — домоправитель отказал ей в этом, и она решилась сама просить господина.

Дослушав просьбу, Люций хлопнул в ладоши и приказал появившемуся рабу позвать домоправителя. Тот явился сейчас же и подбежал, кланяясь. Уже двигаясь дальше по дорожке, Люций, не поворачивая к нему лица, приказал:

— Выдать эту девушку замуж за Эверга-отпущенника; за то же, что она, неспрошенная, осмелилась обратиться ко мне, дать ей тридцать розог. Также обрати внимание на купленного сегодня скифа. Он должен быть укрощен в течение десятка дней. Потом назначить его к носилкам вместо Галла. — И, не меняя интонации, добавил: — Позови Автесиона.

Сидя в садовой беседке, Люций отпивал замороженное вино и диктовал секретарю:

— ... Занятые больше своими личными интересами, чем интересами государства, сенаторы не уделяют достаточного внимания делам на восточных окраинах. Отказ в подкреплениях застает нас в следующем положении: первый легион еще не пополнен после понесенных им потерь, третья и четвертая когорты, выделенные для несения береговой службы, нуждаются в поддержке ввиду частых столкновений с пиратами: при помощи двух наших судов захвачен разбойничий корабль с грузом рабов, снятых с торгового херсонесского судна. Среди команды несколько людей были знакомы с положением дел в Понтийском царстве и показали...

У входа появился раб.

— Господин, тебя ожидает центурион Клавдий. Ты приказал его ввести тотчас же, как он явится.

— Пусть войдет. Возьми записки, — обратился к секретарю Люций, — мы продолжим их вечером.

Свернув пергамент, секретарь удалился,

Клавдий, несмотря на жару, одетый в свою блестящую военную форму и каску, имел такой вид, как будто он не только что вернулся из далекого путешествия, а пришел с какого-нибудь римского парада или явился для очередного доклада начальнику. Он казался совсем неутомленным. Металлические части его панциря сверкали, молодое, суровое, характерно-римское лицо было гладко выбрито и кожа, несмотря на жару, оставалась матовой. Он держался прямо, говорил отчетливо и сдержанно. Он был дальним родственником Люция, но, являясь со служебным делом, держался так, как всякий вообще римский офицер по отношению к своему начальнику.

Клавдий начал доклад о положении дел в Вифинии, куда он был командирован с секретной миссией.

— Государство окончательно расшатано. Почва для римских операций подготовлена вполне, но, как удалось выяснить, вифинский царь втайне мечтает освободиться от нашего влияния. Он — главная причина того, что содействующие римлянам лица часто бывают вынуждены отказаться от работы и даже лишаются своего положения. Вопреки желанию высших классов, царь ведет тайные переговоры с Понтом и, по-видимому, желает заключить с ним союз.

В Вифинии подготовляется заговор: новый претендент рассчитывает свергнуть теперешнего властителя и провозгласить себя царем под именем Никомеда III. Он глубоко и искренне предан Риму и ярый противник Понта. Он просит оказать ему поддержку деньгами и оружием.

Переворот в Вифинии был бы особенно своевременным. Есть опасность, что сын понтийского царя Митридата V скрывшийся в горах после смерти своего отца, необузданный, смелый и решительный человек, начнет наступление и захватит престол, от которого его удалось отстранить. Народ и вся почти понтийская знать на его стороне. Говорят, он клялся жестоко отомстить всем своим врагам и выбросить римлян с Таврического полуострова. Он даже строит более широкие планы — объединить под своей властью все эвксинские государства, и это может удаться ему, — уже и теперь он пользуется большой популярностью в самых различных городах и областях и считается каким-то национальным греческим героем.

Люций слушал, не прерывая. Его нижняя губа оттопыривалась, придавая лицу презрительное выражение; глаза сузились, смотрели пристально, не мигая.