Пока нормально - Гэри Шмидт

Знакомая песня, не правда ли?

Тут Джеймс Рассел сказал, что мы поменялись.

Тренер Рид объяснил Джеймсу Расселу, что он не с ним разговаривает и нечего ему лезть не свое дело, а потом снова посмотрел на меня и поинтересовался, не надоело ли мне наступать на одни и те же грабли и неужели я так ничего и не усвоил?

Я мог бы ответить ему, что усвоил уже много чего. И периодическую таблицу, и «Джейн Эйр», и даже где находится Бурый Пеликан. Но я ничего не сказал – и вам стоит это знать, чтобы вы не обвиняли меня в том, что случилось дальше.

Тренер Рид высказал догадку, что я совсем ничего не усвоил, но предложил дать мне еще один шанс, причем немедленно. Он велел Джеймсу Расселу снова надеть футболку и вернуться в Команду Одетых, а когда Джеймс сказал, что его вполне устраивает Команда Полуголых, тренер Рид посмотрел на него так, что всем стало ясно: еще одно слово, и он его живьем сожрет.

Тогда Джеймс надел футболку и перешел в Команду Одетых. «Извини», – шепнул он мне по дороге.

– Разговорчики! – крикнул Тренер Рид.

А потом Тренер Рид – кстати, он из тех, кого Джо Пепитон наверняка с удовольствием вколотил бы в землю своей бейсбольной битой, – снова посмотрел на меня.

– Марш в Команду Полуголых! – сказал он. Точнее, прорычал.

Я пожал плечами – а что мне было делать? И перешел в Команду Полуголых.

Вы же видите, я очень старался.

– Сними футболку, Свитек. В Команде Полуголых полагается играть без футболки.

Я поглядел на обе команды.

– Мне кажется, мы все и так способны запомнить, кто за какую команду играет, – сказал я. – Среди нас вроде нет учителей физкультуры.

Ну ладно. Тут я не очень постарался. Согласен, я повел себя как Лукас.

– А ну подойди ко мне, – приказал тренер Рид уже не просто сержантским голосом, а сержантским в квадрате. Каждое слово – отдельно. И громко. И медленно. Роняя их, как самые тяжелые элементы из периодической системы.

– А если не подойду, расстреляете? – спросил я.

По-моему, тренер Рид перелетел через весь зал, почти не дотронувшись до пола.

– Прекратить! – заорал он так, что задрожали стены.

И хотел схватить меня за плечо, но я отшатнулся, так что он поймал только мою футболку.

А может, он на это и рассчитывал.

И не знаю, из-за чего – может, потому, что он дернул, а может, потому, что я отшатнулся, – моя тупая футболка разорвалась одним махом, сверху донизу.

И все вокруг замерли – опять. Но на этот раз не потому, что я пререкался с тренером Ридом. А потому, что сразу увидели.

А что увидели – не ваше собачье дело.

* * *

Примерно минуты через полторы вся моя тупая школа уже знала, что случилось. После физкультуры я шел по коридору в круге тишины. Ребята впереди меня разговаривали и помирали со смеху, но едва я к ним приближался, как они тут же замолкали. И ждали молча, как будто только что произошла самая уморительная вещь на свете и им не терпится снова поговорить о ней, но они не могут, пока я не пройду мимо. И они смотрели, как я прохожу, потом выжидали еще пару секунд, а потом за моей спиной снова раздавались смех и болтовня, но негромкая, чтобы я не разобрал слов.

Знаете, что при этом чувствуешь?

Когда я добрался до класса мистера Ферриса, то увидел такую картину: Отис Боттом навис над кучкой ребят (а он высокий и умеет выглядеть угрожающе) и повторял им: «Молчать, а ну молчать!» – и к ним подходил мистер Феррис, наверное, чтобы навести порядок, но тут все заметили на пороге меня, и опять наступила эта жутковатая тишина.

Мистер Феррис посмотрел на меня, а потом сказал: «Садитесь, и начнем», – но я повернулся и вышел. Он подскочил к двери и окликнул меня, и тогда я побежал.

Он тоже.

Мы оказались у парадного входа Средней школы имени Вашингтона Ирвинга одновременно.

Он схватился за ручку двери, чтобы я не мог ее открыть.

И за ручку следующей двери, чтобы я не мог ее открыть.

И следующей.

Я размахнулся и ударил его в живот изо всех сил. Я знал: теперь меня будут оставлять после уроков всю жизнь. Но мне было плевать.

Он схватил меня за руку. (К этому времени я уже плакал. Ну и что? Что с того?) Протащил меня через вестибюль. Вломился в актовый зал. Крикнул Духовому квинтету Средней школы имени Вашингтона Ирвинга, что им придется порепетировать где-нибудь в другом месте, а сейчас ну-ка идите отсюда! – что они тут же и сделали. А он толкнул меня на один из стульев. Сел рядом. И велел: «Рассказывай».

И я рассказал.

Как в тот день, когда мне исполнилось двенадцать, мой отец пришел домой поздно и как он все пропустил, потому что был с Эрни Эко. Как он ответил, когда мать ему об этом сказала. Как он вошел в мою комнату с пивным запахом изо рта и велел мне одеваться, потому что мы с ним сию минуту едем за подарком на мой день рожденья. Как я сказал, что это не обязательно, а он дал мне затрещину и ответил, что не собирается повторять дважды. Как он провел меня мимо матери, которая не улыбнулась нам вслед. Как мы сели в пропахшую пивом машину и он завел ее и спросил, разве я не говорил всегда, что тоже хочу татуировку как у Лукаса? Говорил ведь? Я кивнул, потому что боялся возразить. Как мы приехали к какому-то дому, почти целиком темному, и вылезли из машины, и я сказал, что хочу домой, но он посмотрел на меня глазами, налитыми пивом, и велел живо идти внутрь, и я послушался. Как я лег там на кушетку, а отец поговорил с хозяином дома, и они захохотали, и отец закрыл мне глаза своими пивными руками, потому что это был подарок и он хотел сделать мне настоящий сюрприз, и этот толстый потный дядька наклонился надо мной, и я слышал и чувствовал его совсем близко, когда он задрал мне рубашку. Как это началось, и я сказал, что мне больно, и хотел встать, а отец толкнул меня обратно рукой, которой закрывал мне глаза, и велел лежать смирно, иначе я пожалею, и я послушался, хотя тогда тоже плакал, как сейчас. Как через долгое время, когда все кончилось, я посмотрел в зеркало и увидел свиток с цветами наверху и внизу, а на нем слова, которые не мог прочесть, так что этот потный и толстый прочел их за меня: «Маменькин сынок». А еще я рассказал мистеру Феррису, как эти двое хохотали и хохотали, хохотали и хохотали. Как будто уморительней не было ничего на свете. Маменькин сынок.

Как я целыми днями пытался смыть это, а потом соскоблить, пока не пошла кровь.

Как я с тех пор больше не ходил купаться.

Как я переодевался перед физкультурой в кабинке, чтобы никто не видел.

Как я хотел, чтобы он…

За все это время мистер Феррис ни разу меня не перебил. Он сидел рядом со мной и слушал. А когда я закончил, я посмотрел на него.

И он плакал. Думаете, я вру? Он плакал.

И вряд ли из-за того, что я так уж сильно его ударил.

Я знаю, что чувствует Морская Чайка, когда глядит наверх, в небо.

Может быть, это знаю не только я.

Глава 5 / Гравюра CCLXXXVIII

Желтоногий Улит

* * *

Вот две последние недели октября в цифрах:

Три драки в школьном коридоре на первом этаже. Побед – ноль. Поражение – одно. Ничьих – две, потому что вмешался мистер Феррис.

Одна драка с варварскими ордами в классе мистера Макэлроя. Ничья, потому что вмешался мистер Макэлрой.

Две драки в школьном коридоре на втором этаже. Побед – ноль. Поражение – одно. Ничья тоже одна, потому что вмешался мистер Феррис.

Две драки в раздевалке спортзала. Обе закончились вничью, потому что вмешался Отис Боттом: Так Называемого Учителя Физкультуры нигде не было видно.

Одна драка во время кросса по пересеченной местности на физкультуре. Одно поражение.

Одна драка в туалете для мальчиков. Ничья. Вмешался Джеймс Рассел.

Две драки по дороге из школы в Дыру. Побед – ноль. Поражений – два. Но еще бы чуть-чуть, и все могло бы кончиться наоборот.

Двенадцать драк, которые едва не состоялись. Вероятный прогноз: восемь побед, четыре поражения. Вы мне не верите? Ну и что? Что с того?

Пять дней отсидки после уроков.

Две угрозы применить отсидку, потому что зачинщиком драк в раздевалке якобы был я – если верить Так Называемому Учителю Физкультуры. Хотя это вранье.

Короче говоря, мои дела в Средней школе имени Вашингтона Ирвинга шли не то чтобы очень здорово. Мистер Барбер сказал, что я должен сделать для «Географической истории мира» новую обложку из оберточной бумаги, – раньше я этого не делал, потому что не брал его драгоценную книжку с собой на урок, а оставлял в шкафчике, и мистер Барбер, похоже, начал подозревать, что я изорвал ее в клочки. Я не сдал мистеру Макэлрою Итоговую карту по культуре Китая и не смог однозначно ответить ему, собираюсь я в конце концов выполнить это задание или нет. Джейн Эйр до сих пор так и не поняла, что влюбилась в мистера Рочестера, хотя, казалось бы, сколько еще надо симптомов? Я больше не поднимал руку в кабинете у миссис Верн, а после того, как я не захотел отвечать ей даже тогда, когда она сама меня вызвала, она перестала меня вызывать. На физкультуре я продолжал бегать по пересеченной местности, хотя для всех остальных уже началась секция борьбы. Я просто уходил из зала, и никто мне ничего не говорил, даже Так Называемый Учитель Физкультуры. А на двух очередных лабораторных работах у мистера Ферриса я палец о палец не ударил, и Лил пришлось делать все самой. Включая операции с вонючими химикатами. И кого волнует, что «Аполлон-7» успешно отделился от «Сатурна», чтобы максимально точно причалить потом ко второй ступени, потому что это было необходимо для подготовки полета на Луну? Кого это волнует? Кларисса – тупая игрушечная лошадь. Пускай качается сколько ей влезет – что с того?