Не говорите с луной - Роман Лерони

— Не пей много. Три–четыре глотка. Этого хватит. Иначе жара свалит с копыт.

Саше не надо было напоминать об этом. Узбекистан научил, что в жару, зной лучше терпеть жажду, потребляя воду в небольших количествах, а после того, как сядет солнце, после заката, можно позволить себе до «несхочу» напиться, но не воды, а горячего чая, а лучше отвара из верблюжьей колючки — и вкусно, и полезно, и напоит, и позволит следующий знойный день с меньшими муками перенести жажду. Он отпил четыре глотка, подолгу задерживая прохладную, сладковатую воду во рту, пока она, смешиваясь со слюной, не становилась неприятной, густой, и лишь затем глотал. Стало легче. Звон в ушах отступил куда–то, за едва определимую границу сознания. Жужжал, но не так назойливо, как прежде.

— Так ты уверен, что у тебя нет никаких влиятельных врагов или могущественных недоброжелателей? Хорошо подумал?

Виталий отпил пару больших глотков из фляги, и немного вылил себе за шиворот, прикрыв от удовольствия глаза.

— Когда успокоится Пяндж, поведу тебя в один из секретов 55, где можно без проблем искупаться в тихой заводи. Есть такое местечко! — вставил он отвлечённо. — Это настоящий кайф! Тихая тёплая ночь, луна, спокойная река и… ледяная вода, и… граница рядом… Контраст только для крепких духом!

— Неплохо бы было, — согласился Левченко.

Он не спешил с ответом, вытягивая из своего расплавленного зноем сознания непрочную нить размышлений. Внимательные глаза Виталия не отпускали его ни на мгновение.

— Веталь, ты задаёшь вопросы, которые я не единожды задавал сам себе, — наконец ответил он. — Иногда в своих неудачах и кривых жизненных дорогах хочется винить кого–нибудь. Но всё началось именно с того момента, когда капля с конца моего отца, выпустила меня в этот мир. В суворовском училище мне советовали преподаватели идти в педагогический, в медицинский — давали комсомольские путёвки, настаивали, увещевали. Я хотел стать лётчиком…

— И чего ж не стал? Мог же без экзаменов поступить, — удивился Виталий.

— Мог, но не получилось. Несколько медкомиссий «зарубили» меня. В политическое не хотел поступать — тоже уговаривали. Не думаю, что дело в чьей–либо недоброй воле к моей личности, или к персонам моих предков 56. Дело в моём выборе. Будь я врачом сейчас, учителем или замполитом — здесь бы меня не было.

Сазонов, склонившись над столом, хлопнул по нему ладонью.

— А это ошибка! Ошибка, человека, не желающего разбираться в ситуации. Ты прямой, открытый, напористый, справедливый — отличные качества для офицера. Меня же учили сомневаться во всём. Абсолютно

Секрет — здесь имеется ввиду засекреченный, хорошо замаскированный наблюдательный пункт.

Предки (общ. сленг) — родители.

во всём! Особенно в том, что мы так просто называем случайностями. Мол, что говорить, это мой выбор, такова моя судьба. Это рабская покорность. Прости, Саня, если обидел.

— Нисколько. Я не девка дородная, чтобы обидами зад ширить.

— В такую жару о бабах лучше не думать — совет! — Сазонов сделал назидательный жест. — Ни–ни! Сердце и так, как у марафонца в конце дистанции.

— Ты прав. Я сижу, а у меня одышка.

— С непривычки. Горы, жара. Адаптируешься — пройдёт.

— Знаю.

— Так запомни раз и навсегда: случайностей нет. Выбрось из головы всякую чушь о том, что всё имеющееся сейчас — это следствие твоего выбора. Тебе дали это выбор, и ты из него выбрал. Вот, кто его тебе дал

–

это вопрос. Александр снова задумался.

— Не знаю, — выдохнул он. — Просто, не знаю, Веталь! Заелозил ты меня.

— Ну–ну, тихо. Над этим надо разбираться не час и не два. И не день, или неделю. Я кое–чему учен в нашем Ведомстве. У нас будет и время, и место, чтобы вместе разобраться.

Саша усмехнулся и внимательно посмотрел на своего товарища.

— А с собой–то разобрался?

— А то!

— И кто?

— Да, есть один типочек! Тебе закон Равновесия знаком. Кто–то его называет законом Сохранения энергии. Ну, типа, из той оперы, где ничто не пропадает бесследно, а переходит из одного качественного состояния в другое. В Равновесии также: если где–то убудет, то где–то добавится. Моя задача выжить здесь, чтобы справедливо пополнить то, что у меня убыло. Я знаю того, у кого прибыло от меня. Придёт время, обязательно возмещу все убытки.

— Долго думал? Искал?

— Да, Санёк. Сам увидишь. Ночи здесь долгие и тревожные. Вот и приходится отвлекать от дурных мыслей, мыслями продуктивными.

— А причина? Причина твоего убытка–то какая? Мне просто интересно. Извини.

Виталий горько усмехнулся.

— В нашей плоской жизни может быть только три причины наших удач или провалов — деньги, власть и писькины проблемы. Я никогда не имел первого, чтобы меня его лишать. Мне невероятно далеко до второго. Особенно отсюда. А вот третье было… Мы с ним были соперниками. Безусловно он победил: у него власть и деньги, а теперь и баба, которая когда–то была моей.

— Удар по яйцам, значит, — заключил Александр.

— Где–то так.

— У меня, кажется, по всем трём статьям пустые графы, — грустно сказал Александр.

— Не спеши с выводами. А в качестве пищи для размышлений скажу, что здешние края имеют одну особенность: они глухи к мольбам о пощаде. Здесь сгинуть можно бесследно и вовек.

Александр хмыкнул.

— Можно подумать, что ЗабВО имеет другую особенность!

— Не думаю, но если стать заметным, сверкнуть, а не спиться и не сгореть от водки — этим можно сбить все планы «доброжелателей».

Левченко едва не вздрогнул от неожиданности. Вывод товарища был весьма точен.

–

Дай закурить, — попросил он, хотя до этого не курил с самого первого своего дня в Беларуси. Сейчас просто же хотелось не просто накуриться, а буквально напиться никотином.

— Я вижу, что начинаешь прозревать, — сказал Сазонов, доставая пачку с сигаретами и кладя её на стол. — Покури–покури. Попустит. Тем временем я тебе подкину вторую порцию пищи для ума. Лунатик здесь давно. Очень давно. Это особый человек с особым статусом. Он никогда, ничего, никому просто так, и за просто так делать не будет. Это опытный хищник, который, если взял след жертвы, не отвалит от неё до тех пор, пока не удостоверится, что из тела вытекла последняя капля крови. Эта сволочь из тех, кому плевать на всякие там морали и какиелибо принципы. О законах речи вообще быть не может.

Снова жгучий холод стал скручивать нутро где–то возле сердца. Александр даже поёжился.

— Б…ть! Веталь, но и я его, и он меня видим впервые!

— Это ты так думаешь. Теперь, давай будем складывать остальные куски картинки к большому полотну. Тебе ничего не кажется странным?

Странным казалось многое. Прежде всего «арабы». С самой первой секунды, когда Александр увидел их идущих к вертолёту, ощутил, буквально пронизывающую сознание тревогу. Он знал, что это спецназ, который должен уйти на «ту сторону» для выполнения важного задания — иных заданий на сопредельной стороне и быть не могло. Но то, что они вот так, открыто, едва ли не нагло, ходили средь бела дня у самой границы, переодетые в арабов — это выглядело полным безрассудством.

— Чепуха! — отмахнулся Сазонов. — Не морочь себе голову. Эти бородатые громилы, ряженные в мусульман — не твоя забота и головная боль. Вполне возможно, что они уйдут к какому–нибудь афганскому вождю с дружественным визитом, и показывают, что они здесь, и что пора готовить пир. Сам видишь, что Лунатик возле них в качестве прислуги. Он обеспечивает их проход и возвращение. Кроме того, я их неплохо знаю. Да, головорезы, на пути у которых становиться — верное самоубийство! Но, эти с принципами. Они за ночь Кабул нашинкуют как капусту, но своего брата–офицера на штык садить будут только после доказанной вины. Если бы натравили их на тебя, думаю, что они бы не забыли пообщаться с тобой. Кстати, они были дружны с Кадаевым.

— А с ним вы тоже искали следы «доброжелателей»?

Виталий, задумчиво поковырял пальцев в сигаретной пачке, и достал сигарету. Он не спешил прикуривать, а пожевал её, и, вдруг, резко прикурил от бензиновой зажигалки, словно хотел таким образом подвести итог своим далеко не радостным мыслям. Он сделал глубокую затяжку и долго выдыхал едкий дым.

— Кадаеву было на всё насрать, а сверху положить с прибором, кроме одного… Он, думается мне, знал, что обречён, поэтому хотел уйти красиво. У него это получилось. Немало осталось людей, кто искренне сожалеет, что он погиб. Когда я прибыл сюда, он уже был здесь, и какое–то время даже исполнял обязанности начальника заставы, вместо прежнего москвича, который просто сдрыснул отсюда под папочкино крылышко. Естественно, что будучи в Отряде, я затребовал его «дело». Ничего в его истории хорошего не было. Я не буду тебе рассказывать — права не имею. Но будь уверен, что последние его годы были лучшими из всех, которые были отведены ему судьбой, за вычетом, конечно, безоблачного детства.