Не говорите с луной - Роман Лерони

— У нас сегодня прогулочка совместная, старлей. Наслаждайся и молись. Она у тебя сегодня последняя, гондон ты штопаный! На х… тебя буду видеть и кишки твои через жопу на кулак наматывать. Так будет. Я тебе говорю.

Встал один из «арабов».

— Савченко! Отставить!

Шевалье с изумлением посмотрел на него. Майор также едва не подпрыгнул.

— Гнус!

— Отвали, Лунатик. Не тебе нас строить. Вы вот, что: оставьте–ка нас с Савченко наедине, на минутку. Выйдите все. И вы, товарищ старший лейтенант. У нас тут будет короткий разговор с братом по крови.

Шевалье вышел через минуту. Всё это время за дверью не было слышно ни голосов, ни шума, ни возни. Тишина. И вдруг, из неё, в дверной скрип, согнувшись пополам, едва переступая ногами, охватив плечи руками, вывалился Шевалье. Шатаясь, оббивая плечами дверные косяки, солдат вышел на улицу. Его вырвало. Остальные смотрели на него с заметным страхом и сочувствием.

— Кажется, теперь всё нормально, товарищ старший лейтенант, — произнёс стоящий рядом с Александром Супрун, и похлопал того по спине.

— Тебе лучше знать, майор, — ответил Саша, и добавил, зычным голосом: — Не стой, Костюк! Время пошло!

— Не знаю, Саня, такие у них воспитательные меры, — сказал Сазонов, идя впереди Левченко. — За год я видел их здесь раз шесть. И иного в их обращении друг с другом не видел. Наверное, так и надо с этими толстокожими уродами: двинул по сопатке — пошла служба!

Они шли под гнетущим и звенящим зноем, наполнявшим всё видимое пространство. Натоптанная тропинка вилась впереди, плавными петлями взбираясь на холм, на котором была установлена наблюдательная вышка. Начальник заставы, чтобы не откладывать дело в дальний карман, предложил пройтись на НП, где он сможет ознакомить Левченко с позициями его роты, с порядком и особенностями действий пограничником, и другими существенными вещами, которые касались их, теперь совместной, службы. Заодно, они должны были обговорить детали скорого ночного выхода Левченко с отрядом «архаровцев» Супруна.

— Не сходи с тропинки, — посоветовал Виталий. — Здесь минные поля. Стараемся менять «рисунок» сразу после непогоды. Польёт дождь, и на следующий день встаёт свежая трава, а там, где мины, остаётся жухлая. Та сторона быстро срисовывает проходы. Вот, мы и тасуем колоду. Ночами, по–тихому.

— Подрывались?

— Мы? Нет! — усмехнулся Сазонов. — Да, и «гости» тоже. Пока не лезут. По началу было, что постоянно совались. А теперь год, как тихо. Но я не расслабляюсь. Мне вообще не нравится тишина.

— А сейчас тихо, — согласился Александр. Пот липкой плёнкой обволок его тело. Влага, не могла испариться с кожи, закрытая новой, не пропускающей воздух, одеждой. Она стекала с торса, струилась по ногам и уже хлюпала в берцах. Всё усложнялось бронежилетом и разгрузкой, таскать которые на себе было трудно с непривычки. Взбираясь на холм, вслед за торопливым и тренированным Сазоновым, Александр пару раз едва не останавливался, чтобы дать передышку своему взбесившемуся от нагрузки сердцу. Снова стало звенеть в ушах.

— Тихо, — недовольно согласился начальник заставы.

Наконец, они забрались на холм. Вышка была из металла и стояла на самом пике холма, опираясь на фермы и тросы растяжек. Высота вышки была где–то около десяти метров. Подле неё, ломаясь вытоптанным зигзагом, пробегала линия окопов в полный профиль. Стрелковые ячейки были плотно и аккуратно перекрыты мешками с грунтом. В окопе находились два бойца, которые вылезли из укрытий, когда подошли офицеры.

–

Как тут у вас, Миленин? — спросил одного из них Сазонов, который неторопливо протирал грязной тряпицей снаряжённую пулемётную ленту.

— Тихо, — ответил солдат. Он был раздет по пояс. Загорелую кожу покрывала сизая пыль.

— Вот и я говорю, что тихо, — покачал головой начальник заставы, затем ударил ногой по металлической вышке. — Вереникин! Спускайся! Смена пришла.

— НП у нас особенный. Вышка стоит на честном слове, — пояснял Виталий, пока, грохоча по металлу лестницы, на землю спускался солдат, с которого часто капал пот. — Первой распутице она упала. Когда грунт раскис и осел под опорами. Два дня поднимали. Цемента нет, а камни фундамента разъезжаются на раскисшей глине. Вот, Вереникин, у нас и стал космонавтом. Слава Всевышнему, остался цел. Вышка мо

жет выдержать больше, чем три человека, но мы не рискуем — максимум по два. Что там, Вереникин? — спросил он, когда солдат спустился.

— Сегодня у них, прям, парад какой–то! — выдохнул пограничник, отирая с лица обильный пот, прямо руками, затем стряхивая его. — Я записал всё в журнале.

— Ладно, почитаю твои каракули, Вереникин. Ты, вообще, в школе учился?

— Ну, тава–арищ старший лейтенант, — смутился солдат.

— Наверное, когда было чистописание — ты пропустил занятия… После тебя записи надо на дешифровку отправлять. Ладно, Вереникин, побудь тут, на позициях. Потом проводишь нашего нового ротного, старшего лейтенанта Левченко обратно на заставу.

— С прибытием, товарищ старший лейтенант, — широко улыбнулся солдат, и протянул руку, чтобы поздороваться.

— Спасибо, боец Вереникин, — ответил на рукопожатие Александр.

На смотровой площадке вышки было не просто жарко. Разогретый на солнце металл, казалось, гудел от жара. К дощатому настилу были намертво прикручены небольшой стол и пару табуретов. Стены по всему периметру, кроме лаза, были выложены мешками с грунтом. Кроме стола и табуретов, на зафиксированной треноге стоял большой телескоп.

— Вот, полюбуйся, — указывая на оптический прибор, сказал Сазонов. — Махнул не глядя на Двенадцатой заставе. Пришлось отдать всю рыбу за эту штуку. С такого расстояния простым полевиком 49 ничего не разглядеть. А здесь, аж восемьдесят крат! Марцаев перед Новым годом остановил караван с разным добром. А там три таких прибора. Мы решили не вносить их в опись. Но рыбку–то Марцаев всё–таки забрал…

— Что за рыбка? — спросил Александр, любивший отобедать рыбными блюдами.

— Из отряда передали две бочки трески. Солёная зараза! Но мы её в талую воду кидали. Вода соль вытянет, а мы ушицу какую–никакую заварим, да пожарим по куску на бойца. Пришлось отдать. Но ничего, — Сазонов положил руку на телескоп, — этот гиперболоид 50 отрабатывает по полной! Видно даже размеры головок на членах духов, когда они отливаю в Пяндж. Присев на табурет, Сазонов прильнул к видоискателю прибора.

— Та–ак, — время от времени мямлил он, иногда отрываясь от телескопа, чтобы прочитать записи в журнале наблюдений.

— Ты бы, Санёк, присел и не маячил, а то, вдруг не ровен час, пришибёт по случаю первого дня наш Чингачгук — Меткий глаз… Александра дважды просить не надо было. Он присел на свободный табурет. Его глаза оказались вровень с бортиком смотровой площадки.

Оторвавшись от телескопа, Сазонов отвалил пару мешков с землёй, демонстрируя огромную рваную дыру в металле внешней обшивки вышки.

— На той стороне есть пацанчик. Лет пятнадцати не больше. Иногда бродит по бережку, овец, баранов гоняет, а иной раз притаскивает «дуру» и постреливает. Два года назад этот пацанюра и в сопку попасть не мог. А в феврале, когда я был здесь, как ввалил, сука! Я сначала подумал, что меня ракетой достали. Расхерачило лист металла в два миллиметра, разорвало мешки здесь и на противоположной стене, пробило её и улетело нахрен! Вышка, как видишь, скручена болтами — где нам, нафиг, сварку взять! Так этими болтами мне так досталось через бушлат, что неделю ходил–кряхтел, как дед старый. Вот те крест на пузе — думал, что гранатой достали! Никак не меньше двенадцати миллиметров у него «дура».

При виде такой огромной дыры, у Александра, несмотря на гулкий духовочный жар, наполнявший смотровую площадку, по спине и рукам пробежал неприятный озноб.

— Чего ж не отвечаете?

— А как его выцепить? У нас две «плётки» (СВД), и с ними надо идти к самому Пянджу, там хорониться в секрете на сутки или больше, и ждать сосунка. А когда появится — снова ждать, когда он со своей «дурой» будет, и откроет огонь. А у меня людей на пальцах пересчитать и то без сдачи будет. Не могу я их на охоту отправлять, когда и без того полно дел. Он то на одной заставе появится, то на другой, и так «обслуживает» сразу четыре–пять застав, весь отряд — короче. Пока никого не положил, но, как видишь, практикуется.

— Мне было бы по херу, — сделал свой вывод Александр. — Привалил бы сосунка, а там — не горюй!

— Не всё так просто. На N1‑й заставе нервы твоего стрелка на «бэхе» не выдержали… Пацанюра по этой «бэхе» больше всего тренировался. Даже отхватил кусок от башни! Ну, Когарча, — сержант, командир Третьего взвода — и кинул на ту сторону с два десятка «слив»53… Так скандал был! На следующий день та сторона, да с «дружественными» нам таджиками, привезли с пяток собачьих трупов, две дохлые протухшие овцы и гнилую козу, мол, смотрите, шурави, что наделали; разве так можно? Собак они сами постреляли, а овцы и козы сами подохли, но всё–таки — доказательство!