Далекие Шатры - Мэри Кайе

Приняв решение, Аш лег у входа в гробницу, чтобы ни человек, ни животное не могли зайти внутрь, не разбудив его, и заснул еще до того, как взошла луна. Сегодня он спал спокойным сном без сновидений, зато с Анджали дело обстояло иначе: она трижды кричала ночью, одолеваемая кошмарами.

В первый раз Аш, разбуженный приглушенным воплем, стремительно вскочил на ноги и увидел, что гробница наполнена холодным сиянием. Взошедшая луна стояла над огромным проломом в куполе, и при лунном свете он увидел, что Анджали скорчилась у дальней стены и закрыла лицо руками словно в попытке отгородиться от невыносимого зрелища. Она стонала: «Нет! Нет, Шу-Шу, нет!..» – и Аш обнял ее, дрожащую всем телом, и крепко прижал к себе, укачивая и бормоча ласковые слова. Наконец ужас оставил Анджали, и впервые за последние несколько страшных дней она не выдержала и разрыдалась.

Постепенно поток слез иссяк, и он унес с собой часть нервного напряжения. Вскоре девушка расслабилась, затихла, и через минуту Аш понял, что она снова заснула. Двигаясь очень осторожно, чтобы не разбудить Анджали, он прилег рядом, не размыкая объятий и прислушиваясь к ее неглубокому дыханию, потрясенный ее худобой.

Они что, морили ее голодом?.. Зная раджу и первого министра, Аш не исключал такой вероятности. При этой мысли в голове у него помутилось от ярости, и он крепче обнял истощенное тело, некогда такое гладкое, упругое и пленительно изящное, каждый изгиб, каждую линию которого он исследовал руками и губами с замирающим от восторга сердцем.

Меньше чем через час Анджали начала ворочаться, метаться и снова проснулась, пронзительно выкрикивая имя Шушилы. А незадолго до рассвета, когда в гробнице царила тьма, ибо луна больше не заглядывала в нее, девушка оказалась во власти кошмара в третий раз и, проснувшись в непроглядном мраке, принялась отчаянно вырываться из рук Аша, словно вообразила, что это враги схватили ее и тащат к погребальному костру – или к жаровне, где среди углей зловеще светится добела раскаленная кочерга.

На этот раз Ашу потребовалось больше времени, чтобы успокоить Анджали. Она тесно прижалась к нему, дрожа от пережитого ужаса и умоляя обнять ее покрепче, и физическое желание, которое некогда пылало между ними живым огнем, а ныне казалось утраченным, внезапно вспыхнуло в нем с такой силой, что в тот миг он с готовностью пожертвовал бы надеждой остаться в безопасности, лишь бы овладеть девушкой и достичь состояния телесной умиротворенности – и на время забыть обо всех мучительных проблемах.

Но исхудалое тело в его объятиях не выказало ответного желания, и Аш понял, что если возьмет Анджали сейчас, то только насильно, потому что она отпрянет от него и воспротивится. Он понимал также, что, если даст волю своей страсти и сумеет вызвать у нее отклик, их ситуация, и без того тяжелая, еще более усугубится: как только стоящие между ними преграды рухнут, для них станет почти невозможно держаться порознь в ближайшие дни. Однако, если они хотят отвести от себя любые подозрения, совершенно необходимо, чтобы следующую неделю Джали провела в одной из хижин для слуг позади бунгало и чтобы он даже не приближался к ней. Если их увидят вместе, не миновать беды, а потому так даже лучше. У них будет вдоволь времени для любви, когда они поженятся и все кошмары останутся в прошлом.

Анджали наконец заснула, и вскоре Аш тоже погрузился в сон и не просыпался, пока она не пошевелилась в его объятиях и не отстранилась от него, разбуженная веселым гомоном попугаев, голубей и зябликов, приветствующих рассвет. Когда солнце взошло и они поели, он рассказал Анджали о своих планах, составленных ночью, и она выслушала все без всяких возражений, явно готовая согласиться с любыми принятыми им решениями. Но больше они почти не разговаривали. Анджали все еще не оправилась от потрясения и смертельной усталости, и к тому же в течение всего долгого дня, проведенного в гробнице, обоих неотступно преследовали мысли о Шушиле. Ни один из них не мог перестать думать о ней. Вопреки своей воле Аш раз за разом возвращался мыслями к Шу-Шу и под конец готов был поверить, что ее беспокойный маленький призрак последовал за ними сюда и наблюдает за ними, укрывшись в тени кикаров.

Ближе к вечеру вернулся Букта вместе с Гулбазом и двумя лишними лошадьми. Хотя Анджали бодрствовала и слышала их голоса, она осталась на крыше, дав мужчинам возможность поговорить наедине. Букта одобрил новый план. Они с Гулбазом подробно обсудили положение дел и пришли к такому же решению.

– Только я сказал, что история про жену или овдовевшую дочь не годится, – заявил Гулбаз. – У меня есть план получше…

У него действительно имелся план, и вдобавок он уже предпринял шаги к его осуществлению. Обдумав ситуацию, они с Буктой решили, что единственный выход для них – это заменить рани-сахиб робкую, тихую женщину, которую Гулбаз более года назад поселил в лачуге за своей хижиной и которая в любом случае готовилась вскоре покинуть бунгало, так как знала, что сахиб со своими слугами собирается возвращаться в Северо-Западную пограничную провинцию, и всегда понимала, что ее внебрачная, но полезная связь с носильщиком сахиба автоматически прекратится, когда он отбудет в родные края. Поскольку этот день был не за горами, речь шла всего лишь о том, чтобы расстаться с сожительницей немного раньше, чем предполагалось. Гулбаз так и сделал.

Он покинул бунгало рано утром в наемной тонге, взяв с собой женщину и сказав остальным слугам, что она хочет навестить мать в родной деревне и что они вернутся домой поздно вечером. На самом деле она вообще не вернется. Вместо нее обратно с ним приедет рани-сахиб, и никто не заметит подмены: все женщины в чадрах выглядят одинаково. Что же касается той, другой, то сахибу нет нужды опасаться: она получила хорошую плату за свои услуги и не представляет угрозы, потому как по природе своей не болтлива и к тому же в ближайшем будущем не вернется в военный городок или вообще в город, а когда вернется, они уже давно будут в Мардане.

– Но сегодня вечером все увидят, что она воротилась со мной, как я и говорил, а значит, если какие чужаки явятся с расспросами, они ничего не узнают, потому что рассказывать будет не о чем. Я привез чадру для рани-сахиб, старую, но чистую. Она принадлежала моей сожительнице, но я забрал ее, пообещав вместо поношенной и чиненой-перечиненой купить на базаре новую, что я и сделал. По счастью, она женщина рослая – шикари говорит, рани-сахиб тоже высокого роста. Мы вернемся после наступления темноты, и никто не заметит разницы, а уж оказавшись в лачуге, рани-сахиб будет в безопасности. Я скажу, что она малость занедужила и должна лежать в постели. Ей не придется ни с кем разговаривать или даже показываться на глаза кому-либо.

– А что будет, когда настанет время покинуть Гуджарат? – спросил Аш.

– Об этом мы тоже подумали, – ответил Букта. – Все очень просто. Ваш слуга скажет, что его сожительница хочет навестить родственников в Пенджабе и что он согласился довезти ее с собой до Дели или до Лахора, коли вам угодно. Он все устроит. У него есть голова на плечах, у этого патана. К тому же всем известно, что женщина жила под его покровительством более года, тогда как рани-сахиб исчезла всего несколько дней назад. Теперь что касается нашего собственного возвращения…

Минут через двадцать группа из четырех всадников ехала быстрой рысью через возделанные поля к пыльной широкой дороге, что пролегает между Кхедбрахмой и Ахмадабадом, а выехав на нее, пустилась галопом в южном направлении.

К наступлению сумерек их все еще отделяли многие мили от города Ахмад-шаха. Но они продолжали путь при свете звезд, а когда наконец впереди показались огни военного городка, всходила луна. Путники остановились возле купы деревьев, и Аш снял Джали с седла. Они не разговаривали, ибо уже сказали друг другу все, что надо, к тому же все четверо испытывали тревогу и изрядно устали. Гулбаз отдал свою лошадь Букте, поклонился на прощание Ашу и вместе с Анджали, которая, как положено женщине, держалась на шаг позади него, двинулся по залитой лунным светом дороге к расположенной на окраине военного городка деревушке, где собирался нанять тонгу, чтобы доехать до бунгало.

Через пять дней Аш вернулся в Ахмадабад верхом на одной из лошадей Сарджи, в сопровождении одного из саисов Сарджи.

Прежде чем отбыть обратно с лошадью, саис воспользовался гостеприимством Кулурама и других слуг, а перед отъездом поведал хозяевам со множеством подробностей историю о гибели своего господина, который трагически утонул, пытаясь переплыть на коне через одну из многих приливно-отливных рек, впадающих в залив Кач; конь сахиба тоже утонул, а сам сахиб спасся лишь чудом. История от деталей не пострадала, и позже Гулбаз доложил, что рассказчику – да и никому другому – явно и в голову не пришло усомниться в ней.