Далекие Шатры - Мэри Кайе

Отвернувшись от Аша, Анджали устремила взгляд на закатное солнце, окрашивающее верхушки деревьев в ярко-золотой цвет, и произнесла приглушенным голосом, словно обращаясь к самой себе:

– В Бхитхоре у меня было прозвище. Там меня называли… полукровкой. – Аш непроизвольно кивнул, и она, бросив на него взгляд через плечо, сказала без удивления: – Да, я должна была догадаться, что ты знаешь. – Анджали снова отвернулась. – Даже нотч никогда не называла меня так. Она не осмеливалась, пока отец был жив, а когда он умер и она попыталась дразнить меня полукровкой, Нанду в гневе накинулся на нее. Полагаю, это уязвляло его гордость: он приходился мне сводным братом и потому не желал, чтобы меня так называли. Но в Бхитхоре это прозвище бросали мне в лицо каждый день, и жрецы не разрешали мне входить в храм Лакшми, расположенный в саду зенаны, где совершают молитвы жены и наложницы…

Голос ее упал до шепота и пресекся, и Аш ласково сказал:

– Больше тебе не нужно беспокоиться о таких вещах, ларла. Выброси их из головы и забудь навсегда. С этим покончено.

– Да, с этим покончено. И мне, полукровке, не нужно беспокоиться о том, что скажут или сделают мои соплеменники или мои жрецы, – похоже, у меня нет ни первых, ни вторых. Отныне и впредь я буду просто полукровкой, женщиной без семьи и родины… для которой единственным богом является ее муж.

– Законный муж, – упрямо уточнил Аш.

Анджали повернулась и подняла к нему лицо, темное на фоне заката.

– Может быть… если ты действительно хочешь этого и если… Но пока ты не поговоришь со своим начальством и со своими священниками, ты не узнаешь наверное, возможно ли такое, а потому давай оставим эту тему. Солнце почти зашло, и мне надо сойти вниз и приготовить для нас еду, пока совсем не стемнело.

Проскользнув мимо него, она спустилась по темной лестнице, и Аш не попытался ее задержать. Он положил руки на парапет, устремил взгляд на горы, как недавно делала Джали, и стал размышлять о грядущих трудностях.

45

«Мне надо быть осторожным, – подумал Аш. – Крайне осторожным».

Прошлой ночью, после разговора с Буктой, он строил планы побега. Они с Джали должны немедленно покинуть Гуджарат, и ему ни в коем случае нельзя возвращаться в Ахмадабад. Если сесть на бомбейский поезд на каком-нибудь крохотном полустанке, то задолго до того, как люди первого министра нападут на их след, они покинут пределы Центральной Индии и Пенджаба и благополучно доберутся до Мардана.

Казалось бы, такой вариант напрашивался сам собой. Но как раз в этом и заключалась проблема: слишком уж он был очевиден. От Аша наверняка ожидают именно таких действий, а значит, он не должен этого делать. Ему придется придумать что-нибудь поумнее – и молиться, чтобы решение, им принятое, оказалось верным, иначе ни Джали, ни он сам не проживут достаточно долго, чтобы о нем пожалеть.

Аш еще не определился со своими планами, когда Анджали позвала его к ужину. Она разожгла маленький костер в углу гробницы, и, пока огонь не погас, Аш бросил в него пачку писем, которые написал в комнатушке над угольной лавкой в Бхитхоре и которые Сарджи и Гобинд не рискнули оставить при себе, потому что они стали бы уликой против него, если бы попали в руки к бхитхорцам. Он смотрел, как бумага скручивается, чернеет и превращается в золу. Позже, когда Джали заснула, Аш бесшумно вышел наружу, под звездное небо, сел у входа на выпавший из стены камень и принялся размышлять и планировать…

Он не сомневался, что Бхитхор с первым министром во главе потребует мести за гибель своих подданных и мучительной смерти для вдовой рани, которую обвинят во всем случившемся. Ее станут разыскивать, и поиски не прекратятся до тех пор, пока преследователи не убедятся, что она и два ее оставшихся в живых спасителя заблудились в непроходимых горах и умерли от жажды и голода. Только тогда Джали будет в безопасности. Джали и Букта. И он сам, к слову сказать.

Он позволил Букте считать, что у бхитхорцев нет никаких оснований связывать офицера-сахиба из стоящего в Ахмадабаде кавалерийского полка с исчезновением одной из вдов покойного раджи. Но это было не так. Разве не некий капитан-сахиб Пелам-Мартин эскортировал будущих рани на бракосочетание и перехитрил раджу и придворных советников в вопросе приданого и выкупа за невесту? И разве не некий офицер, носящий то же самое имя, недавно предупреждал нескольких представителей британской власти в Ахмадабаде, что, когда раджа умрет, его вдов сожгут на погребальном костре? И разве не он отправил несколько телеграмм аналогичного содержания, составленных в резких выражениях?

Вдобавок в Бхитхоре знают, что хаким-сахиб прибыл к ним через Ахмадабад и что его слуга Манилал впоследствии дважды ездил в этот город за лекарствами, поэтому бхитхорцы непременно пошлют туда шпионов на поиски пропавшей рани. На самом деле об Ахмадабаде они подумают в первую очередь, а как только окажутся там, мрачно сказал себе Аш, они найдут сколько угодно свидетельств того, что он живо интересовался участью вдов, и почти наверняка выяснят, что и Гобинд, и Манилал останавливались в его бунгало. Это обстоятельство станет последним звеном в цепи доказательств, и, если он не ошибается, следующим шагом бхитхорцев станет убийство. Убийство не только Джали, но и его самого. И вероятно, Букты тоже.

Перспектива повергала в уныние, так как было несомненно, что Бхитхор будет действовать быстро. Первый министр не позволит себе мешкать, и одни поисковые отряды наверняка уже спешат перекрыть все возможные пути бегства в Каридкот, тогда как другие скоро появятся в Гуджарате. Однако по здравом размышлении Аш решил, что самое лучшее и, пожалуй, единственное, что он может сделать, – это вернуться в свое бунгало и нагло отрицать свою причастность к делу.

Джали придется поехать вперед с Гулбазом, а они с Буктой последуют за ними через несколько дней и прибудут в город со стороны Катхиявара, что находится в южной части полуострова, а не со стороны северных областей, граничащих с Раджпутаной. Другой ложью будет объяснение смерти Сарджи и потери лошадей.

Они скажут, что в последний момент переменили планы и направились вместе на юг и что Сарджи и лошади утонули при переправе через приливо-отливную реку и их тела, унесенные в море, сгинули в водах залива Кач. Глубокая скорбь Аша о гибели друга (искренняя, видит бог), не говоря уже о потере весьма ценной лошади, более чем убедительно объяснит, почему он утратил интерес к судьбе бхитхорских рани.

У него еще осталась значительная часть отпуска – недели, которые он собирался провести с Уолли, путешествуя по горной местности за перевалом Ротанг. Путешествие придется отменить: следующие неделю-полторы он должен провести, праздно болтаясь по военному городку, избавляясь от ненужных вещей и неспешно готовясь к отъезду в Мардан, дабы продемонстрировать всем, кому интересно, что ему нечего скрывать и он не особо торопится покинуть Ахмадабад.

Появление новой женщины на половине слуг вряд ли возбудит особое любопытство, если вообще будет замечено. Кому придет в голову, что высокородная дама, дочь махараджи и вдова раджи Бхитхора, согласилась жить среди слуг-мусульман под видом жены носильщика? Скорее всего, соглядатаи понаблюдают за Ашем несколько дней, следя за каждым его шагом, и в конечном счете придут к заключению, что он не только не принимал участия в похищении, но и вообще выбросил из головы историю с бхитхорскими рани сразу после того, как отправил телеграммы, и больше ничего не намеревался для них делать. Они вернутся в Бхитхор и доложат об этом первому министру, который направит свое внимание в какую-нибудь другую сторону. И Джали будет в безопасности.

Жаль, путешествие по горам сорвалось. Уолли будет разочарован. Но он поймет, что друг ничего не мог поделать, и они смогут отправиться в поход в следующем году. У них полно времени…

Приняв решение, Аш лег у входа в гробницу, чтобы ни человек, ни животное не могли зайти внутрь, не разбудив его, и заснул еще до того, как взошла луна. Сегодня он спал спокойным сном без сновидений, зато с Анджали дело обстояло иначе: она трижды кричала ночью, одолеваемая кошмарами.

В первый раз Аш, разбуженный приглушенным воплем, стремительно вскочил на ноги и увидел, что гробница наполнена холодным сиянием. Взошедшая луна стояла над огромным проломом в куполе, и при лунном свете он увидел, что Анджали скорчилась у дальней стены и закрыла лицо руками словно в попытке отгородиться от невыносимого зрелища. Она стонала: «Нет! Нет, Шу-Шу, нет!..» – и Аш обнял ее, дрожащую всем телом, и крепко прижал к себе, укачивая и бормоча ласковые слова. Наконец ужас оставил Анджали, и впервые за последние несколько страшных дней она не выдержала и разрыдалась.

Постепенно поток слез иссяк, и он унес с собой часть нервного напряжения. Вскоре девушка расслабилась, затихла, и через минуту Аш понял, что она снова заснула. Двигаясь очень осторожно, чтобы не разбудить Анджали, он прилег рядом, не размыкая объятий и прислушиваясь к ее неглубокому дыханию, потрясенный ее худобой.