Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Странно было не понять очевидного.

Перед нами рассказ человека незнакомцу, встреченному холодной весной у реки.

За два перекура рассказана вся жизнь целиком.

Опущено огромное количество подробностей – в силу самых разных причин.

Их опускает и автор. У него свои художественные задачи.

По Солженицыну правда жизни была бы соблюдена, если б Соколов рассказал не только про «стандартно-лубочных» звероватых немцев, но, равновесия и порядка ради, дал портреты и сложных, даже человечных немцев – ведь существовали же и другие.

Тогда рассказ был бы (для Солженицына) «честен».

На самом деле у Шолохова несколько вполне себе оправданных зарисовок фашистов. Сначала пожилой немецкий ефрейтор не даёт добить раненого Соколова молодому солдату (солдат обиделся, что, отдав ему свои сапоги, Соколов в издёвку сунул ему ещё и драные портянки).

Затем, уже в лагере, «лагерфюрер» Мюллер не убивает Соколова, отказавшегося пить за победу немецкого оружия, но, напротив, даёт ему, как смелому солдату, хлеба и сала.

Наконец, тот самый инженер, майор, которого возит Соколов в Потсдаме, прикармливает его колбасой и прочей дорогой едой – правда, никогда не давая пищу из рук в руки.

Ничего стандартного или лубочного здесь нет – банальная правда жизни, спрессованная в типические ситуации, тем более понятные, когда мы вспоминаем саму фигуру рассказчика. Это рассказывает русский народ. Он запомнил немцев такими. Психологическая сложность врага интересовала русского человека менее всего.

Отчего эта сложность была так важна Солженицыну, вопрос вторичный. Зато он был уверен: если уж Соколов угодил в руки тем, кто ему устраивал уже на советской стороне допрос – автору нужно было расписать во всех подробностях (а Соколову прямо на берегу рассказать незнакомому человеку), как его допрашивали и, желательно, били.

Следом неизбежно должна была появиться «скамья подсудимых»: иначе и быть не могло.

Тогда воссоздана была бы требуемая критиком полнота картины.

Но достаточно сообщить, что из 1 миллиона 836 тысяч человек, попавших в плен, более миллиона были (после упомянутых Соколовым, вернее, Шолоховым допросов) направлены для дальнейшего прохождения службы в частях Красной армии. 339 тысяч, не прошедших проверку – попали в лагеря, о чём разговор отдельный.

Шолохов описывал историю обычного русского солдата, ничем не запятнавшего свою честь.

Как свободный художник, он имел великое и неотъемлемое право рассказать то, что считает нужным так, как считал нужным.

Рассказ он посвятил своему ангелу-хранителю и другу – Евгении Григорьевне Левицкой, приложившей все силы, чтобы избавить молодого Шолохова от постыдной клеветы и дать ему доделать первый роман.

Теперь он возвращал последние долги.

Рассказ прочитали по Всесоюзному радио и стремительно перевели на все основные мировые языки.

В Вёшенскую пришли отзывы от Хемингуэя и Ремарка. Они приветствовали великого собрата.

* * *

К зиме 1957-го «Поднятая целина» была вчерне дописана.

Шолохов попридержит её. Ещё многие месяцы будет перечитывать и понемногу править, то сокращая, то дописывая. Однако все начала и концы романа были ему давно ясны, и каждый герой навек нашёл свою судьбу.

11 апреля 1957 года, поздравляя Хрущёва с получением звезды Героя Социалистического Труда, Шолохов направил ему телеграмму: «В эти дни Вы вроде “именинника”, а потому и шлю Вам мой скромный подарок – главы из “Целины”. Мы с Вами жизнерадостные люди, и если при чтении рассказа деда Щукаря Вы улыбнётесь, – буду счастлив».

Шолохов не то чтобы как-то уже по-стариковски нуждался в похвале, скорее, срабатывала привычка решать литературные дела напрямую – как при Сталине. Подобная телеграмма, могущая показаться нарочитой в иные времена, тогда не казалась странной ни отправителю, ни получателю.

Хрущёв прочитал, и ему понравилось: там, где про Щукаря, так и вовсе хохотал.

Не слишком глубокий ценитель литературы, после «Судьбы человека» и фрагментов «Поднятой целины», а также после ответа французским писателям Хрущёв искренне и словно бы заново воспринял Шолохова как самого нужного стране классика.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

У Шолохова действовали, жили, любились, дрались простые люди: русские, казаки, хохлы. Хрущёв там всех узнавал и всё понимал.

С 12 по 14 апреля в газете «Правда» пошли новые главы «Поднятой целины».

Шолохова вновь собрались выдвигать на Нобелевскую премию: редкий случай, когда Хрущёв был готов воплотить сталинскую задумку и сделать советского писателя нобелиатом. Иных претендентов, кроме Шолохова, всерьёз не рассматривали.

Имелись и другие причины для подобного лоббизма: последствия венгерских событий. Советский Союз срочно нуждался в исправлении международного реноме. Было решено устроить Шолохову гастроль по Скандинавским странам.

* * *

24 мая 1957 года Шолоховы прибыли в Финляндию.

Шолоховская проза пришла туда с заметным запозданием. Первая книга «Поднятой целины» вышла на финском в 1938 году. Это был первый (и последний) советский роман, опубликованный в Финляндии после окончания Гражданской войны в России. Газета «Суомен пиэнвильелия» писала тогда: «”Поднятая целина” написана столь потрясающе правдиво, что не раз задаёшься вопросом, как подобное вообще возможно в стране диктатуры».

В 1944-м, сразу после выхода Финляндии из войны, была опубликована первая книга «Тихого Дона». В 1945-м – вторая и третья. Журнал «Валвоя» удивлялся: «Невероятно! Такое могучее, полностью объективное и свободное произведение о гражданской войне красных с белыми разве можно было создать в СССР?»

В 1953 году в Хельсинки вышла «Поднятая целина» в новом переводе. В 1956 году – новый перевод «Тихого Дона». Затем будут переведены и опубликованы отдельной книгой «Донские рассказы». К 1957 году «Тихий Дон» в Финляндии семь раз переиздавался в первом переводе и три раза – во втором. Шолохова издавали сразу четыре издательства.

27 мая, теплоходом из Финляндии, Шолохов с женой отправился в Швецию. Встречали его шумно и, кажется, радостно: сначала встреча с журналистами прямо в порту, затем пресс-конференция, выступление по шведскому радио, официальное открытие нового здания Союза шведских писателей в Стокгольме, встреча с председателем Союза писателей Швеции Стефаном Арвидссоном. В Стокгольме готовилось уже 12-е издание «Тихого Дона» – на этот раз дорогое, пышное, с иллюстрациями Ореста Верейского. «Поднятая целина» вышла к тому времени в Швеции четырьмя изданиями.

8 июня из Стокгольма выехали в Рунгстедлунд, в гости к датской писательнице Карен Бликсен, державшей литературный салон. Бликсен дружила с Хемингуэем и Капоте, в том самом 1957-м её тоже выдвигали на Нобелевскую премию. В сущности, они с Шолоховым были соперниками, но это никак не сказалось на доброжелательности их встречи.

Датский писатель Гюннер Герсов вспоминал: «Михаил Шолохов и Карен Бликсен явно отлично чувствовали себя вместе. Взволнованная, сидела она, не сводя своих широко открытых глаз с Шолохова; он, с лукавой мальчишеской улыбкой и озорно поднятыми бровями, демонстрируя свои широкие руки, сидел в окружении хрупкой ампирной мебели…»

Из Швеции отбыли в Норвегию. «Поднятая целина» вышла там еще в 1935 году. Затем, в связи с немецкой оккупацией и началом холодной войны, случился перерыв почти в двадцать лет. Наконец, в 1956 году там издали «Тихий Дон».

На встрече с советским гостем журналисты не преминули спросить Шолохова об отношении к Гамсуну. Во время войны он поддержал фашистов, из-за чего после оказался нерукопожатным, доживал в доме престарелых, его не издавали. Умер в 1952-м. Шолохов пожал плечами и ответил: «Кнут Гамсун был фашистом, да. Но ещё он был очень большим писателем».

Реакция, как и везде, была самая восторженная. Газета «Нурланпостен» писала: «Читатели… с первой страницы оказываются в плену у этого божественного русского писателя…» «Тихий Дон» будут трижды допечатывать и совокупный его тираж достигнет цифры в 60 тысяч, что для Норвегии было нонсенсом.