Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

только следствием такого Жэнь. Но и состояние Вэнь на «пустом месте» тоже не рождается. Но если мы имеем человека, которому удалось «стяжать Дэ», это означает, что у него – причем, в обязательном порядке! – состояние Жэнь предшествовало такому получению Дэ. То есть обязательно (би) был «сосед слева» (по древнекитайски – «сосед сверху», т. к. направление записи и прочтения текста шло столбцами сверху – вниз, а очередной столбец записывался слева от предыдущего).

Здесь следует сказать, что человек может «войти» и пребывать в «состоянии Жэнь» даже не зная этого термина, и не отдавая себе отчет в этом, – не догадываясь о том, что его внутренний мир описывается как «предстояние предкам» или какому-то святому христианской церкви, или Христу, или Пресвятой Богородице. Без сомнения, в Китае были такие, кто неосознанно (в части терминологии) «предстоял духу Конфуция» и благодаря этому «постиг Дэ». А у мусульманских суфиев существует традиционная практика внутреннего «предстояния» основателю суфийского ордена, как Учителю, и восприятие такого давно ушедшего из жизни человека, как живого. Но предстоит человек не какому-то отвлеченному «Богу», а конкретной личности.

Христиане же – например, Серафим Саровский – с помощью рецитации евангельского текста («рецитация» или «многократное повторение» – это термин, взятый из суфийской практики) предстоят Духу Христа, воспринимая Его как реального живого человека «из евангельского текста». И все такие люди – независимо от своего религиозного вероисповедания – обретают то реальное Дэ, которое было фундаментом становления Западного Чжоу, основанного на духовном опыте Вэнь-вана. И как правило, такой человек, длительно ощущающий в себе Дэ, как бы «неожиданно» или «с разбегу» оказывается в состоянии Вэнь, которое проявляет себя в характерном «опыте сердца». Не в состоянии Дэ – для человека оно просто «чу́дное», – а именно в состоянии Вэнь в человеке неожиданно «просыпается» его сердце. Вэнь – это и есть тот «сосед справа» (по-китайски – «снизу), о котором говорит Конфуций.

Суждение 4.26

4.26. Цзы-ю сказал (юэ): «[Когда мы говорим о] службе (ши), как о жертвоприношении (то же самое ши) государю (цзюнь), – это (сы) расценивается как (шу, т.ж. «считать», «рассматривать», «оценивать») [нечто] постыдное (жу, т.ж. «позор», «стыд», «быть в постыдном положении»). [Когда мы говорим о] драгоценном/духовном (пэн, т.ж. «связка раковин каури») друге (ю), – это (сы) воспринимается как (шу) [повод для] отдаления (шу, т.ж. «отстранить от себя», «пренебрегать», «чужой», «отдаленный»)».

В традиционных переводах появляется неизвестно откуда взявшееся слово «надоедать» (государю, другу) или, вместо этого, – «настойчивость», «расчетливость» и т. д. Все это не имеет ничего общего с действительным смыслом суждения. Все иероглифы, которые мы здесь видим, нам уже хорошо знакомы, включая главные для этого суждения – ши («служба», «жертвоприношение») и пэн ю («драгоценный друг»).

Суждение высказывает один из близких учеников Конфуция, и в нем идет речь о том, ка́к окружающие реагируют на поведение тех учеников, которые пытаются встать на Путь (Дао) Учителя. Такое их поведение – не воспринимается как правильное и искреннее, оно оценивается как не должное и постыдное. А подобная дружба учеников между собой – которая не имеет кровно-родственных связей – воспринимается всеми с опасением: окружающие пытаются отдалиться от подобной «компании», выдумывая нелепые домыслы об этих учениках.

В суждении 1.1 Конфуций использует иероглиф пэн в смысле «драгоценность», имея в виду «дух» Вэнь-вана или Чжоу-гуна, который «приходит» к нему «издалека» во время практики Жэнь. Ученики восприняли эти слова учителя по-своему, и стали называть членов своего ученического братства словосочетанием пэн ю. Из уст учеников мы это слышим также в суждениях 1.4 и 1.7.

Суждение свидетельствует о том, что Учение Конфуция не было понято окружающими, а поведение его учеников вызывало всеобщие пересуды и отторжение.

Евангельское метаноэо

Мы уже говорили читателю о том, что в евангельской проповеди Христа существует два разных слова, которые богословы переводят на все европейские языки одинаково – «(по)каяться (в грехах)». Это древнегреческие метаноэ́о и метамэ́ломай. Более того, мы также заявляли, что Иисус проповедует новый или очередной этап духовного совершенствования человека, чем тот, который проповедовал Конфуций и который мог спонтанно возникнуть у некоторых последователей Моисея (например, у псалмопевца Давида). Если Конфуций ставил задачу получения опыта сердца в виде «просветления сердца», то Иисус провозглашает мандейский «опыт Света» или опыт «Царства Небесного», который доступен только непрелюбодейной паре – мужу и жене.

О правилах «непрелюбодеяния» в мандейском обществе мы скажем дополнительно, чтобы не быть голословными, но сейчас мы хотим поговорить о другом. Если мы примем за основу высказанное предположение – что существует два разных духовных опыта, и что Иисус проповедовал второй из них, – в таком случае возникает вполне закономерный вопрос: мог ли Он говорить о чем-то высшем, не упомянув при этом о том опыте, который ему предшествует, об опыте сердца? Читателю уже известно, что без получения человеком этого предварительного опыта, дальнейшее продвижение к Царству невозможно.

Иоанн Богослов назвал этот низший опыт «рождением свыше», но обычный читатель воспринимает эти евангельские слова в качестве не очень понятного поэтического сравнения: скорее всего, их можно отнести к приходу Царства Небесного. Подобные сомнения обоснованы, потому что Царство Небесное – это главная тема проповеди Христа. Обратим только внимание на тот факт, что Христос говорит о «рождении свыше» в сокровенной беседе иудею Никодиму, который, исходя из содержания самой беседы, ищет правду жизни. Традиционные иудеи к подобным исканиям склоны не были, т. к. их вполне устраивала «эта» жизнь и существующие в ней «правила игры», т. е. та «правда», которая была установлена Богом Яхве.

Сначала мы коротко процитируем те первые евангельские стихи, в которых фигурирует слово метаноэ́о, Они, если исходить из правильного понимания их смысла, очень точные и правильные. Причем, мы здесь склонны доверять более древнему и почти «мандейскому» Евангелию от Марка (пусть и доработанному впоследствии Церковью: очевидное доказательство этому – дописанная впоследствии обширная концовка), чем более позднему Евангелию от Матфея, которое было создано уже иудеем. Евангелие от Матфея предназначалось для еврейской диаспоры, поэтому в текст было дополнительно включено много «подтверждающих» цитат из иудейского Писания. Отметим, что этот писатель-еврей не был каким-то «лгуном» или узурпатором чужих идей: это был очень мудрый человек, – высоконравственный и абсолютно честный. Евангелие же от Марка вряд ли было написано евреем. Оно представляет собой самый первый литературный опыт (еще неумелый и местами «корявый») превращения отдельных ло́гий мандейского Евангелия от Фомы в некое подобие «биографического» текста, в котором описываются похождения «праведника Иисуса». Примеры подобных текстов к этому времени в греческом мире уже существовали.

Еще раз отметим,