Мэрилин Монро - Дональд Спото

«Эта укутанная в белые простыни и излучающая тепло женщина любила подобную игру, — рассказывал Киркленд, — и хотя между нами ничего такого не произошло, но, в ее понимании, что-то все-таки случилось». Это было в точности то же самое, что пережили во время сеансов фотосъемки Андре де Динес, Филипп Холсмен, Милтон Грин и все прочие фотографы: объектив аппарата был для Мэрилин не безучастным стеклянным зрачком, но глазом миллионов. Он был для нее объектом сильнейшего желания, обладал возбуждающей и притягательной силой, будоражил ее, и — поскольку все ее сексуальное поведение было адресовано объективу — она неизбежно искушала не только мужчину, находящегося с ней сейчас в фотостудии, но и тех мужчин, которых там не было.

Их третье рандеву имело место в квартире Мэрилин два дня спустя, когда Киркленд пришел к ней показать негативы и отпечатки. На актрисе были темные очки, а на голове шаль. Она была раздражена и сохраняла дистанцию, поэтому он сам, умышленно мешкая, отобрал десять снимков, которые она одобрила; отвергнутые же фотографии Мэрилин порезала ножничками. Про самый лучший, по ее мнению, фотопортрет она сказала: «Думаю, как раз с такой девушкой мечтал бы оказаться среди этих простыней водитель грузовика». Инстинктивно фотограф почувствовал, что Мэрилин стремится нравиться простым рабочим, иными словами, хочет представить себя женщиной, подходящей для самого обычного, среднего мужчины-труженика, а вовсе не для аристократа. «Если я звезда, — констатировала Мэрилин вскоре, — то это люди сотворили меня, не студия, а именно люди». Из их последней встречи Киркленд навсегда сохранил в памяти образ женщины истерзанной, которая тем не менее была в каждом своем проявлении профессионалом.

Факт, что Мэрилин бывала то веселой, то грустной, имел основание, о чем Дуглас Киркленд не мог знать.

Проводя много времени в особняке Гринсона на Франклин-стрит, Мэрилин начала больше ценить красоты испанского стиля, в котором он был построен: стены, покрытые отделанным под мрамор алебастром, многочисленные балконы и галереи, богатство раскрашенных вручную мексиканских кафельных изразцов, бревенчатое перекрытие в салоне, уютная кухня. В этом доме она часто ужинала после окончания психотерапевтических сеансов, здесь она учила Джоан танцевать и здесь же участвовала в организуемых Гринсоном музыкальных вечерах. Гринсон, зная, что Мэрилин любит этот дом и с удовольствием пребывает в нем, предложил ей купить похожий особняк, расположенный где-нибудь по соседству. Актриса с неохотой отнеслась к этой идее, точно так же как она прохладно отнеслась к проекту съемок новой картины для студии «Фокс». Однако в то время решения за нее принимал уже Гринсон. «Это я подсказал ей купить дом, — признал он позднее. — Она заявила, что вовсе не заинтересована оставаться навсегда в Калифорнии, и сообщила о намерении вернуться после завершения очередного фильма в Нью-Йорк, который считает своим настоящим домом».

Однако эти слова он произнес лишь в 1966 году. А в 1961 году задачу отыскать подходящую резиденцию для Мэрилин доктор Гринсон возложил на женщину, которая вскоре была нанята в качестве компаньонки и спутницы жизни Мэрилин, заменив в этом качестве (как того хотел врач) преданного ей Ральфа Робертса, чье место эта особа прочно заняла.

Гринсон уговорил Мэрилин принять на работу Юнис Мёррей, женщину пятидесяти девяти лет, которая четырнадцать лет назад продала ему свой дом. «Доктор считал, что собственный дом заменит ей ребенка и мужа и что она найдет в нем убежище», — сообщила позднее Юнис, которая, пожалуй, и не отдавала себе отчет в том, насколько эта идея является дерзкой и неосторожной. Но не это было худшим в данном деле. Ральф Гринсон, вынуждая Мэрилин к послушанию по отношению к Юнис Мёррей невозможно охарактеризовать связь между этими двумя женщинами каким-то иным словом, — принял, по всей видимости, наименее разумное решение в своей жизни. Даже его жена (не говоря уже обо всех друзьях и коллегах Мэрилин, которые позднее встречались с Юнис) описала эту персону как одну из самых странных личностей, с которыми ей довелось столкнуться в жизни. Начиная с последних месяцев 1961 года немного найдется ночей, которые Мэрилин провела бы без находящейся чуть ли не бок о бок с ней Юнис Мёррей; а когда у той бывал выходной, Гринсон привозил Мэрилин в свой дом, поскольку считал, что «в ее окружении не было никого другого, кому я мог бы доверять». Это — пожалуй, самое странное из всех странных замечаний Гринсона, но, действительно, кроме Юнис, «не было никого», кто столь же охотно выполнял бы его приказы, касающиеся Мэрилин.

Юнис Йорндт родилась в Чикаго в марте 1902 года второй из двух дочерей, и вскоре, когда она была еще совсем младенцем, ее родители — ревностные приверженцы вероисповедания Свидетелей Иеговы — перебрались в земледельческий штат Огайо. Юнис, внешне казавшаяся послушной и воспитанной девочкой, посещала деревенскую школу, а когда ребенку исполнилось пятнадцать лет, ее отправили в школу близлежащего городка Урбана — заведение, которое традиционно отдавало дань религиозным доктринам Сведенборга[446]. Здесь уже пребывала ее сестра Кэролайн, которая была старше Юнис на четыре года. На следующий год в списке учащихся школы в качества местонахождения Юнис был указан Лос-Анджелес, а Кэролайн — Чикаго.

Это противоречие легко поддается объяснению. Родители Кэролайн, проживавшие в своем новом доме в Лос-Анджелесе, были извещены, что их дочь заболела испанкой[447]и находится под опекой врача. Возмущенные столь явным пренебрежением предписаниями их религии, запрещавшей в те времена прихожанам пользоваться врачебной помощью, Йорндты-старшие официально отреклись от Кэролайн, которая с этого момента перестала для них существовать. Когда сия печальная весть достигла школы, о Кэролайн какое-то время заботилась директриса интерната.

Юнис избежала гриппа и тем самым сиротства. Однако она неизменно восхищалась старшей сестрой, считая себя (это ее слова) «лишь тенью» Кэролайн. Девочка была глубоко затронута бурной реакцией родителей на случившееся с сестрой, и с этого времени она — не без причины — начала ощущать первые явные симптомы внутренней тревоги; прежде всего, Юнис была не в состоянии отделить собственную жизнь от жизни сестры и других ровесниц; кроме того, ее едва ли не парализовал страх перед тем, что она окажется отвергнутой. Официально девушка закончила обучение в 1918 году — по-видимому, по причине неустойчивости психики.

Нельзя переоценить влияния религиозного учения Сведенборга на юных представительниц семейства Йорндтов. Идя по стопам творца данной доктрины, преподаватели неустанно склоняли сорок своих подопечных к «постоянным размышлениям о Боге, о спасении и духовных недугах человека», который «поддается велениям искусства и обычаев». Самой благородной целью в жизни выдвигалось супружество, которое, как верили адепты этого учения, длится вечно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});