Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

неспокойный голос Джексона, определенно наблюдавшего за нами, и через пару секунд он оказывается возле него, но не показывает вида, что замечает меня и не удостаивает своим вниманием, порождая неизвестную никому, мучительную, ломоту в моей душе. «За что он так? Словно я для него призрак». Питер подходит следом, обнимает меня и подхватывает сорвавшуюся с моей ресницы слезинку.

— Приподнимите голову вверх! Кровь должна отойти сразу. — Не спрашивая, он достает из кармана отца своей рукой мой платок и присоединяет к его носу, на что я сраженная смотрю… Слепая любовь его к моему отцу так изумляет. — Пойдемте потихоньку, вам нужно сесть! — Джексон восклицает с таким напором, но отец стоит на месте. Я чувствую такую боль за то, что из-за меня ему стало плохо. Он ждал моего ответа, но я не смогла ничего ему сказать.

— Джексон прав, — робко вставляет Питер с выражением добросердечия и оглядывается по сторонам, чтобы никто не заподозрил что-то неладное и не началась паника среди пребывателей, но некоторые все равно собираются в толпу возле нас и встревоженным шепотом спрашивают друг у друга о произошедшем. — Вам нужно присесть… — Он теряется.

Джексон поддерживает за плечо отца, из которого выходят едва заметные отголоски стонов, ослабляющиеся громкостью мелодией.

Через мгновение папа, прямо в мои глаза, положа свою дрожащую руку на сердце, с нежностью, смешанной со скорбью, произносит:

— Когда я был так далек от тебя… я любил тебя в мыслях…

Меня пронзает, как клинком шпаги, от коснувшихся слов, оставляя в сердце гигантский след. Меня вот-вот саму хватит удар. Я раскрываю рот в состоянии мгновенно наступившего оцепенения. Слезы душат меня. Я замираю на месте. Как он сказал? Мне послышалось? «Эти слова… эти слова… он так произнес… но… Или… Нет-нет, Милана, это всего лишь плод твоего воображения».

Сославшись на нездоровье, папа покидает всех. Джексон не бросает его ни на одну минуту и отходит вместе с ним. Всей тяжестью тот опирается на его руку, хрипло дыша.

Я остаюсь в объятиях брата и не перестаю рыдать. «Дала волю слезам у всех на глазах».

— Сестренка, прошу… не плачь… Как мне помочь тебе?..

С тяжелым сердцем я качаю головой в стороны, чувствуя мучительную боль в каждой косточке тела.

— Милана! — взволнованно отзывается примчавшаяся Ритчелл, трогая меня за спину. — Что… с тобой? Что? — Я вырываюсь из рук Питера и иду в сад, почти теряя сознание.

Мне слышатся волнения подруги:

— Питер, она же плачет… сделай что-нибудь… Ты только взгляни на нее! Мы должны помочь… придумай, пожалуйста, что-нибудь…

— Сейчас я поговорю с этим Чиполлино! Залепить бы ему пощечину, схватить и трясти, пока не рассыплется его гордость, которой он окружил себя! — с легкой злостью молвит брат, но всего остального я уже не отмечаю и лишь чувствую, как иссякают мои силы. Искусственно подстегнутая воля слабеет, и я с грустью всматриваюсь на усеянное золотистыми звездами небо… «Вот бы увидеть падающую звезду и загадать желание, как в детстве».

Луна, висящая на ложе облаков, затерявшаяся в безмолвии ночи, тянет печальной прохладой, задевая всё существующее в этом мире невидимым покрывалом. Шагаю так быстро, будто сбегаю от болезненного напоминания и опускаюсь, как по стене, под своды деревьев, в тени которых веет успокаивающей прохладой. Жалобно трепещущие струны скрипки пронизывают душу болью. Эти жалобные мотивы прокатываются и в тихой вечерней песне птиц, и осязаются от завывания ветра. Сердце так мучительно щемит. Вдали от посторонних глаз, обезумев, вся дрожа, похолодев, я крепко зажмуриваю глаза, представляя себя еще во сне, а в висках непрерывно звучит одно: «Когда я был так далек от тебя… я любил тебя в мыслях…»

Глава 64

Джексон

Усадив Ника в машину с поддержкой Тайлера, я возвращаюсь ко всем.

Растроганный до глубины сердца, он позволил уйти незамеченным, чтобы не привлекать внимание гостей. Счастье его слишком потрясло. Нельзя так расходовать силы, но он отдал всё, чтобы, хоть на миг, быть бок о бок с детьми. Он бурно переживал радость, что сердце, находясь рядышком с предметом его обожания, не выдержало. Растревожили его душу. Пусть отдохнет, пусть придет в себя, выспится и более окрепшим посетит доктора. «С момента прихода сюда и после ухода его лицо, как и всё его тело, изменилось — он преобразился любовью». Я сам останусь ненадолго и уже скоро присоединюсь к тому, кто пережил за день немыслимое множество мгновений, утопая и в печали горького рокового течения, и от неслыханной радости.

В непрерывном напряжении незаметным взором я окидываю живую массу, уже более ведущую себя непринужденнее. Упорхнувшая Милана так и не появилась. Для меня важно знать, что она чувствует, но… всё не так просто.

За каждым деревом прячутся влюбленные, прогуливаясь парами, переполняя воздух от страстной истомы музыкой наслаждения. Я же стараюсь заглушить противное чувство алкоголем, но не как некоторые дяди приличного возраста, напиваясь до полубессознательного состояния. До такого я еще не дожил.

Переповторив текст последней песни, я собираюсь с мыслями, но едва хватает сил выдержать до конца. Почти перенес я эту пытку, подбадриваю я себя. Ослабевшие руки с трудом поднимают микрофон. И только я ступаю вперед, как встречаю резкий крик, притормозивший мой шаг:

— Ничего более разумного твоя умная голова не могла придумать? Какую выдержку ты поставил перед собой?

Не утратив самообладание, я оборачиваюсь к Питеру, предчувствуя, чем пахнут его рубленные фразы. Равнодушно-внимательно я выслушиваю его, сохраняя в какой-то мере хладнокровие, собираясь уйти, так и ничего не отвечая.

В приливе не похожей на него ярости, с горячностью, вскорости он недовольно бросает:

— Герой шекспировской пьесы, ты отдаешь отчет в своих действиях? Ты совсем не умеешь обращаться с женщинами, строишь из себя гордого, праведного, справедливого!.. Навлек значит на себя неприятности и распространяешь это на всех!

Не догадываясь о нанесенном мне непроизвольном оскорблении, он выражает восклицанием:

— Ты чересчур усердствуешь со своим порывом! Сотри серьезность, а то с такой кислою миною выгоню к чертям собачьим со своей свадьбы!

Дает ясно понять, что нужно либо плясать под чужую дудку, либо убираться восвояси? А он не думал, что я с великой радостью и благодарением выберу второе?

— Ты немой, что ли? Насупился как каменный. Из тебя никогда не вытянешь ничего определенного! Острослов, ты скажешь что-то или нет? У тебя же всегда готовый запас мыслей, а сейчас — что?

Слишком зачастил я за все часы, что здесь, говорить то, что не думаю. Пора исправить это. «За исключением разговора с