Дейр - Филип Фармер

Уцелевшие выбрались из-под неуклюжей громадины, вытащили свои пожитки, после чего Улисс поджег корабль, дабы быть совершенно уверенным, что тот не попадет в чужие руки. Он не желал, чтобы дулулики узнали, как строить дирижабли.

Остатки экипажа двинулись по равнине к горам, по другую сторону которых лежала страна нешгаев. Остальные корабли давно ушли вперед. Их двигатели, работая против ветра, устали, и корабли смогут вернуться, только когда растительные моторы восстановят силы.

Через два дня путники увидели гигантский силуэт корабля.

— Это за нами! — обрадовалась Авина.

Вскоре заговорило радио корабля. К Улиссу обратился Кафби, офицер врумау.

— Нам надо немедленно возвращаться, Повелитель. Вся страна по колено в крови: царит полный хаос. Пока мы отсутствовали, рабы и врумау восстали против нешгаев. Часть земель в руках нешгаев, другую удерживают рабы. Мы успели уйти, остальные корабли разрушены нешгаями. Мы за тобой, Повелитель. Рабы и врумау ждут, что ты поведешь их к победе. Они говорят, ты бог людей и явился из незапамятных времен, чтобы освободить их, избавить мир от слоноголовых чудовищ.

Улисс вздохнул. Очень скоро об этом услышит Дерево, если уже не услышало. Оно созовет дулуликов, соберет орды народов, живущих на его ветвях, и ударит, пока люди и нешгаи режут друг другу глотки. Если бы только люди оставили эмоции, пока не победят своего главного врага! Но разумные существа не следуют холодной логике, во всяком случае, не всегда. Они живут в маленьких, темных кельях времени.

— Правитель и высший священник убиты, — продолжал Кафби. — Теперь правит Шегниф, Великий Визирь. Его силы засели во дворце, и до сих пор мы не в состоянии его взять.

Все осталось, как прежде. Улисс все это знал. За ним стояло двадцать миллионов лет крови, ужаса и страданий, и, казалось, сколько ни живи, будет то же самое.

Он стоял на огромной равнине рядом с Авиной, ее хвост легонько ударил его по правой ноге, она возбужденно следила за маневрами корабля.

— Мой Повелитель, а что мы будем делать, когда победим нешгаев?

Он потрепал ее по пушистому плечу.

— Мне нравится твой оптимизм. После того как победим, а не если, верно? Не представляю, что бы я без тебя делал.

На секунду в его груди что-то екнуло. Сколько раз ее могли убить, и по его вине.

Бессмысленно рабам и врумау жертвовать собой, чтобы вырезать всех слоновоголовых. Было бы куда лучше заключить перемирие и построить общество, в котором не существуют рабы и хозяева, а нешгаи и люди равны между собой. “Мы нуждаемся друг в друге для борьбы против Дерева, — думал Улисс. — Нам нужно искать компромиссы, Авина. В них нет ничего позорного. Наоборот, сила разума в компромиссах”.

— Рабы и врумау жаждут мести, — сказала Авина. — Они страдали сотни лет! Теперь им хочется сполна рассчитаться.

— Я понимаю, — кивнул Улисс. — Но страдания со временем забудутся, особенно если мы дадим взамен светлое будущее.

— Поможем? — спросила Авина.

— Попробуем. В мое время старые враги забывали обиды и оскорбления и становились друзьями.

— Мой Повелитель! — сказала Авина, и ее бедро коснулось Улисса, хвост хлестнул по его ноге, а глаза широко раскрылись. — Потом ты скажешь о компромиссе с Деревом. Нашим древним врагом. Пожирателем!

“Как знать, — подумал Улисс. — Если разум плоти может договориться с другим, то почему бы не сделать то же с разумом растения? Как знать?..”

Обладатели пурпурных купюр

Если бы Жюль Верн мог заглянуть в будущее, скажем, в 1966 год, он бы заерзал в брюках. А если — в 2166 год? О!

(Из неопубликованных рукописей дедушки Виннегана “Как я притеснял дядюшку Сэма и другие отдельные высказывания”)Повесть

Петух, который прокукарекал

слишком рано

Ан и Саб, великаны, в поте лица зарабатывают ему на хлеб.

Оторванные куски медленно поднимаются сквозь дурман сна. Огромный пресс давит бездонные виноградины для демонического причастия.

Он, словно простак Симон, удит в своей душе — ведерке для Левиафана.

Он стонет, наполовину просыпается, поворачивается (внутренний пот образует океаны) и снова стонет. Ан и Саб, упираясь спинами, вертят каменные колеса, тонущие в душе, бормоча: “Уф… Ух… тьфу…” Глаза ярко-оранжевые, словно у кота в чулане, зубы — округлые, белые цифры черной арифметики.

Ан и Саб — два простака Симона — основательно вешают метафоры саги, того не сознавая.

Навозная куча и петушиное яйцо: вверх взлетает василиск, громко кричит один раз, а потом еще дважды — в кровавом потоке восхода:

— Я встал и готов к битве!

Клич несется дальше и дальше, пока тяжесть и высота не пригибают его к земле, словно веточку плакучей ивы или соломенную тростинку. Одноглазая рыжая голова заглядывает в кровать, и лишенная подбородка челюсть ложится на ее край. Затем, разбухая, она скользит по нему в сторону и вниз. Одноглазо поглядывая туда и сюда, она обнюхивает пол и направляется к двери, оставленной открытой по недосмотру нерадивых стражей.

Громкий ослиный крик, раздавшийся с середины комнаты, заставляет его повернуть назад. Это кричит трехногий осел — Валаамов мольберт. Холст на мольберте — овальный плоский кусок светящегося пластика, особым образом подготовленный. Холст семи футов высотой и восемнадцати дюймов толщиной. Внутри картины — кусок, который надо завтра закончить.

Эта картина в равной степени и скульптура. Фигуры образуют горельеф, закругляются, поблескивают в падающем на них свете и в свечении самого пластика. Такое впечатление, что свет заставляет фигуры появляться и исчезать, становиться на время сочнее, а затем тускнеть. Свет — бледно-красный. Это цвет утренней зари и крови, смешанной со слезами, цвет чернил на торцах сочащегося холста.

Это произведение из серии о Псе: “Постулаты Пса”, “Воздушная схватка Псов”, “Дни Пса”, “Солнечный Пес”, “Перевернутый Пес”, “Пес собирает ягоды смерти”, “Вцепившийся Пес”, “Лежащий Песик”, “Пес в правом углу”, “Импровизация на тему Пса”.

Сократ, Бен Джонсон, Феллини, Сведенборг, Ли, По и Гайавата шумят в “Таверне Русалки”. Дедал смотрит в окно на вершину крепостной башни Кнососа и протягивает ракету этому ослу, своему сыну Икару, чтобы реактивная сила помогла в его знаменитом полете. В углу скорчился Ог, сын Огня. Он налетел на клык саблезубого тигра, выцарапывая бизона и мамонтов из заросшей плесенью штукатурки. Барменша Афина склонилась над столом, уставленным ради таких дорогих гостей нектаром и солеными крендельками. Позади нее Аристотель, напяливший козлиные рога. Он приподнял Афине юбку и поглаживает ее зад. Пепел от сигареты, свисающей с его застывших в сладкой улыбке губ, падает Афине на юбку, которая уже дымится. В дверях, ведущих в курительную комнату, нализавшийся Батмен поддается долго сдерживаемому желанию и начинает склонять Чудо-Мальчика к греху. В другом окне видно озеро, по поверхности которого идет человек. Тускло-зеленое сияние обрамляет его голову. Позади него из воды торчит перископ.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});