Ночной поезд на Марракеш - Дайна Джеффрис

как-нибудь встретиться с моей ассистенткой. Она у меня ходячий справочник. С удовольствием расскажет вам, с кем можно связаться, и вообще.

Викки вспыхнула и попятилась, когда он махнул рукой своим друзьям. Они ушли всей компанией, и она проводила их глазами, обреченно глядя на то, как Ива Сен-Лорана проглатывает толпа.

Беа снова присоединилась к Ориелю, и Викки побрела прочь одна, ругая себя на чем свет стоит за то, что не рассказала Сен-Лорану о диссертации, не успела оперативно вытащить эскизы моделей и позволила ему уйти. Она упорно стремилась достичь сияющих вершин, и, если бы Ив Сен-Лоран дал ей точку опоры, это стало бы залогом успеха. В чем Викки не сомневалась. Потому что Рассел не только отверг ее любовь, несмотря на то что они целых восемь месяцев спали вместе, но и, будучи признанным дизайнером, отказался открыть для нее дверь в мир моды.

– Дорогая, – сказал этот ублюдок, – твои модели довольно симпатичные, но ты никогда не станешь звездой. Так, серединка на половинку.

– Я получила диплом с отличием.

– Что в лучшем случае делает тебя компетентной. А в худшем – посредственной. Короче, тебе никогда не стать… – он пожал плечами, – Андре Куррежем или Пьером Карденом.

Она тогда долго плакала, спрятавшись в его ванной, чтобы он не понял, как сильно ее обидел. Значит, ей придется добиться успеха в Париже, причем не только в аспирантуре при школе Синдиката высокой моды, где Ив Сен-Лоран тоже учился, но и во французской индустрии моды. У нее просто не было другого выхода.

И вот сейчас, немного потоптавшись на танцполе, Викки села на скамью отдышаться. Она по-прежнему чувствовала себя подавленной, и теперь вся эта бьющая в глаза роскошь стала казаться мишурным блеском. В глубине сада огней было намного меньше, тем не менее ей удалось идентифицировать по ярко-рыжим волосам своего нового друга Джимми, который направлялся в ее сторону с закусками и парой банок пива.

– Я подумал, что ты, наверное, голодная, – сказал он.

Викки улыбнулась, взяла пиво и немного подвинулась, освободив место для Джимми. Еда всегда помогала ей облегчить боль от ударов судьбы. Они сидели и молча ели оливки, аппетитные круассаны с марокканскими колбасками мергез. Здесь, в Марокко, невозможно было найти угощение, обычное для лондонских вечеринок. Никаких тебе кусочков ананасов, сыра на шпажках, непременного «Матеуш розе» или «Чинзано».

– Кто этот парень с кислой физиономией? – прошептала Викки, кивнув на длинноволосого мужчину, пьяно раскачивавшегося возле дерева в нескольких ярдах от них.

– Это Джорджо. Его только что уволил Ив Сен-Лоран.

– Ни фига себе! А что он натворил?

– Точно не знаю. Наверное, просто слегка зарвался. Тем не менее ему велели забирать из студии свое барахло и выкатываться.

Викки надкусила второй круассан, и в разговоре наступила короткая пауза.

– Я хотела бы выяснить, что случилось с Фридой. Ты уверен, что никто ничего не знает?

– Угу.

– Итак, а что ты реально делаешь в Марокко? – вытерев рот тыльной стороной ладони, поинтересовалась Викки. – Ты вроде говорил, что был активистом.

– Да, – вздохнул Джимми. – У меня есть год, чтобы определиться, то ли начать работать в семейной фирме, то ли попробовать стать известным писателем.

– А что за семейная фирма такая?

Джимми нахмурился и принялся ковырять землю каблуком.

– Все почему-то спрашивают меня о фирме, и никто – о моем писательстве.

– Прости… Послушай, ты, конечно, не видел, куда ушла Беа, а? – спросила Викки.

– Видел. Она ушла с тем американским фотографом. Напыщенная задница.

– Как – ушла?!

Викки не верила своим ушам. По крайней мере, Беа могла бы предупредить, что уходит.

– Красивая девушка, да? – ухмыльнулся Джимми. – Потрясающая! Самая настоящая серна. Ноги от ушей, как у Джин Шримптон.

Викки округлила глаза. Несмотря на беспокойство за кузину, она вдруг почувствовала укол ревности.

– На самом деле Беа ужасно инфантильная. И жутко безалаберная.

И где, спрашивается, была ее голова?! Ведь она абсолютно ничего не знала об Ориеле, не говоря уже о том, можно ли ему доверять. Викки не думала, что он способен обидеть Беа, но он был слишком нахрапистым, а Беа – слишком доверчивой. А тетя Флоранс никогда не простит племяннице, если Беа попадет в беду… Хотя что можно сделать прямо сейчас?

Она вздохнула и встала:

– Если моя кузина действительно ушла, а тебе в любом случае уже не найти Тома, может, проводишь меня домой? Если, конечно, ты не слишком пьяный.

Когда Джимми поднялся со скамейки, то незаметно вытащил из сумки через плечо пистолет и сунул его в карман пиджака.

– Господи, Джимми! Ты что, всегда берешь с собой ствол на вечеринки?

– А ты нет?

Джимми улыбнулся Викки, и она, не удержавшись, улыбнулась в ответ. Нет, но ствол! Интересно, зачем он ему? Ей стало не по себе.

– Моя мама любила говорить, что всегда нужно быть готовым к худшему. – Джимми осторожно пихнул Викки в бок локтем.

Викки покачала головой:

– Когда моя мама так говорила, мне казалось, она имеет в виду чистое нижнее белье.

Джимми отвез Викки домой, на прощание чмокнув в щеку. Викки поднялась в свою квартирку, включила свет и кинула вещи на пол. Проклятье! Проклятье! Проклятье! Общество Джимми помогло ей немного развеяться, однако, оставшись одна, она снова пала духом. «Возможно, мне следовало его поцеловать», – подумала она.

Заунывный призыв муэдзина к молитве только еще больше нагонял тоску. Викки вспомнила свой прежний страх одиночества, страх пустой квартиры в ее бытность в колледже в Лондоне и одиноких субботних вечеров, когда остальные шли в паб, а также ощущение ущербности из-за полного отсутствия друзей во время коротких каникул. При всем при том она хорошо понимала, что сама во всем виновата. Она держалась особняком, отталкивала людей, отклоняла их приглашения, делая вид, будто ей никто не нужен. Считала себя лучше других. И все ради того, чтобы кто-нибудь – упаси господи! – не задел ее чувств. За исключением того случая, когда ее отверг Рассел, она сама всех отвергала и в результате долгие годы жила с подспудным ощущением тщательно сдерживаемого страдания.

Викки посмотрела на открытый альбом и взялась за карандаш, но остановилась, чтобы бросить взгляд на темный внутренний двор и послушать пение птиц на деревьях. После чего попыталась мысленно воспроизвести вышитые геометрические и абстрактные узоры платьев, которые видела на сегодняшней вечеринке. В этих орнаментах, несомненно, чувствовалось сильное влияние арабской культуры. Викки снова принялась за эскизы, однако мысли, словно сорвавшиеся с цепи, безумным вихрем крутились в голове. Несмотря на все усилия делать вид, будто ничего страшного не произошло, с тех пор