Приручение одиночества. Сепарационная тревога в психоанализе - Жан-Мишель Кинодо

Процесс символизации является центральным в отношении способности прорабатывать сепарацию и потерю объекта, и Ханна Сигал (Segal, 1957, 1978), в частности, показывает, как символ служит преодолению принятой потери, в то время как символическое уравнивание применяется для отрицания сепарации субъекта и объекта.

Для процесса символизации требуется наличие трех составляющих – Эго, объекта и символа, и формирование символа происходит поступательно в процессе перехода от параноидно-шизоидной к депрессивной позиции.

На протяжении нормального развития, в параноидно-шизоидной позиции, существующей в начале жизни, понятие отсутствия представлено в незначительной мере, ранние символы формируются путем проективной идентификации, приводя к формированию символических уравниваний. Сигал представляет термин «символическое уравнивание» для обозначения ранних символов, коренным образом отличающихся от тех, что формируются позже. Ранние символы воспринимаются не как символы или заменители, а как сам оригинальный объект. В процессе психического развития нарушения дифференциации Эго и объекта могут привести к нарушениям в дифференциации между символом и символизированным объектом. Это объясняет, почему символическое уравнивание лежит в основе конкретного мышления, характерного для психозов (1957, p. 393).

В депрессивной позиции существует значительная степень дифференциации и разделения между Эго и объектом, и после повторяющихся потерь, воссоединений и восстановлений хороший объект надежно устанавливается в Эго. Затем символ используется для преодоления утраты, которая была принята, поскольку Эго приобрело способность оставлять объект и горевать о нем, и это переживается как создание Эго, как считает Сигал. Однако эта стадия не является необратимой, поскольку символизм может возвращаться к конкретным формам в моменты регрессии даже у непсихотических индивидуумов.

Сигал утверждает также, что возможность формирования символов руководит способностью к коммуникации как с внешним миром, так и внутренним, потому что любые коммуникации происходят посредством символов. В случае нарушений субъект-объектной дифференциации символы воспринимаются конкретно и не могут служить коммуникации; это одна из трудностей, возникающих при анализе психотических пациентов. В противоположность этому, способность к символизации, приобретенная в депрессивной позиции, используется для проработки неразрешенных ранних конфликтов через их символизацию, так что тревоги, связанные с ранними объектными отношениями и остававшиеся отщепленными от Эго, могут постепенно обрабатываться Эго путем символизации.

Клиническое применение разработок Герберта Розенфельда и Ханны Сигал

Развитие Розенфельдом и Сигал кляйнианских концепций примитивных объектных отношений, формирующих нарциссизм, оказало заметное влияние на технику психоанализа. Отношения между нарциссической и ненарциссической частями личности стали существенным элементом процесса проработки не только психотических или нарциссичных анализандов, но и субъектов с менее выраженными нарушениями. Кроме того, в этом исследовании было обращено особое внимание на большое разнообразие инстинктов и защит, вовлеченных в нарциссизм; некоторые из этих защит направлены против отделения, другие – против дифференциации Эго и объекта.

На уровне техники это исследование так же показало, насколько полезно во время сессии немедленно анализировать в деталях нарциссические механизмы, которые возникают в отношениях анализанда и аналитика, в особенности те, что противопоставляются тревоге сепарации и дифференциации, чтобы избежать появления возможных катастрофических реакций вне сессий.

Переход от нарциссических тенденций к признанию объекта далеко не всегда проходит гладко и, в сущности, состоит из непрерывно следующих прогрессивных и регрессивных моментов, продвижений вперед и отступлений. У анализанда постепенно уменьшаются чувства всемогущества и зависти, снижается интенсивность переживаний преследования объектами его зависти; он устанавливает более доверительные отношения со своими хорошими внутренними объектами и постепенно переходит от параноидно-шизоидной к депрессивной позиции. Тогда возникают другого качества чувства: переживания фрустрации и желания в отношении родительской сексуальности, в контексте эдипова комплекса.

Уилфред Бион: превратности отношений контейнер-контейнируемое

Бион внес новые фундаментальные идеи, его понятия «контейнер-контейнируемое» и «способности к мечтанию (ревери)» могут рассматриваться как необходимое условие толерантности к тревоге, в особенности сепарационной тревоге. Бион считает, что для того, чтобы анализанд мог переносить сепарационную тревогу и интроецировать эту функцию, необходим психоаналитик, который может понять и контейнировать его. Для аналитика необходимо распознать проективную идентификацию и знать, как ее использовать. Возьмем пример анализанда, который опаздывает и заставляет аналитика ждать: если аналитик способен прислушаться к коммуникативной ценности этих опозданий и интерпретировать все, что, как считает анализанд, он чувствует во время его отсутствия, то это позволит анализанду интроецировать аналитика, который способен переносить и прорабатывать тревогу.

Проективная идентификация как средство коммуникации

Бион оригинальным образом развил концепцию проективной идентификации Кляйн (Klein, 1946), обогатив ее новыми значениями. Он не только разграничил нормальные и патологические формы проективной идентификации, но также рассматривал их как первые средства коммуникации для ребенка и отправные точки мыслительной активности и проработки тревоги.

У Кляйн проективная идентификация является примитивной защитой, действующей с первых месяцев жизни и формирующей эмоциональное развитие младенца. Она считала, что посредством омнипотентной фантазии ребенок избавляется от определенных нежелательных (или некоторых желательных) частей собственной личности и внутреннего мира, проецируя их во внешний объект. Мелани Кляйн описала роль матери как внешнего объекта – объекта, в котором, к примеру, преломляется инстинкт смерти. Бион описывал более определенно важность материнской функции внешнего объекта, получающего неконтролируемые тревоги и эмоции ребенка, а затем трансформирующего их и превращающего в более переносимые для него переживания.

Бион проводит аналогию между ситуацией аналитик-анализанд в сессии и ситуацией мать-ребенок, подчеркивая, что аналитик (как и мать, разумеется) не является пассивным вместилищем, а играет активную роль в процессе осмысления и проработки тревоги – настолько активную, что этот процесс зависит от качества контейнера – как аналитика, так и матери.

В отношениях мать-ребенок модель контейнер-контейнируемое может использоваться для представления не только успеха, но и неудач проективной идентификации. При отлаженном взаимодействии матери и ребенка проективная идентификация используется ребенком для того, чтобы вызывать у матери чувства, от которых он хочет избавиться. К примеру, если ребенок испытывает дискомфорт, связанный с голодом, он может начать плакать или кричать. Если мать понимает ребенка и действует в соответствии с его запросами – например, берет его на руки, кормит и успокаивает, – ребенок ощущает, что он избавился от чего-то непереносимого (нестерпимого), передав это матери, и она вернула это ему, превратив в нечто переносимое (терпимое). Тогда младенец может реинтроецировать свою тревогу, ставшую терпимой, и реинтроецировать ту функцию матери, которая может контейнировать и думать. В этом случае мать действует в качестве контейнера для чувств ребенка, и благодаря ее психической зрелости выполняет функцию хорошего объекта, который трансформирует голод в удовлетворение, одиночество – в компанию/общество, «страхи неминуемой смерти и тревоги – в жизнеспособность и уверенность, жадность и подлость – в чувства любви и щедрости; когда собственные плохие переживания переведены в хорошие, ребенок всасывает их обратно» (Вюп, 1963, р. 31).

Способность к мечтанию

Бион использовал термин «способность к мечтанию» для описания дара матери, посредством которого она принимает проективную идентификацию младенца. Способность к мечтанию неотделима от контейнирования, поскольку одна зависит от другой и психическое качество контейнируемого передается по каналам коммуникации, которые формируют связи с ребенком.

С этого момента все зависит от особенностей психических качеств матери и их влияния на психические свойства младенца. «Если кормящая мать не может допустить мечтаний или если мечтания возможны, но не связаны с любовью к ребенку или его отцу, это будет передаваться ребенку, даже если он и не понимает этого» (Вюп, 1962, 36). Следовательно, мечтание является для Биона состоянием разума, чувствительного ко всему, что исходит от любимого объекта, – состояние разума, характеризующееся способностью к восприятию проективных идентификаций младенца, независимо от того, переживаются они как хорошие или плохие.