Танец для двоих - Виктория Клейтон

В конце концов она нашла пару замшевых туфель светло-зеленого цвета. Туфли подходили по цвету к платью и были на высоких, четырехдюймовых, каблуках.

— О Боже! Я думаю, Инскипы будут поражены моим чудесным нарядом. Может быть, стоит надеть твидовую юбку и свитер? — спросила я с сомнением.

— Ни в коем случае! Я не хочу, чтобы они подумали, будто моя племянница одевается как нищенка. — Тетя яростно настаивала на своем. — Почему бы тебе не примерить платье сейчас?

— Если я стану мерить его, то не успею повидать Дженкинса. Ты знаешь, как рано он ложится спать. — Я не хотела снимать повязку с головы в присутствии тети.

— Хорошо. Беги к нему, моя крошка! Я попрошу Агнес принести вещи в твою комнату. Когда ты вернешься, я уже буду в постели, поэтому давай попрощаемся сейчас! Передай Джайлсу, чтобы он вел машину очень осторожно. Не забудь позавтракать перед дорогой. Я напомню Беттине приготовить овсянку и яйца с беконом.

Мне удалось уговорить тетю обойтись без овсянки, но она настаивала на яичнице с беконом. Не желая тратить время на пустые препирательства, я согласилась. Поцеловав тетю на прощание, я побежала вниз по лестнице к двери, ведущей в сад. Было уже около десяти, темнело, но я была хорошо знакома со всеми тропинками. В самой дальней части сада стоял коттедж, в котором жил Дженкинс, садовник моей тети.

Я открыла дверь. Дженкинс сидел в своем любимом кресле возле камина. Он дремал, уронив голову на грудь, положив ноги на стул. В комнате стоял запах земли, зеленых растений и табака. Он казался мне приятней аромата дорогих духов. Стол был застелен газетами, на которых стояли подносы с семенами. Дженкинс занес их в дом, чтобы укрыть от холода. Шторы были раздвинуты. На подоконнике стояли ящики с ростками картофеля. Когда я захлопнула за собой дверь, Дженкинс проснулся:

— Виола, моя дорогая!

Он встал, широко улыбнулся и расставил руки, чтобы обнять меня.

— Привет, папа! Как дела? Еще нет и десяти, а ты уже спишь.

Дженкинс, мой отец, посадил меня в кресло и вытащил из кармана серебряные часы. Часы зазвенели, когда Дженкинс взглянул на них.

— Видишь? Эти часы никогда не подводят, — сказал он. — Я закрыл глаза всего лишь на минутку и, кажется, задремал. Ладно, давай оставим это! Как ты? Хочешь, я согрею чаю?

Пока Дженкинс возился с чайником, я рассказала ему, чем занималась в течение недели. Дженкинс был высокого роста. Его волосы были едва тронуты сединой. На щеках и переносице виднелись голубые прожилки. Он держал себя в форме. У него были большие сильные руки и крепкие ноги, одетые в вельветовые бриджи. На широком лице выступал тонкий нос. Я восхищалась его глазами. Они были голубыми и очень яркими.

Дженкинс угостил меня шоколадным печеньем, которое он хранил в жестяной банке на полке за креслом. Мой живот был набит остатками тетиного ужина, но я съела печенье, чтобы не обидеть его.

— Ты похудела. Съешь еще одно!

— Спасибо! Я действительно больше не могу. Чем ты сейчас занимаешься?

— Твоя тетя захотела посадить ананасы. Я объяснил, что наш климат не совсем подходит для этого. Но ты же знаешь, если ей придет что-то в голову, ее уже невозможно переубедить. Я должен буду сделать деревянную раму, утеплить ее навозом и поставить в самое защищенное место… Жуткая семейка, их фантазии переходят все границы.

Отец говорил без улыбки, но в его голосе слышалось истинное восхищение. Он, более чем кто-либо другой, имел право жаловаться на переменчивое настроение сестер Отуэй. Когда моя мама полюбила Дженкинса, он был молодым помощником садовника. Он только устроился на работу к тете. Ему исполнилось восемнадцать лет, и он был потрясающе хорош собой. Мама была на четыре года старше. Она, не задумываясь, соблазнила его. Когда она поняла, что беременна, было уже поздно что-то делать. Мама вынуждена была родить меня. Тетя посвятила себя моему воспитанию. Она говорила, что мама была не способна ухаживать за ребенком. Тетя настаивала, что мы должны скрывать имя моего отца. Она опасалась скандала. И жутко боялась реакции Р. Д. Его собственное поведение было на редкость переменчивым, даже эксцентричным, но он терпеть не мог экстравагантности в других. Я подозреваю, что тетя с радостью держала бы в секрете имя отца и от меня, но она была порядочным человеком и считала несправедливым лишать Дженкинса дочери. Мне разрешалось встречаться с ним. Мы замечательно проводили время вместе, пока он ковырялся в саду с растениями. Тетины друзья, глядя на нас, говорили: «Как мило видеть эту малышку и Дженкинса. Он почти как член семьи. Безгранично предан всем вам!» Они знали, что говорили. Многие из них пытались переманить Дженкинса. Никто не умел выращивать розы или свежие овощи так же хорошо, как он. Тетя отвечала: «Дженкинс — хороший человек. Несговорчивый, даже упрямый, но прямой и честный до мозга костей».

Настоящее имя отца было Джонас, но он предпочитал, чтобы все называли его Дженкинсом. Он отчаянно любил мою мать и хотел жениться, но она только смеялась над ним. Он говорил мне с грустью: «Твоя мать еще не готова к замужеству. Ничего. Я подожду».

Он продолжал ждать. Маме исполнилось сорок два. Она уже трижды была замужем. Все ее замужества были кратковременны, она так и не успела подарить мне братика или сестричку. Но Дженкинс не терял оптимизма: «Она придет ко мне, когда будет готова. Она единственная женщина, которая мне нужна, а я единственный мужчина, который сможет приручить ее. Наступит день, когда она устанет порхать с места на место и мы станем мужем и женой». Я же в глубине души считала, что отец слишком хорош для нее.

— Что нового у тебя дома? — спросил он, размешивая ложечкой чай. — Как поживает твоя соседка? Та самая, высокого роста, с рыжими волосами, которая хочет играть в пантомиме? Забыл, как ее зовут, Тоффи?

— Тиффани. Она хочет стать драматической актрисой. Я никогда не видела ее на сцене, но уверена, что у нее есть будущее. Бедняжка, ей недавно пришлось выдержать жестокий удар.

Я рассказала отцу о Монтегю Браузе. Он искренне посочувствовал. Отец любил выслушивать мои истории и всегда мог дать хороший совет.

— Как там Пирс? Смешное имя, впрочем, я думаю, что Джонас ненамного лучше. Ты продолжаешь встречаться с ним?

— Да, продолжаю.

— Ага.

— Одно только… Он… Он несколько грубоват.

— Грубоват? — Дженкинс набил трубку табаком. Связки лука и пучки лаванды, развешанные гирляндами за его спиной, оставляли причудливые тени на белой стене. — Если мужчина груб с женщиной, то вряд ли он любит ее. Скорее ненавидит. Ты должна знать об этом. Я не собираюсь читать мораль, но вижу: он может причинить тебе боль. Помни об этом, Виола!