Дровосек для Булочки - Ольга Викторовна Дашкова

значит, не там грипп подцепила. А может, это что другое?

Сима была готова уже на самом деле подцепить что угодно, физические муки ее отвлекали, а вот душевные погружали еще больше в черноту и тоску. Девушка кое-как дождалась завершения новогодних каникул, вышла на работу, чтобы отвлечься, погрузиться в цифры, сводки, отчеты.

Она тосковала. Скучала. Она умирала без бородатого наглого дровосека, который под корень срубил ее сердце и унес с собой. Как ту елку из леса, что они тащили вместе через кладбище.

А ведь знала, знала, что будет именно так, что будет страдать, и все равно бросилась в этот омут страсти и порока. А почему нет? А вдруг такого у нее в жизни не будет никогда?

Такого мужчины, такого секса, такого обращения и таких невероятных эмоций.

Семен уехал первого января, вечером, после волшебной ночи, проведенной вместе. Сима открыла его с другой стороны, она поверила, что особенная.

Нет, мужчина не говорил ничего, точнее, говорил, но не такие слова, не было признаний в любви. Да ей и не нужны были они, Сима чувствовала, что она рядом с ним особенная.

Она чувствовала себя женщиной — во всех смыслах этого слова. Разве этого мало? Этого оказалось так много, а теперь очень больно.

Приехал какой-то парень на черном внедорожнике, они долго разговаривали на улице, Семен был взволнован, молчалив. Сима боялась спросить, что случилось. Он просто сунул ей в руки ключи, сказал присмотреть за Громом, забрал свой телефон, ноутбук, папку с документами.

Даже не посмотрел в ее сторону, сел в машину и уехал.

Тогда так нехорошо кольнуло в груди, словно она видит его в последний раз, так и вышло, они точно больше не встретятся, ни телефона, ни городского адреса Сима не знала.

— Отпустило?

— Да, нормально.

— Сим, ты это, сходи к доктору или скорую вызови, вдруг что серьезное?

— Да, я схожу, спасибо, Оль.

— И бледная ты такая, под глазами синяки. Я хотела тебе еще раньше сказать, но как-то неловко было. Что с теткой случилось, ты же говорила, ее вроде выписали?

— Хорошо все с ней, выписали, операция не понадобилась.

Тетя Зоя вернулась седьмого января, в Рождество, бодрая, отдохнувшая. Удивилась, что в ее доме делает Семушкин Гром. Пришлось рассказать, что соседу пришлось срочно свалить, она лишилась одного гуся, зато плюс красивый хаски.

Серафима, как тот хаски, сидела у окна все эти дни и смотрела на дорогу, не едет ли Семушка. Он не ехал. Убралась в его доме, сложила все по местам, выключила свет и заодно автоматы, закрыла все двери на замки. Посмотрела на наряженную елку и больше не заходила на его двор.

За эти дни извела себя так, что кусок в горло не лез, хотела быстрей на работу, в город, к людям. Снег раздражал, праздники бесили, Сима вновь накручивала, что это она во всем виновата, что это она такая вот, какая есть, и от нее мужики убегают сломя голову.

Да ерунда все это, конечно, ерунда, понимала мозгами, но все равно не могла отвязаться от таких мыслей.

Но когда тетка провожала ее в город, пихая в сумку пирожки, то сказала фамилию хорошего соседа Семушки. А Сима возьми да залезь по приезде в интернет, так, чисто посмотреть, кто такой, но ее бабское любопытство обернулось новым кошмаром.

Терехов Семен Николаевич был владельцем нескольких деревообрабатывающих предприятий в области, за ее пределами и в соседних регионах. Годовой оборот которых составлял очень много тысяч миллионов рублей.

И тут у Серафимы, как у любой женщины с комплексами, возник вопрос: «А зачем я ему такая нужна?»

Вопрос дурацкий, но чисто по-бабки очень правильно поставленный, и ответить на него или выбить из головы мог только тот мужчина, ради которого он был задан.

Девушка больше не заглядывала в интернет, не пыталась найти что-то еще о своем деревенском любовнике, не смотрела новости, старалась не оставаться дома одна. Много гуляла — просто бродила по улицам, звонила лишь тетке, спрашивала лишь о том, как Гром.

Гром тоже ждал хозяина.

За этот январь Сима похудела, выплакала ведро слез и уничтожила миллиард нервных клеток. Зимин в кафе еще подлил, оказывается, он звонил, но ему ответил мужик, который сказал, что он — ее мужик. А потом так мерзко задал вопрос, мол, а где он сейчас, испарился?

Серафима ответила грубо, послала громко и далеко, так что Юрашкина выпучила глаза, а Зимин обозвал ее жирной коровой, за что получил звонкую оплеуху прилюдно.

— Виноградова, а может, ты беременная? — Юрашкина задала вопрос так, между прочим, посмотрела на Симу, которая в это время полоскала рот и замерла.

Нет, нет, это исключено хоть они не предохранялись, но месячные были, она точно помнит, что были, не такие, конечно, как обычно, больше что-то мазало.

— От кого?

— Ну, блин, обычно это происходит от мужчины. Может быть, у тебя в деревне был кто, а ты не говоришь? Санта-Клаус не заходил? Дед Мороз? Снеговик с морковкой? — Ольга шутила, а вот кое-кому было не смешно.

Серафима и правда никому не сказала, даже подруге. Вообще, не хотела говорить, вспоминать, от этого становилось больно. Это ее случайный роман, ее яркие несколько дней, а не достояние общественности.

Закончив обнимать унитаз, Серафима отпросилась у начальства, приняла решение действительно пойти к доктору. Выйдя на улицу, поправила на голове платок, укуталась в шубку, шел красивый снег, но к вечеру обещали метель.

Месяц прошел, целый месяц, как она его не видела, а кажется, что целая жизнь. А вдруг и правда она беременная? От этой мысли внутри все замерло, похолодело, сердце рвануло куда-то наверх, часто забилось, а потом ухнуло вниз, обдавая уже жаром.

Все симптомы налицо: тошнота по утрам, грудь стала тяжелее, прикосновения к ней — болезненными.

Серафима улыбнулась, у нее будет мальчик, да, она уверена, такой же, как Семен — с темными глазками и красивой улыбкой.

И это будет только ее мальчик, самый любимый и самый желанный.

Ее подарок на Новый год от дровосека.

Огонь, пепел и лед

— Павлик, все, кончай выносить мне мозг. Дальше сам, без меня разгребай, дерьма осталось немного. Ты у меня парень талантливый, справишься.

— Но, Семен Николаевич, завтра приедут надзорники, а с ними прокуратура, они как гиены голодные, только вы на их языке умеете разговаривать.

— Вот, напряги юристов, хватит им прохлаждаться, надо было еще второго числа дернуть всех с курортов, а то приехали — морды опухшие,