Гражданская самооборона - Сергей Хорунжий

— Ну, видишь, мы их за это и наказали, — потихоньку зашептал ему на ухо парень, совершенно позабыв о том, что хотел поначалу хорошенько вздуть незадачливого охотника. — И победили, как самые настоящие геройские герои…

— Плавда, ты не сутис? — заулыбался Василёк.

— Какие же тут шутки, — донеслось сверху, с брони. Ника, принимая мальчишку, говорила абсолютно серьёзным тоном. — Я сама видела, как ты подстрелил самого здоровенного крысюка, а Гор остальных трёх, маленьких.

Услышав такую похвалу, мальчуган засиял как новенький рубль. Он хотел поподробнее рассказать о своём подвиге, но не решился перебивать взрослых, которые в отличие от него почему-то хмурились.

— Кстати, давно хотела заметить, что мы пробираемся будто в вакууме.

— А что, почётный эскорт присутствует постоянно?

— Ну не так, чтобы очень, но, по крайней мере, мелькание на дальних подступах кого-нибудь кто ищет поживы, происходит довольно часто, а сегодня как-то всё не так, — девушка озабоченно покачала головой. — Не нравится мне это!

— Да мне тоже не по себе, — заёрзал в водительском кресле Горыныч, устраиваясь поудобнее, нога уже так не мучила как вчера. — Насколько мне известно, эта нечисть должна быть гораздо меньших размеров. Помню в одном из сараев, по-молодости, изловчился и наколол одного щура на вилы, так он изогнулся и зубами на железе такие борозды оставил, что меня потом аж мороз продрал! Бр-рр, как вспомню, так вздрогну! — парень передёрнул плечами. — А что будет, если такая зараза в тебя вцепится?

— Так я про это уже целые сутки талдычу, — возмутилась Ника. — Зверьё вокруг изменилось и в размерах, и в количестве, и с головой у них стало гораздо лучше.

— Я заметил, — пробормотал Егор, запуская двигатель. — Ладно, будем на чеку!

— А вы сяс плосто говолили? — проявил активность Вася.

— Про то, напарник, что теперь на улицу мы с тобой отсюда выйдем только тогда, когда доберёмся до дома.

— До сьего? — уточнился мальчишка.

— До моего, — быстро ответила девушка и обратилась к старшему из мужчин. — Давай проскочим Царицынские дебри в темпе, без задержек. Мы сюда в последнее время не заходим, говорят, что в этих местах нехорошо.

— Чем хуже вокруг, тем лучше для нас, — пробубнил Гор, трогая послушную машину с места. — Самый страшный зверь — это человек, а уж от всех остальных мы как-нибудь отобьёмся!

Василёк тихонечко сидел на своём месте, уже не вмешиваясь в разговоры старших. История с крысюками, которых его меткая рогатка не смогла остановить не шла из головы. Гор с Никой говорили о чём-то таком для него не очень понятном, но даже его детских мозгов хватало на то, чтобы уразуметь — шутки закончились.

Впереди их ждала неизвестная дорога…

…и было очень страшно!

Глава V

Огромный могучий пёс летел во весь опор к своему логову.

Сегодня он решил поменять место и увести стаю из каменных джунглей в лес, поближе к воде, подальше от гнёзд мерзких длиннохвостых созданий, ходивших в родственниках у безобидных мышей. Но безобидными эти отродья никогда не были. Они всё чаще нападали на его соплеменников, сбиваясь в многочисленные отряды. Действовали умело и безжалостно, а если учесть их размеры, быстроту и острые, словно бритва зубы, то встреча с ними не сулила ничего хорошего ни для кого. В домах и подвалах они хозяйничали без какого-либо стеснения, и только свирепые громадные собаки давали им должный отпор, да ещё, пожалуй, подземная жуть, которую чуяли четвероногие охотники, держась подальше от туннелей, нарытых людьми для какой-то непонятной, своей надобности.

Люди…

Фил в высоком прыжке перемахнул забор, не замедлив движения ни на одно мгновение. Как давно это было, и память вернула длинношёрстного рыжевато-белёсого красавца в те времена, когда у него был хозяин.

Дедушка любил Филимона или Фильку, так иногда ласково называл он своего кавказюлю, частенько балуя и позволяя ему многое. Суровый и свирепый на людях пёс, дома был нежным и внимательным к человеку, никогда не позволяя себе лишнего, даже тогда, когда знал, что ему всё простится. Они оба получали удовольствие от общения друг с другом, и Филу было не по себе, когда пожилой мужчина надолго оставлял квартиру, уходя куда-то по своим делам. Могучая собака, лёжа у порога потихоньку скулила чутко прислушиваясь и ожидая своего вожака. Впрочем, Фил, расставив приоритеты, уже давно понимал, что хозяин с каждым годом стареет, и силы покидают его. Тем приятнее было подчиняться и ревностно охранять и защищать того, кто давал ему кров и делился с ним пищей.

Им было хорошо вдвоём…

Но всё когда-нибудь заканчивается!

Что-то стало происходить в мире людей, что-то такое, нехорошее. Чему не было объяснения в незатейливой собачей жизни, но от чего нельзя было отмахнуться, как от надоедливых мух.

Пожилой хозяин всё чаще стал тереть левый бок подрагивающей от волнения рукой, глядя в деревянную коробку, в которой чёрно-белые картинки мельтешили с такой скоростью, что смотреть на них было не интересно. Громкие звуки, долетавшие из крикливого ящика расстраивали старика и тот всё чаще глотал какие-то беленькие камешки, похожие по запаху на конфеты. Листки бумаги, которые он приносил из своих походов и подолгу всматривался в закорючки нарисованные на белом фоне, оптимизма тоже ему не добавляли.

Хозяин становился задумчивым и немногословным, всё чаще и чаще повторяя странные слова: «На кого ж я тебя оставлю, дорогой ты мой, тут люди никому не нужны, а собаки, тем более!»

Что это означало? Почему старик тихо грустил сидя у окна?

Одно было хорошо по разумению Фила, ненавистный ящик наконец-то перестал орать и затих бесполезной глыбой под цветной старинной накидкой. Вечера, когда дедушка что-то писал, сидя за большим письменным столом, тоже изменились, вернее не так, изменилась обстановка. Она стала даже уютнее, по крайней мере, свет от ручной лампы, заправленной съедобным жиром, был куда как приятнее, чем светящаяся стекляшка под потолком. И не только по этому, ещё одна причина грела простую собачью душу. Наливая дрожащими руками в светильники вкусную заправку, хозяин, как правило, несколько капель проливал на пол.

Ох, как же это было вкусно!

Слизнуть ароматную жирную влагу с деревянной подстилки, всю, без остатка и потом прислушиваться к довольному урчанию в животе!

Кстати, таких положительных изменений была целая куча…

Многочисленные гости, которых Филимон терпел только потому, что они нравились хозяину, наконец-то перестали надоедать. И пёс недоумевал, почему это старик подолгу глядел на кусок картона с изображениями маленьких человечков, пахнущих точно так же как и он. Тем более что толку от них всё равно никакого не было, только крик да гам. А ещё приходилось постоянно быть на чеку и опасаться за свои лапы и хвост, на которые эти чертенята то и дело норовили наступить. Тем не менее, дедушка, тихо вздыхал, время от времени, смахивая солёную воду, сочившуюся из его поблёкших от долгой и непростой жизни глаз.

А Филу наоборот нравилось.

Чаще стали бывать на воздухе. Носить воду, которой было много в недалёких прудах. Убирать мусор из дому, так как раньше он исчезал куда-то за дверями, от которых пахло отхожим местом, а теперь приходилось самим таскать тяжёлые вёдра на улицу.

Правда, с едой стало туговато, зато народу на улицах заметно поубавилось.

И люди стали какие-то все нервные: ругались, кричали, бегали друг за другом. Хорошо хоть обходили их стороной. Ещё бы, клыки, которые хозяин называл почему-то «ятаганами» враз охлаждали пыл, стоило кавказюле чуть вздёрнуть верхнюю губу. Самых последних посетителей, они особенно часто бывали в доме и пользовались неприкосновенностью, так как имели особый статус «свои!», дедушка принимал с особым радушием. Хоть и выглядели они как-то странно, и говорили тихо и печально, называя его потихоньку «бедолагой!». Даже их пришлось успокаивать негромким, но внушительным рёвом, как ни пытались они уговорить дедушку, что-то ему объясняя и складывая его вещи в коробки. Но старик, побледневший и разом осунувшийся так, словно все жизненные соки покинули его, решительно отказался от всего и, подозвав к себе своего верного друга, проводил гостей до порога.

«Вот мы и одни с тобой остались, малыш! — негромкие слова навсегда врезались в память. — Нет наших внучеков, никого нет! А я так надеялся, так ждал!!! Думал, забыли про меня, бросили…» Он что-то ещё долго бормотал про паскудную несправедливость, которая забирает молодых, оставляя никчёмную жизнь тем, кому коптить осталось всего ничего! Но Фил не понимал о чём хрипит, захлёбываясь слезами его любимый дедушка, не знал, как и чем помочь дорогому человеку.

А тот, потрепав «верную морду» сделал напоследок просто царский подарок: вывалил в миску неприкосновенный запас, целых две банки тушёнки и щедро полил какой-то жидкостью, которую ему оставили недавние визитёры в пластиковом контейнере. «Мне теперь уж ни к чему! Может тебе пригодится этот бальзам, Филька!» и побрёл в свою конуру, место, откуда он в последнее время подолгу не выходил, лёжа на высокой и многослойной подстилке, смешно называемой кроватью.