Михаил Строгов - Жюль Верн

— К часу ночи… если доберемся! — ответил тот, качая головой.

— А скажи, дружище, это ведь у тебя не первая буря в горах, а?

— Нет, и даст Бог — не последняя!

— Значит, тебе страшно?

— Нет, не страшно, но еще раз скажу: зря ты в ночь поехал.

— Было бы еще хуже, если бы я остался.

— Эй вы, залетные! — вскричал ямщик, давая понять, что его дело не спорить, а повиноваться.

В этот момент вдали что-то вздрогнуло. Это походило на тысячу пронзительных и оглушительно громких свистков, пронзивших дотоле спокойную атмосферу. При свете ослепительной вспышки, за которой почти тут же последовал страшный раскат грома, Михаил Строгов заметил на одной из вершин высокие сосны, гнувшиеся под ветром. Ветер набирал силу, но пока что лишь в верхних слоях атмосферы. Послышавшийся сухой треск означал, что отдельные старые или слабо укоренившиеся деревья не смогли устоять под первыми порывами шквального ветра. Лавина треснувших стволов, с чудовищным грохотом подпрыгивая на утесах, пронеслась через дорогу и исчезла в пропасти слева, в двухстах шагах перед тарантасом.

Лошади встали как вкопанные.

— Давай-давай, голубушки! — закричал ямщик, и щелканье его кнута потерялось среди раскатов грома.

Михаил Строгов схватил Надину руку.

— Ты спишь, сестрица? — спросил он.

— Нет, брат.

— Приготовься ко всему. Вот она, буря!

— Я готова.

Михаил Строгов только-только успел задернуть кожаные занавеси тарантаса.

Шквал приближался со скоростью молнии.

Ямщик, соскочив с облучка, бросился перед лошадьми, чтобы придержать их, ибо всей упряжке грозила страшная опасность.

В самом деле, застывший на месте экипаж находился на повороте дороги, вдоль которой несся шквал. И надо было держать тарантас передком к ветру, иначе, налетев сбоку, шквал неминуемо опрокинул бы его и сбросил в глубокую пропасть слева от дороги.

Лошади, отбрасываемые порывами ветра, вставали на дыбы, и кучеру не удавалось их успокоить. Вслед за дружескими увещеваниями из уст его посыпались самые оскорбительные прозвища. Толку никакого. Несчастные животные, ослепленные грозовыми разрядами, перепуганные оглушительными раскатами грома, сравнимыми с артиллерийскими залпами, могли разорвать постромки и умчаться прочь. Ямщик больше не был хозяином своей упряжки.

И тут Михаил Строгов, одним прыжком выскочив из тарантаса, пришел ямщику на помощь. Ему с его недюжинной силой удалось, хоть и не без труда, укротить лошадей.

Однако ярость урагана успела удвоиться. Дорога в этом месте воронкообразно расширялась, и шквал врывался сюда словно в обращенные к ветру вентиляционные отдушины по бортам парохода. В это время с вершины склона обрушилась лавина камней и древесных стволов.

— Здесь нам оставаться нельзя, — сказал Михаил Строгов.

— Да мы здесь и не останемся! — закричал совершенно растерявшийся ямщик, напрягая все силы, чтобы устоять под чудовищным напором воздушных масс. — Ураган, того гляди, сбросит нас под гору — и самым коротким путем!

— Держи правую лошадь, трус! — бросил в ответ Михаил Строгов. — А я возьму на себя левую!

Новый порыв шквального ветра прервал Михаила Строгова. Чтоб не опрокинуться навзничь, ему и кучеру пришлось пригнуться чуть ли не к самой земле; однако тарантас, несмотря на усилия людей и лошадей, которым они помогали устоять под ветром, сполз назад на несколько корпусов, и если бы не ствол, подперший его, сорвался бы с дороги.

— Держись, Надя! — крикнул Михаил Строгов.

— Держусь, — ответила юная ливонка, и голос ее не выдал ни малейшего волнения.

Раскаты грома на мгновение прекратились, а грозный шквал, миновав поворот, затерялся в глубинах ущелья.

— Ты хочешь спуститься обратно? — спросил ямщик.

— Нет, нужно подниматься! Надо пройти за этот поворот! Вверху нам будет легче удержаться на склоне!

— Да ведь лошади не идут!

— Делай как я, тяни их вперед!

— Сейчас новый шквал налетит!

— Будешь ты меня слушаться?

— Ты так велишь?

— Это тебе царь-батюшка приказывает! — ответил Михаил Строгов, впервые воззвавший к имени императора, которое стало ныне всемогущим в трех частях света.

— A ну, вперед, ласточки мои! — заорал ямщик, хватая под уздцы правую лошадь, в то время как Михаил Строгов держал левую.

Лошади, удерживаемые таким способом, с трудом двинулись дальше. Они не могли теперь прянуть в сторону, и коренник, которого больше не дергали с боков, мог держаться середины дороги. Однако как людям, так и животным, которые под шквалистым ветром пытались устоять на ногах, не удавалось сделать и трех шагов, чтобы не отступить на шаг, а то и на два. Они скользили, падали, подымались вновь. От таких игр повозке могло не поздоровиться. Так, если бы верх не был накрепко прикручен, его давно бы сорвало и унесло прочь.

Михаилу Строгову и ямщику потребовалось более двух часов, чтобы одолеть тот подъем дороги, длиной всего с полверсты, который был полностью открыт хлысту урагана. Опасность представляла теперь не только эта ужасная буря, обрушившаяся на упряжку и ее двух кучеров, но главным образом лавина камней и сломанных стволов, которую горы, стряхнув с себя, сбрасывали на путников.

Внезапно, в момент яркой вспышки, они заметили один из таких камней, с нарастающей скоростью катившийся вниз прямо на тарантас.

У ямщика вырвался сдавленный вопль.

Михаил Строгов хотел сильным ударом кнута подтолкнуть упряжку вперед, но лошади заартачились.

Всего лишь несколько шагов — и камень пролетел бы сзади!..

На какую-то долю секунды Михаил Строгов представил себе и разбитый тарантас, и свою раздавленную спутницу! Он понял — у него уже не было времени, чтобы живой вырвать ее из повозки!..

И тогда, отпрянув назад и перед лицом крайней опасности ощутив в себе сверхчеловеческие силы, он уперся спиной в ось, а ногами в землю — и на несколько футов протолкнул тяжелый экипаж вперед.

Огромный обломок скалы, проносясь мимо, задел грудь молодого человека, и у него перехватило дух — как от пушечного ядра, когда оно дробит дорожный кремень, рассыпающийся снопами искр.

— Брат! — в ужасе вскрикнула Надя, увидев при вспышке молнии, что произошло.

— Надя! — крикнул в ответ Михаил Строгов. — Надя, ничего не бойся!..

— Я боялась вовсе не за себя!

— С нами Бог, сестричка!

— Со мной уж точно, братец, раз он послал мне тебя! — прошептала девушка.

Рывок, которым тарантас был обязан усилию Михаила Строгова, имел продолжение. Инерция этого толчка словно передалась обезумевшим лошадям. Стараниями Строгова и ямщика, которые буквально втаскивали их наверх, они дотащились по дороге до узкого перешейка, направленного с севера на юг, где нашли прикрытие от прямых налетов шквала. По правому склону здесь шел своего рода уступ, образованный выходом огромной скалы, оказавшейся в свое время центром мощного сдвига. Уступ гасил бешено крутившиеся вихри, и за ним можно было переждать бурю, в то время как на пути циклона ни люди, ни лошади выстоять не могли.

И в самом деле, несколько сосен, чьи верхушки выступали над скалой, были в мгновение ока обезглавлены, как если бы на уровне их ветвей склон срезало гигантским серпом.

Ураган неистовствовал. Ущелье заполнили вспышки молний, гром грохотал беспрерывно. Земля, содрогаясь от яростных ударов, тряслась так, словно дрожь охватила весь Уральский массив.

К великому счастью, тарантас удалось поставить под своего рода навес — в глубокую расщелину, куда шквал задувал лишь под углом. Но защищен он был не настолько, чтобы косые порывы шквального ветра, отраженные выступами склона, не били по нему с дикой силой. И, грохаясь о стену скалы, тарантас грозил расколоться на тысячу кусков.

Наде пришлось из него выбраться. Михаил Строгов, при свете одного из фонарей, обнаружил в скале углубление, выбитое некогда киркой рудокопа, где девушка могла прикорнуть в ожидании дальнейшего пути.

Но около часу ночи полил дождь, а вскоре порывы ветра пополам с водой уже буйствовали вовсю, не в силах, однако, загасить полыхание неба. Из-за этой новой напасти о продолжении пути не приходилось и думать.

Итак, сколь ни велико было нетерпение Михаила Строгова — а оно, как легко понять, было огромным, — самый разгул стихии приходилось пережидать. Впрочем, поскольку путники уже достигли перевала, рассекавшего дорогу Пермь — Екатеринбург, им оставалось лишь спуститься по склону Уральского хребта. Однако спускаться в сложившихся условиях, по земле, размытой тысячами горных потоков, среди воздушных вихрей и водоворотов, явно означало играть своей жизнью, рискуя свалиться в пропасть.

— Ждать — нет хуже, — сказал Михаил Строгов, — но зато это позволит нам избежать более длительных задержек. Судя по силе урагана, надолго его не хватит. Часам к трем начнет светать, и спуск, слишком рискованный в темноте, после восхода солнца станет если не легким, то хотя бы возможным.