Шпага мастера - Сергей Мишенев

Этой паре было около пятидесяти лет, и стоила она довольно дорого. По крайней мере для Марка. Но тогда, лет пять назад, он сумел все-таки частично накопить, частично занять приличную сумму денег и, договорившись со стариком Леоном о внушительной скидке и не менее внушительной рассрочке, приобрести вожделенный дуэльный набор. С тех пор ключ от замочка, который соединял рапиры позолоченной цепочкой, Марк носил на груди.

Он открыл окно и впустил в комнату еще довольно прохладный утренний воздух. Тепло придет чуть позже, вместе с уличным шумом и новым боем башенных часов, вместе с новыми, хотя и повседневными заботами. Повседневными? Нет, теперь уже не совсем так. Марк улыбнулся и снял с груди маленький позолоченный ключ.

* * *

Утро выдалось солнечным и теплым. Однако Филипп Дижон, похоже, был далеко не в радужном настроении. Не то чтобы он не любил тепло и солнце, нет. Просто, маэстро предпочитал ясность. А в последнее время ясности явно поубавилось. И его предрассветный визит в школу этой самой ясности никак не добавил. Скорее уж ситуация ухудшилась! Поэтому, расположившись на своем привычном месте в ресторанчике «Пятый угол», Филипп Дижон излучал недовольство, напряжение, а заодно – в ожидании брата – и нетерпение.

Сразу уловив настроение постоянного клиента, официант поспешил распорядиться насчет жульена из белых грибов и белого вина. Однако время шло, а Филипп не притронулся ни к еде, ни к питью. Более того, погруженный в какие-то свои мысли, маэстро не поинтересовался даже свежим выпуском газеты, который, как обычно, ждал его на столике. А ведь официант специально заботливо сложил ее так, чтобы наверху оказалась фотография, сделанная корреспондентом на вчерашнем турнире.

Наконец появился и отец Лукас. Еще издалека он приветливо улыбнулся и помахал рукой восседающему у окна Филиппу. Тот еще суровее сдвинул брови и сделал ответный жест рукой, слегка смахивающий на фехтовальный салют. Едва священник переступил порог ресторана, маэстро набросился на него:

– Посмотрите-ка на нашего святого: я здесь уже полчаса сижу, а он, как ни в чем не бывало, едва плетется и счастливо улыбается!

– Так ведь утро-то какое замечательное! Разве может добрый христианин сегодня не улыбаться?

– В таком случае я, наверное, злой христианин, потому что мое настроение с погодой никак не связано. И улыбаюсь я, когда ясность царит в моей голове, в моих мыслях, а не на улице! Мне все равно, что происходит за окном, да и тебе должно быть безразлично, ведь мы же в ресторане!

– Твое беспокойство не дает тебе наслаждаться духовными озарениями, – отец Лукас нравоучительно поднял указательный палец, – и, кроме того, что же тебе не ясно? Турнир завершен, племянница на первом месте, с ней на пьедестале – сильнейшие. Остальные, – священник как бы невзначай выделил именно это слово, – остальные на заслуженных, предсказуемых местах.

– Я встал сегодня рано…

– А, понимаю, как обычно…

– Да нет же, черт побери! Я встал гораздо раньше, чем обычно! Я, можно сказать, вообще почти не спал! Я думал… Нет, не то… Да, я встал рано и как есть, не спавши, не жравши, пошел прямо в фехтовальный зал. Я был там, когда на улице еще не рассвело. И я… Да я даже не могу точно сказать, что именно я там делал!

– Тренировался? – Это был обычный вопрос, но нельзя было понять, подшучивал ли отец Лукас над своим братом или пытался внести ясность в ход его мыслей.

– Да нет же! Хотя, в каком-то смысле, что и говорить, похоже на то. В общем, я изучал этот укол, который я не могу понять. Ты знаешь, о чем я говорю.

– Знаменитый укол Марка?

– Да, укол Марка! На этом турнире он нанес в общей сложности, наверное, полсотни уколов! Но только этот, единственный, удостоился всеобщего внимания. И моего, черт бы меня побрал, внимания тоже!

Филипп замолчал, словно бы не знал, что еще можно добавить к сказанному. Однако спустя минуту продолжил уже более спокойным и даже вдумчивым голосом:

– Знаешь, нанести самому себе укол в стопу, в принципе, можно. Но для этого надо быть совершенно необученным, нетренированным человеком, который и без оружия-то неважно двигается. Марк, как мы знаем, не такой. Далеко не такой. Его техника, может быть, и не совершенна, но ее явно достаточно, чтобы избегать подобных нелепостей. И знаешь, что это должно означать?

– То, что это не был укол сам себе? – Теперь слова отца Лукаса казались слегка странными, но на этот раз в них не было и тени иронии.

– Да нет же! – Филипп вновь мгновенно взбесился, стукнул кулаком по столу, но вдруг так же мгновенно затих. – То есть… да. По всему должно быть, что Марк не наносил себе этот укол. А это противник уколол его его собственным флоретом. Это значит, что Марк сражался с противником, который на десять, на сто голов выше его самого. А это, как мы знаем, совсем не так. Его противником был совершенно беспомощный теленок, лишенный талантов. Абсурд!

– Абсурд ли? Может, это и есть ключ к твоим исканиям?

Филипп на секунду замялся. Ключ к исканиям… Еще в ранней юности, побеждая своих первых противников, будущий фехтмейстер сумел понять: фехтование для него не просто боевое искусство. Или даже вообще не боевое искусство. Очень рано, делая лишь самые первые шаги в мире парадов и рипостов, он узнал, что фехтование – это загадка, секрет, который надо долго, из года в год, разгадывать. Разгадывать снова и снова, каждый раз заново, чтобы в самом конце… А вот, что будет в самом конце, маэстро не знал. Ни тогда, много лет назад, в первые годы ученичества, ни сейчас. Да и что такое конец? Конец жизни? Или конец искусства, которое от слишком усердных занятий рано или поздно исчерпает себя, не оставив ни загадок, ни смысла? Ключ к исканиям…

Отец Лукас первым прервал молчание:

– Скажи мне честно, что именно тебя тяготит?

– Непонятность. Я не понимаю одной вещи: в том, что все мы наблюдали в этом уколе Марка, есть хоть какой-нибудь смысл, хоть какая-нибудь подоплека? Был ли этот укол результатом чьих-то – моих, Марка, Альберта – усилий? Было ли в этом собственно фехтование? Стоит ли над этим думать, стоит ли это изучать, записывать, пытаться использовать? Или это крайне редкая, но совершенно бессмысленная ситуация, не имеющая отношения к сути моей профессии? В последнем случае надо бы просто выбросить все это из головы и просто заказать хороший завтрак!

И, словно приняв твердое решение, Филипп Дижон подозвал официанта и принялся формировать свой насыщенный заказ.

Однако отец Лукас был крайне далек от подобных сомнений. Он, конечно, не так хорошо разбирался в тонкостях и перипетиях боевого искусства. Но он видел священника из Ватикана с учебником фехтования под мышкой, который разговаривал с тем, кто подслушивает чужие уроки и за поединками которого следит масонский авторитет. И нашему священнику этого было вполне достаточно, чтобы понять: какой-то смысл во всем происходящем имеется. И если брат хочет копаться в некой всепоглощающей таинственности, то нынешняя ситуация и есть самая подходящая для этого почва. Тем более что самому отцу Лукасу собственных знаний для полного понимания происходящего явно недоставало – требовались знания специальные, основанные на практическом опыте. Поэтому, вместо того чтобы присоединиться к пиршеству Филиппа, символизирующему победу плоти над духом, он негромко сказал:

– Давай поговорим о твоем искусстве.

Филипп все понял. Отмахнуться от непонятного события не получится. Брат что-то чувствует, или знает, или пытается узнать. Брат не отстанет от него, а это значит, что странная история, которую, в принципе, можно было бы списать на случайность, стечение обстоятельств или вообще на звезды, действительно существует, и ее значение будет только расти, влияя на Филиппа, отца Лукаса, школу, фехтование… На все их привычное и надежное мировоззрение.

Маэстро медленно отложил вилку и недовольно кашлянул:

– Всякий раз, когда ты предлагаешь поговорить мне о чем-то конкретном, я теряю нить беседы. Ты как будто бы принуждаешь меня!

– Да ведь ты же сам втянул меня во все это! Я-то ведь шел в ресторан с надеждой поговорить о погоде или в крайнем случае обсудить вчерашний турнир!

– Ладно, ладно, предположим, я не против такого разговора! Только вот скажи, как мне разговаривать с тобой о моем искусстве? Что я сейчас должен говорить? С чего такие беседы начинаются? Да ведь ты ничего не знаешь о фехтовании!

– Вот и хорошо. Значит, ты мне все и расскажешь. А начинаются такие разговоры, как и в любой хорошей научной книге, с истории. Я помню, ты всегда уверял меня, что самым первым фехтовальщиком был Каин, убивший своего брата Авеля с помощью секретного удара, которому научил его змей. Пусть так. Но тогда кто был вторым? Как все продолжилось? Как все это дошло до нас?..