Рабы культуры, или Почему наше Я лишь иллюзия - Павел Соболев

бессознательным. Не зря подмечено, что подавляющее большинство вчерашних гениальных младенцев с лёгкостью меняют многотрудную привилегию создания новых форм и канонов на уют рутинного функционирования (Михайлов, 2015, с. 40).

Ещё через год он даже думал покончить собой, так невыносима стала его жизнь в браке. Но он переборол себя, так как все перебарывают, и несчастливый брак остаётся молчаливой нормой, тем, о чём принято не говорить. Из пятерых моих ближайших друзей четверо думали о разводе и двое из них — о самоубийстве; и в обоих случаях по причине брака. Так выглядят носители общественного сознания.

Как бы ни был ты прогрессивен во взглядах, а на действиях ты остаёшься ровно тем же, что и все. Все мы герои в потенции, но актуально же мы — обыденность и статистика. Марксисты женятся, а феминистки выходят замуж — такова правда жизни. Думаешь одно, делаешь другое — в этом и состоит очарование общественного сознания: оно позволяет не ломать голову над выбором. Мышление активно используется лишь в незначительных бытовых ситуациях (для расчётов 2х2, куда вставить штекер, оценка сдачи на кассе и т. д.), масштабные же явления не осмысляются — для них применяются давно заготовленные культурные сценарии. Эти сценарии настолько глубоко вшиты в психику, что даже не осознаются — как воздух, которым дышим, становится незаметным.

Потому-то одним из главных открытий социологии оказалось то, что рациональность ограниченна и появляется лишь при определённых условиях (Коллинз, 2004, с. 403).

В "Бегстве от свободы" Эрих Фромм описывал, как люди вступают в брак чисто по традиции, не задумываясь, что это и зачем, ошибочно принимая данный ход обстоятельств за своё собственное желание. Философ писал о типичном женихе: "В течение месяцев, ведущих к свадьбе, он твердо убеждён, что он хочет жениться, и первый — несколько запоздалый — намёк на то, что это, быть может, не совсем так, появляется только в день свадьбы: на него вдруг нападает паническое желание удрать. Если он человек "здравомыслящий", то это чувство длится лишь считанные минуты; на вопрос, на самом ли деле он хочет жениться, он с неколебимой уверенностью ответит "да".

Мы могли бы привести массу примеров из повседневной жизни, в которых людям кажется, будто они принимают решение, будто хотят чего-то, но на самом деле поддаются внутреннему или внешнему давлению "необходимости" и "хотят" именно того, что им приходится делать. Наблюдая, как люди принимают решения, приходится поражаться тому, насколько они ошибаются, принимая за своё собственное решение результат подчинения обычаям, условностям, чувству долга или неприкрытому давлению. Начинает казаться, что собственное решение — это явление достаточно редкое, хотя индивидуальное решение и считается краеугольным камнем нашего общества" (Фромм, 2006, с. 207).

Мозг нужен людям, чтобы отгадывать кроссворды и участвовать в викторинах по эрудиции, теша распухшее Эго правильными ответами. В жизни, вдоль и поперёк прошитой культурными шаблонами, для интеллекта почти не остаётся места. Насколько уместно говорить о мышлении и свободной воле, когда всё наше поведение оказывается действованием по заранее написанным сценариям? Можно, но ровно так же, как можно считать свободным движение канатоходца на большой высоте. Мозг необходим человеку ровно до тех пор, пока он не освоит культуру, а дальше его можно выкидывать — автоматизмы прекрасно всё сделают сами. Психологам хорошо известно, что мышление начинается там, где "цель не может быть достигнута с помощью готовых средств" (Лурия, 1962, с. 379), а если для всех значимых решений давно заготовлены культурные шаблоны, то интеллект остаётся лишь для незначительных бытовых дел.

Пока привычные действия воспроизводятся слепо, автоматически, они являются мощнейшей силой воспроизводства ценностей, правил и практики (Адоньева, 2011, с. 18). Всякое действие, совершаемое по причине "так принято", оказывается транслятором непонятой культуры и свидетельствует о господстве общественного сознания. Если принять позицию Фуко, что опыт — это "то, из чего ты сам выходишь изменённым" (Фуко, 1996, с. 410), то у людей с общественным сознанием нет и опыта. События их жизни никак их не меняют, как только они окультурились, оказались слитыми с культурой. Инкультурация — единственный их опыт, у них есть лишь общественный опыт, запечатанный в культурных императивах, а индивидуальный опыт не осмысляется и потому ничего не стоит.

Все эти механизмы передачи опыта путём простого заимствования у Других прекрасно работали в древности, когда повседневность казалась застывшей на месте, и жизнь разделённых тысячелетиями поколений ничем не отличалась; но в условиях же "текучей современности", когда научный прогресс и изменения экономических и социальных отношений набрали свой нереальный темп, вся эта конструкция передачи древнего опыта посыпалась, оказавшись слишком громоздкой. Принуждая в новых условиях жить по старым канонам, культура стала приносить людям страдания. Внезапно девальвированные древние ценности оказались так же полезны, как карта плоской Земли для орбитальных полётов. Этим в частности и обусловлена утрата родительского авторитета в глазах молодёжи, усилившаяся в XX веке (Поливанова и др., 2013) — дети видят, что их родители ведут себя неадекватно новым социальным условиям, и потому больше не могут выступать образцами для подражания, что и привело к ориентации молодёжи на самих себя как более адекватных носителей современных взглядов и навыков. Нынешней молодёжи оказалось куда логичнее ориентироваться на отдалённых, но современных им Других, нежели на собственных родителей, носителей ценностей уже устаревших.

Ортега-и-Гассет считал, что массы — "это те, кто плывёт по течению и лишён ориентиров" (2008, с. 48). Но это не так. Массы как раз перегружены ориентирами, без ориентиров они и шага ступить не могут, поскольку рождать собственные смыслы и прокладывать свои пути они не способны, как паркинсоник, замерший на месте. Ходить по струнке и в указанном направлении — вот призвание масс, почему они старательно и выискивают ориентиры всюду, где только можно — в священных писаниях, в кино, в Instagram популярных звёзд. В этом плане точнее высказывание Бодрийяра, считавшего массы теми, "кто ослеплён игрой символов и порабощён стереотипами" (2007, с. 192).

Можно быть хоть тысячекратно уверенным в уникальности собственного Я, но на деле нет ничего более стандартного, чем наша точка зрения и наше мнение о самих себе. Наше Я — лишь иллюзия.

И что в остатке?

"Всё, что ты знаешь — ложь" заявил однажды радикальный поэт Илья Кормильцев, а "все открытые двери ведут в тупик". Отсутствие инстинктов у человека с лихвой компенсируется перениманием культурных шаблонов и восприятием мира только через них. При этом за пределами шаблонов остаётся неувиденным миллион иных возможностей. Мы привыкли ходить по натоптанному, и это большая наша