Джон Леннон - Алан Клейсон

После окончания выступления их знакомили с городом музыканты из Seniors и The Jets, контракт которых с «Тор Теп» подходил к концу. Рики Ричардс сопровождал Леннона в магазин музыкальных инструментов, когда тот выложил кучу мятых дойчмарок за гитару «Rickenbacker». Впоследствии, во время своего краткого визита в Гамбург в 1961 году, Ричарде вышел на сцену вместе с Beatles, одолжив у Джона его дорогую гитару и сыграв свои композиции «I Go Ape» и «C'mon Everybody».

Несмотря на то, что Beatles дружили с такими закоренелыми рокерами, как Ричарде, и многочисленной командой официантов и вышибал «Кайзеркеллер», все пятеро прибывших в Гамбург ребят имели среднее классическое образование и их мнимая принадлежность к британской элите притягивала гамбургских поклонников экзистенциализма — «экзистов», главными фигурами среди которых были Юрген Вольмер, Клаус Фурман и Астрид Кирхгерр. Это противоречило утверждению Харрисона, который в 1967 году сказал одному из журналистов, что в целом Beatles были «отстающими в школе». И действительно, при необходимости Сатклифф, Леннон и Маккартни умели произносить длинные речи — правда, на английском, но это не имело особого значения. Плюс студенческий жаргон, а также небрежные упоминания о таких оригинальных личностях, как Модильяни и датский философ Серен Кьеркегор. Вместе с Харрисоном они увлеклись сплавом поэзии и рока, и поэт из Суссекса Ройстон Эллис считал, «что они имели больше прав называться богемой, чем другие молодые люди с севера». В определенной степени Стюарт, Джон и Пол — а также Пит с Джорджем — поддерживали этот имидж. В одном из эпизодов они ошеломили музыканта другой группы, когда в артистической уборной сделали вид, что якобы читают друг другу стихи русских поэтов, с притворной серьезностью произнося бессмысленные словосочетания.

Возможно, именно эта претендующая на художественность аура позволила молодым «экзистенциалистам» из Гамбурга — они, как хвастался Вольмер, «довольно хорошо говорили по-английски, который выучили в школе» — после внутренних дебатов принять участие в развлечениях и привыкнуть к легендарной вульгарности, царившей на сценах «Кайзеркеллер», «Тор Теп» и других заведений улицы Рипербан. Некоторые обнаружили у Джона признаки сильной личности, отсутствовавшие у других. «Леннон, явный лидер группы, был типичным рокером, — вспоминал Юрген Вольмер. — Он был невозмутим; никаких жестов — только слегка покачивался в такт музыке. Агрессивный нелюдим вроде Брандо». Однако Леннон вовсе не обладал этим мрачным магнетизмом и, не задумываясь, использовал грубые выражения в кульминационные моменты и безумствовал на сцене при исполнении таких вещей, как «Hound Dog».

Стоявший слева от Леннона бас-гитарист никак не тянул на гениального исполнителя. Но это не имело значения для Астрид Кирхгерр, потому что в один из вечеров в «Кайзеркеллер» они перешли границу невинной дружбы и признались друг другу в любви. Каким бы странным ни казался ее выбор, Кирхгерр исповедовала современные взгляды, и вскоре Астрид и Стюарт стали жить вместе.

Кен Хортон, старый школьный приятель Стюарта, получил письмо с подробным описанием того момента, когда Стюарт сделал предложение своему «прекрасному маленькому ангелу». Он писал: «Я ее храм, а она — звенящие в нем колокола». Джон, будучи более ветреным и циничным, считал, что Стюарт спятил. С ним были согласны Джордж, Пол и Пит. Леннон, взявший на себя роль самозваного защитника морального благополучия Стюарта, сформулировал политическую платформу: Астрид, конечно, красивая девушка, но мечты связывают руки, а красивых девушек полно в любом уголке Гросс Фрейт.

Подоплека состояла в том, что Астрид вклинилась в связь между Ленноном и Стюартом. В то время малейшее изменение интонаций в голосе Стюарта приводило к вспышке ярости Леннона — и особенно в присутствии Астрид. Когда ее не было рядом, он расслаблялся, довольный тем, что внимание Стюарта вновь всецело принадлежит ему. Тем не менее присутствовавшая или отсутствовавшая Астрид часто становилась главным объектом нападения, когда проявлялась неприятная привычка Леннона — он никогда не пытался себя переделать — говорить первое попавшееся, что приходило ему в голову.

Поражала невоспитанность Джона, которая, подобно шрапнели, возмущала все их окружение в «Кайзеркеллер», а вне публики принимала еще более концентрированный вид. После нескольких недель в Гамбурге Леннон не избавился от стереотипов в отношении немцев, и с его языка часто слетали обидные реплики, даже когда он заказывал пиво в баре. Поначалу Астрид не понимала, почему он с ней особенно груб. Она Когда-то отвечала ему, но ее приводили в замешательство не только колкости, но и то, что он периодически уступал, как будто отходя на заранее подготовленные позиции.

Стюарт страдал, видя, как ссорятся два самых близких ему человека. Он переводил взгляд с невесты на лучшего друга — как во время теннисного матча, — наблюдая, как безобидный обмен шутками за несколько секунд превращался в поток взаимных оскорблений. Он не мог встать на защиту женщины, которую боготворил, потому что это было бы предательством обета верности, составлявшего основу их отношений с Джоном. Когда Леннон успокаивался после очередной перебранки с Астрид, с губ Стюарта слетал свист, и он начинал готовиться к обороне — вскоре позиции поменяются, и Джон примется за него. Кипящую от негодования или испытывающую облегчение Астрид он успокаивал заявлениями, что Джон отличный парень, только нужно его узнать поближе.

Предположение Астрид, что Леннон ненавидел ее, было вполне обоснованным, но ложным по сути. Просто эта девчонка нравилась ему самому — она была больше похожа на благовоспитанную Брижит Бардо, чем Синтия, — но он чувствовал, что она ему не пара. Хотя поначалу было трудно поверить, что такая интеллектуалка встречается со Стюартом. Возможно, он — Джон — не такой уж ей неровня. Если бы у него хватило смелости порвать с Синтией, а Стюарт не проявил бы никакого интереса к Астрид, он мог бы приударить за ней сам. Он чувствовал опасное влечение даже во время самых жарких перебранок, но, подобно многим так называемым экстравертам, скрывал свои чувства к женщинам под маской грубости — в данном случае под личиной неотесанного и несдержанного ливерпульца.

Он был ребячливым и вдобавок довольно стервозным, но ни Астрид, ни ее мать не могли скрыть своего восхищения Ленноном, которого считали самым последовательным бунтарем на земле. Во время визитов в дом девушки, расположенный в чопорном Пригороде Гамбурга, он просматривал книжные полки и коллекцию пластинок Астрид, отпуская иронические комментарии в адрес почти всех писателей — Кокто, Сартра, По, Уайльда, Ницше, де Сада — и композиторов, даже Вагнера и Стравинского, произведений которых он, возможно, никогда не слышал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});