Салон недобрых услуг - Валерий Гусев

– Сквозняк, Дим! – Алешка крикнул это так, будто мешок с золотом нашел. – Сквозняк!

– Ну и что?

– Он, Дим, дует! От окошка к той стене.

Я посмотрел на ту стену. Стена как стена. Облезлая, обшарпанная, исписанная всякой пакостью. Да еще к ней прислонены какие-то доски.

– Дим! В этой стене дырка! Давай ее найдем. Может, она побольше, чем окошко.

А что? Это правильная мысль. Я загасил почти догоревшую спичку и взялся отбрасывать от стены доски. Они были тяжелые, сырые, вообще противные на ощупь. Но я их полюбил – за досками, и вправду, была дырка. Куда там окошкам до этой дырени.

Это был дверной проем, за которым угадывались ступени лестницы. Они шли куда-то наверх. И там было темно.

– Здорово, Дим! – ликовал Алешка. – Подземный ход! – Его нисколько не смутило, что этот подземный ход взбирался наверх. – Пошли скорей! Мы там еще чего-нибудь найдем!

Я лично надеялся там найти не клад, не склад, а выход на свет божий. Чиркнув еще одной спичкой, я первым вступил на ступени. Они были крутые и тоже расшатанные. Лешка пыхтел за мной. Кладоискатель...

Спичка погасла. Но зажигать другую не пришлось – впереди было светло.

– Ура? – спросил Алешка. И сам себе ответил: – Еще как ура-то!

Мы вышли на белый свет. И оказались... в церкви. В каком-то ее боковом помещении. Оно было ярко освещено заходящим солнцем. Алешка чихнул. И засмеялся. Отважный он все-таки пацан. Другой бы на его месте изнылся бы, скулил бы и плакал от страха. Мне захотелось погладить его по голове в качестве старшего брата. Но я не успел.

– Стой, Дим! А улики? Они их могут перепрятать. Раз уж они знают, что мы эти номера нашли.

Во дает! Вместо того чтобы чесать отсюда без оглядки, он из-за улик слезы льет. А мне уже захотелось не погладить его по головке, а влепить по этой головке увесистый подзатыльник. Тем более что он прав. Но так не хотелось возвращаться в этот подвал, с гробами и покойниками!

Но мы все-таки спустились в него, перетащили ящик с номерами в церковь, засунули его в какую-то нишу и забросали каким-то тряпьем.

И наконец-то выбрались к солнцу.

Алешка первым делом подбежал к этой злосчастной подвальной двери.

Точно – кто-то замотал вокруг гвоздей кусок проволоки. И этот кто-то знал, что мы находимся в подвале.

Я невольно огляделся, но ничего, кроме крапивы, лопухов и покосившихся, позеленевших надгробий, не обнаружил.

– Пошли отсюда, – сказал я.

И Алешка со мной согласился.

На обратном пути я все время думал: кто же развалил нашу баррикадную лестницу? Кто запер нас в подвале? А потом устал думать и спросил у Алешки.

– Дим, Шурик – это Рябчик, брат Мариши. – Не совсем понятно объяснил тот. – Она была Рябой, а стала Каминской. А Шурик так Рябым Рябчиком и остался.

Папа как-то сказал, что многие трудности возникают из-за недостатка информации. Мне этой информации сейчас как раз и не хватало: я не знал, что Алешка уже давно «законтачил» с этим балбесом Шуриком. И выведал у него кое-что очень важное. И давно уже имеет трудности не от недостатка, а от избытка информации.

Многое в этой истории, как и в любом детективе, стало известно гораздо позже. Для меня, по крайней мере. А Лешка запомнил, что Шурика Мариша отправила обратно в Лопушанск. Он и тут пришелся кстати. И когда мы нарисовались в пределах Лопушанского «филиала Альянеца», ему поручили на всякий случай за нами приглядеть. А Шурик не только приглядел, но и перевыполнил задание. Всего делов-то...

...В Москву мы вернулись почти засветло. В «средний» вечер. Поблагодарили дядю Федора.

– Всего делов-то, – сказал он, нагнулся и стал что-то шарить на полу машины. Подобрал и подал нам... ключи от нашей квартиры.

– У тебя дырка в кармане, что ли? – прошипел Алешка. – Голову не потеряй.

– Я голову в кармане не ношу, – прошипел я в ответ.

Дядя Федор тут же вмешался, чтобы мы не поссорились:

– И куда завтра будем ехать?

– Кроссовки выручать.

– Всего делов-то...

Первым делом, войдя в квартиру, я положил телефонную трубку на аппарат. Телефон тут же зазвонил. Это была рассерженная мама.

– Опять не могу дозвониться! Чем вы там занимаетесь? С кем трепались целый день?

– Димка трубку мимо шмякнул. Разозлился, – ответил Алешка.

– На кого?

– Семен Михалыч звонил. Он вспомнил, как ушные капли называются. Только мы все равно забыли.

Я забрал у него трубку и спросил маму:

– А как ваши шашлыки?

– Еще не знаю, – вздохнула мама. – Мы пока на грядках.

– Клубнику собираете?

– Сажаем.

– А потом? – спросил я. – Будете шашлыки поглощать?

– Потом будем воду носить в бочку. Издалека. Для душа. А вы чем занимались? Кроме болтовни по телефону?

Алешка выхватил у меня трубку:

– Мам, мы в церковь ходили. Так здорово. Мы даже немного заблудились.

Мама ошарашенно молчала. А Лешка вдохновенно врал дальше. Нет, не врал, он говорил почти правду:

– Голубей покормили. Лестницу починили.

– В нашем подъезде? – упавшим голосом уточнила мама.

– Нет, в соседнем, недалеко от нас. Железную такую. На кровать похожую.

Мама, наверное, взялась одной рукой за висок. И сказала:

– Все! Хватит. Я позже перезвоню.

– Мам! – успел посоветовать Алешка, – ты воду не ведром, а кружкой носи! Самой маленькой. А ведрами пусть дядя Каша таскает. И тетя Мариша.

– Ей нельзя, – длинно вздохнула мама, – она фигуру бережет. – И положила трубку.

– Ты чего ей наплел? – набросился я на Алешку.

– Ничего особенного, все по правде. – Похвалился: – Я ей еще про палец не сказал.

– Про какой еще палец?

– Указательный, Дим. Я его немного зашиб, когда по кровати спускался, об кирпич.

– Покажи!

– Разуваться не хочется.

– Не понял.

– На ноге, Дим.

Указательный палец на ноге! Это что-то новенькое!

– Какие вы все странные, – проворчал Алешка. И стал подробно объяснять: – На руке большой палец есть? Есть. А рядом с ним какой? Указательный. На ноге большой палец есть? Есть! А рядом с ним тогда какой? Как называется?

Это называется средний вечер. Или ранний день. А может, и поздний.

У меня и так уже от всех сегодняшних событий голова гудела. Мне хотелось только одного – лечь в постель и отвернуться от всех проблем к стенке.

Я так и сказал Алешке. Он согласился:

– Правильно, Дим. Утро вечера мудренее. Так всенародный опыт говорит.

Едва моя голова коснулась подушки, как перед моими закрытыми глазами побежала лента дороги, закурчавились кленовые липы, замелькали красивые краденые иномарки. А потом все закружилось и ухнуло в темноту...

– Дим! Я все придумал! – ворвался в мой сон радостный Алешкин голос. – Вставай.

Я открыл глаза. Утро вечера мудренее, как говорит «всенародный» опыт.

Мудрое утро было очень яркое. Прямо в лицо мне светило вовсе не солнце, а наша люстра. Не сразу до меня дошло, что это не раннее утро, а все еще поздняя ночь.

– Ты что! – Я вскочил. – До утра не мог потерпеть?

– Я хотел тебя поскорее обрадовать, – виновато, но с хитринкой сказал Алешка. – Я операцию придумал. Мы их тепленькими возьмем.

Мне они и холодненькими на фиг не нужны. Особенно ночью, после утомительного дня. Но Алешка начал нашептывать мне такое, что я сразу как бы проснулся. И сначала хотел сказать: «Ни за что!», потом – «В этом что-то есть!», а еще потом – «Блеск!»

Алешка, дитя Шерлока Холмса, полковника милиции, конечно, неплохо разбирался в некоторых деталях оперативной работы. И он знал, что такое внедрение в преступную группу. В этой группе появляется новый бандит (сотрудник милиции), входит в доверие и начинает развал банды изнутри. Узнает про ее планы, про все, что она натворила. А самое главное – дает главарям неправильную информацию, чтобы эта банда, в конце концов, так влипла, чтобы уже не выбралась...

Вот и Алешка задумал что-то похожее. Что-то вроде внедрения и неправильной информации. Чтобы они влипли. И не как бы, и не типа того, а по полной программе.

Но это было очень опасно. Поэтому я и хотел сразу же сказать: «Ни за что!» Потом мне эта идея понравилась, и я согласился ее протолкнуть. Но только собственными руками, а не Алешкиными.

– Ты что! – Алешка вытаращил глаза. – Дим, у тебя не получится. Ты врать не умеешь. А там, знаешь, сколько врать придется.

Да, я врать еще не научился. А у Алешки это здорово получается. Очень естественно и правдоподобно. Наверное, потому что он врет очень близко к правде. И с очень ясными глазами. И ресницами при этом щелкает очень убедительно. Но надо сказать в его пользу, что для своей выгоды он никогда не врет. Он врет либо для врагов, либо для того, чтобы не огорчать папу и не пугать маму.

– И ты не волнуйся, Дим. Ты же будешь почти рядом. И если надо, разнесешь их всех вдребезги.