Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I) - Егор Петрович Ковалевский

через Германию, были прерваны и даже европейские журналы получались через миссию в Стокгольме. Блудов, по-видимому, успел найтись в трудном своем положении, и, судя по депешам к нему графа Румянцева, действиями его оставались довольны.

Жизнь в Стокгольме вообще скучна, а в то время, при тех условиях, о которых мы говорили, была еще скучнее; для Блудова же вскоре она сделалась невыносимою. Известия, получаемые из России, и без того слишком бедственные, раздувались еще более в Стокгольмской прессе и публике. По донесениям своего Вяземского управляющего, он мог судить какой след оставляют за собою французы. Деревни его были уничтожены дотла пожаром; из крестьян – ровно половина истреблена неприятелем[39]; дом в Вязьме и барская усадьба, доставшаяся от дяди, были преданы огню. Наконец, известие о взятии Москвы совсем сразило его. Вдали от России, оно имело вид решительной нашей погибели. В эти тяжелые минуты жена Блудова имела на него благодетельное влияние; она твердо верила в спасение России, ободряла и утешала мужа и невольно внушала ему ту же веру. К тому же судьба, как бы сжалилась над ним и послала издалека одну замечательную личность, которая оживила маленькое общество Блудовых.

Баронесса Сталь-Голштейн возбудила негодование Наполеона, когда тот еще был консулом. Блестящая по уму, независимая по состоянию, она служила центром небольшого, но избранного Парижского общества, которое не преклонялось перед консулом, не раболепствовало перед императором, не унижалось до лести и безусловного восхваления Наполеона. Этого уже было достаточно, чтобы раздражить властителя половины Европы, а несколько острых слов, вышедших из ее кружка, приписываемых ей, направленных против Наполеона, и тесная связь с Бенжамен-Констаном довершили его негодование. Мелкие придирки обратились в постоянное преследование и окончились тем, что она принуждена была искать спасения в бегстве. Это было в начале 1812 года. Нелегко ей было пробраться в то время через Германию, исполнявшую беспрекословно волю Наполеона. «Я проводила все время над изучением карты Европы, – пишет она в своих воспоминаниях, – чтобы бежать от Наполеона, точно также, как он изучал ее, чтобы покорить Европу, и моя, как и его кампания имела целью Россию. Эта держава была тогда последним убежищем угнетенных».

После многих приключений, ей удалось, наконец, через Галицию, достигнуть России и она вздохнула было свободнее, как вдруг разразилась грозная весть – Наполеон вторгся в пределы России. Надо было искать нового убежища. Оставшись только несколько дней в Петербурге, она, через Финляндию, отправилась в Швецию, где наследный принц Бернадот уже высказался против Наполеона и все более сближался с Александром.

Сталь с семейством провела зиму в Стокгольме. Романические отношения ее к Рокку, окончившиеся тайным, не объявленным браком известны. В один прекрасный вечер нашли у дверей дома Сталь раненого, истекающего кровью молодого человека; его внесли в дом; сама хозяйка неотступно за ним ухаживала, и через несколько дней больной, именно кавалер де-Рокка, поправился, а Сталь страстно влюбилась. Впрочем, трудно было женщине, проводившей с ним несколько дней и ночей вместе не влюбиться: он был красавец собой; ума, правда, обыкновенного; но умные женщины не терпят очень умных мужей. Де-Рокка был честный и добрый малый; его любили и посторонние. С ними жила Альбертина, дочь баронессы Сталь, вышедшая впоследствии замуж за герцога де-Бролли, мать писателя Альберта де-Бролли, в то время милая, молоденькая, умная, веселая и добрая девушка. Она очень сдружилась с княжною Марьей Андреевной Щербатовой, меньшей сестрой Блудовой, которая жила с нею в Стокгольме; наконец, вместе с Сталь находился неразлучный друг, воспитатель детей и сотрудник ее, Вильгельм Шлегель, которого нельзя было не уважать, несмотря на некоторые его мелкие недостатки.

Сталь была рождена для общества. Живой, исполненный остроумия, блистательный разговор, без всякой изысканности и сентиментальности, которыми часто грешат ее литературные произведения, заставляли собеседников забывать ее дурную наружность, увлекаться и проводить с нею целые вечера. Она любила и ценила ум в других; живой обмен мыслей и остроумия ей были необходимы, как масло для лампы: «J'étais vulnérable, par mon goāt pour la société», – пишет она, – «le plaisir de causer, je l'avoue, a toujours été pour moi le plus piquant de tous»[40]. Для нее приезд Блудовых в Стокгольм был просто даром неба. Она нашла в них именно то, чего искала. Блудов также любил общество; до конца жизни он привлекал его к себе приветливым и необыкновенно добродушным приемом и оживлял блестящим умом. Оба семейства сблизились, и вскоре отношения их сделались самыми искренними, дружескими; не проходило вечера, чтобы они не видались между собою.

В Стокгольме родилась старшая дочь Блудовых: Сталь первая приняла ее к себе на руки и напутствовала к новой жизни.

Взаимные отношения, свидания, беседы умной изгнанницы оставили в памяти Блудова самый светлый след, не помрачаемый никакими тенями неприятных столкновений. По-видимому, в баронессе Сталь они произвели то же впечатление. Несколько сказанных ею задушевных слов о семействе Блудова служат тому доказательством.

Июня 8-го, 1813 года приехал в Стокгольм назначенный полномочным министром при тамошнем дворе барон Строгонов, – тот самый Строгонов, которого память еще так жива на Востоке. В бытность свою послом в Константинополе, он в самую критическую эпоху, умел сохранить все достоинство русского посла и в минуты опасности выказать ту непоколебимую твердость, которая заставила его уважать самих турок, несмотря на то, что тогда в Стамбуле еще сажали послов в семибашенный замок. Славяне-райи будут долго помнить его, как единственного защитника своего, как человека, к которому они прибегали не только в нуждах политических, но в частных своих делах и всегда встречали в нем самое искреннее сочувствие.

Блудов, назначенный советником миссии только для того, чтобы управлять ею во время отсутствия посланника, вскоре по приезде Строгонова оставил Швецию и приехал в Петербург в самую знаменательную, самую великую эпоху для России и для Государя Александра Павловича.

Когда, после всех превратностей войны, по пути усеянному трупами, русские войска, сначала отступавшие перед французами до Москвы, наконец достигли по пятам их до Парижа, – Александр остановил движение войск перед столицей, уже ожидавшей участи Москвы. «Тяжба человечества выиграна!» – сказал он после Монмартрского дела. Но какой борьбы стоила она, какую непреклонную волю, сколько силы характера нужно было, чтобы противостоять всем колебаниям, всем соблазнам, которые представляли ему союзники для вступления в переговоры с неприятелем на длинном пути побед и поражений от Москвы до Парижа, и ему, ему одному принадлежит слава того, что тяжба человечества решена, выиграна и не затянулась на бесконечное время. Этого одного подвига слишком достаточно, чтобы опровергнуть все упреки в слабости, нерешительности его