Командир - Владимир Поселягин

Благодать, ни одного знакомого лица. Я раскидал их по подразделениям, кроме зенитчиков и сапера. Не понимаю, почему их гнали вместе с рядовыми. Ведь бойцов и командиров должны были сортировать. Но никто не знал почему. Приказав построить всех бойцов, прошел вдоль строя, разглядывая лица. Тоже мимо, ни одного знакомого лица.

Никаненков, сопровождавший меня, за все время осмотра был напряжен, как струна. Когда я повернулся и сказал ему, что ни одного знакомого лица не обнаружил, было забавно наблюдать, как он воспрянул духом. Несмотря на проблемы, связанные с такой толпой, я решил идти таким же макаром. То есть колонна пленных в сопровождении конвойных. Проблема была в том, что пройти нужно было по прямой тридцать два километра. Однако пленные уже отмахали почти сорок километров — и это без остановки, без отдыха, бегом или быстрым шагом. Все слабые и легкораненые остались лежать на обочинах дорог. Конвойные с ними не церемонились, стреляли в упор. Некоторые со смехом. Никаненков, когда мы сидели и прорабатывали маршрут пути до стоянки мехгруппы, рассказал, как их вели. Даже меня мороз пробрал по коже. Теперь было понятно, почему пленные бросались прямо на пулеметы. Был шанс, и они его использовали. Выходить мы решили за два часа до заката, используя время для отдыха бойцов.

— Слушай, Сань. Я решил, возьму раненых, пяток бойцов в трофейной форме и мотнусь до наших. Выгружу раненых, возьму свободные грузовики — и сразу к вам. Один рейс точно сделать успею.

— А что, план хорош. Кого возьмешь?

— Семью генерала, это понятно. А больше места нет. Два же грузовика всего.

— Когда выезжать думаешь?

— Да прямо сейчас и поеду. Чего тянуть?

— Ладно. Я буду готовить раненых к поездке.

— Подожди, Сань. Я вот чего подумал, мы можем и не успеть к сроку. Так что все пулеметы оставляем с вами. Выстави максимальное количество постов. Лады?

Машины медленно переваливались через колдобины, небольшая ямка или кочка — и сразу бешеный стук в кабину. То, что раненых нужно вести медленно, чтобы не растрясти, я не учел и сейчас пожинал плоды. Когда везли раненого летчика, проблем не было, он постоянно был без сознания, а тут? К сроку мы теперь не успеем по-любому.

Ехали мы теперь по другой дороге. Нужно сказать большое спасибо немцам за тщательную проработку карт. Тут были даже проселочные и лесные дороги.

Медленно двигавшиеся машины подъехали к глубокому оврагу. Дорога спускалась вниз и терялась во мгле. Высоченные сосны давали мало тени, и сверху казалось, что внизу царство тьмы. Водитель остановил машину прямо перед пропастью так, что капот нависал над обрывом, и, открыв дверцу, выпрыгнул на дорогу. Сзади к нему подошел водитель второй машины. Уже вместе они отошли к краю дороги и стали о чем-то совещаться.

— Архипов, в чем дело? — открыв дверцу, спросил я у своего водителя.

— Опасно тут спускаться, товарищ капитан. Нужно бы осмотреться, спуститься вниз.

— Ясно, что ничего не ясно. Ладно, сейчас возьмем пару бойцов и спустимся вниз. Я тоже прогуляюсь, а то на этой дороге все кишки растряс.

Построив бойцов, я двоих забирал с собой, троих оставил в охранении у машин.

— Товарищ капитан! — окликнул меня слабый голос из кузова второй машины. Подойдя к ней, я увидел через откинутый сбоку тент раненого летчика, которого мы забрали вместе с генеральской семьей. Летчик сидел, привалившись спиной к кузову, и смотрел на меня. Лицо его было перекошено от боли.

— Слушаю вас, младший лейтенант. — Когда летчика грузили в машину, мне дали его документы, и из них я узнал, что он является штурманом дальней бомбардировочной эскадрильи, младшим лейтенантом Чубайсовым. Допросить его не получилось, он был постоянно без сознания. Только раз он пришел в себя, и я смог с ним поговорить.

Выяснилось, что их сбили при возвращении с задания. И что когда весь экипаж выпрыгнул, немецкие летчики-истребители расстреливали их в воздухе. Лейтенанту повезло, что парашют он открыл с опозданием, почти у самой земли. Но немцы не оставили его без внимания. Результат — перелом ноги и сквозное ранение. Сам он с трудом смог перевязаться. Повезло ему еще в том, что его быстро нашли крестьяне и успели спрятать и перевязать.

— Боец справа от меня, похоже, умер, — сказал штурман.

Встав на колесо, я заглянул в кузов. Прикрытый грязной шинелью боец смотрел в небо стеклянными глазами. Приложив руку к холодной шее, я с надеждой пытался уловить пульс. Его не было. Вздохнув, я провел рукой по лицу мертвого бойца, закрывая веки. Спрыгнув на землю, сказал лейтенанту:

— Хоронить его будем, когда приедем на базу. Со всеми воинскими почестями. — Но лейтенанту, видимо, было уже все равно; закатив глаза, он уронил голову на грудь. Приложив руку к шее, я услышал слабый пульс. Вздохнув свободней, крикнул медика из первой машины. Нам пришлось из-за малого количества мест взять одного военврача. Я объяснил, что раненый летчик потерял сознание, нужно посмотреть его, уведомив также об умершем бойце. Занимавшийся одним из раненых в кузове первой машины медик оторвался от работы и кивнул.

Поправив ремень автомата на плече, я стал спускаться вслед за бойцами, державшими оружие на изготовку. Оба водителя топали за мной, негромко переговариваясь. Идя рядом с глубокой колеей, я стал разглядывать трактор, увязший в середине огромной лужи так, что вода была поверх гусениц. Подойдя ближе, увидел, что прошлые водители просто объехали лужу по краю, набив там даже новою колею. Разглядывая трактор, размышлял. Трактор наш, застрял, бросили, но не это привлекло мое внимание. Хмыкнув, громко сказал на русском:

— Можете выходить, мы свои, русские. Просто одеты в трофейную форму.

Бойцы, слушая мою речь, сразу же закрутили головой. У обоих на лице отразилась досада. Из-под трактора высунулась грязная голова в советской пилотке без звездочки. Внимательно поглядев на нас, боец вылез весь. Даже сквозь грязь, стекающую по нему, было видно, насколько он худ.

— Вы кто? — хрипло выдохнул неизвестный, держась за трактор. Я вдруг понял, что он от голода еле-еле на ногах стоит. И что в лужу он залез в надежде найти что-нибудь съедобное в тракторе.

— Капитан Михайлов. Боец, тебе нужна помощь? — спросил я. Неизвестный вдруг пошатнулся и стал падать лицом в лужу. Бойцы синхронно прыгнули в лужу и, разбрызгивая грязь, подбежали к упавшему. Подхватив его под мышки, потащили.

— Архипов. Давай медика сюда. Живо! — крикнул я.

Сорвавшийся с места водила рванул наверх. Мы вчетвером вынесли тело на сухое место. Парень был в сознании. Редкая бородка и осунувшееся лицо говорили о многом. Закашлявшись, он попросил:

— Есть, дайте поесть, пожалуйста.

Сзади раздался топот двух человек. Обернувшись, я сказал подбежавшему военврачу:

— Похоже на дистрофию. Он крайне истощен.

Военврач оттер меня в сторону. Открыв трофейную медицинскую сумку, он стал в ней ковыряться, потом, повернувшись, спросил:

— Вы его не кормили? — В ответ на мой отрицательный поворот головы он улыбнулся: — Молодцы. Вы ему, считай, жизнь спасли.

Обойдя врача, я подошел к незнакомцу с другой стороны:

— Ты меня понимаешь?

Парень чуть слышно прошептал:

— Да.

— Ты один?

Незнакомец отрицательно покачал головой.

— Сколько вас?

— Ээтро.

— Что?

Незнакомец закашлялся.

— Семеро, — повторил он.

— Из лагеря сбежали?

Незнакомец согласно опустил веки. Видимо, у него окончательно иссякли силы. Я задал последний вопрос.

— Где они?

Из последних сил незнакомец приподнял руку и указал:

— …ам.

— Я понял, боец, мы их найдем. Ты слышишь меня? Мы их найдем. — Но меня оттолкнул в сторону медик. Оставив с ним обоих шоферов, мы с остальными бойцами направились в сторону, куда указал незнакомый боец.

Нашли мы их быстро. Похоже, что как бежали, так и упали. Двое были в сознании. Увидев трех немцев, оба пытались бежать. Но силы покинули их, лежа они с ненавистью смотрели на нас и молчали. Я поднял руки и, повернув ладони в их сторону, спокойно и размеренно сказал:

— Успокойтесь. Мы свои. Советские. Просто одеты в трофейную форму. Все. Спокойно. Успокойтесь… — Я заговаривал их, чтобы они не наделали глупостей, на которые люди способны в отчаянной ситуации. Убедившись, что они успокоились, я велел бойцам не трогать их, не кормить, особенно не кормить. Спокойно подойдя к тяжело дышащему бойцу, по внешнему виду похожему на командира, я присел на корточки и, спокойно глядя ему в глаза, спросил:

— Говорить можешь?

— Д-да. — Откашлявшись, повторил: — Да, могу.

— Хорошо. Рассказывайте.

Возвращаясь к машинам, я усиленно размышлял. Крупный лагерь военнопленных, о котором рассказал сержант Герасимов, не давал мне покоя. Как освободить пленных из лагеря, я решил обсудить со своим штабом, вернувшись в мехгруппу. Оставлять же истощенных бойцов, бежавших из плена, я не собирался. Мне это даже в голову не пришло. Поэтому, выгрузив раненых в неприметном лесочке, в полукилометре от дороги, отвезли туда же на одной из свободных машин и истощенных бежавших из плена бойцов. Оставив с ними одну машину с водителем для охраны и медика и посадив всех бойцов в кузов, мы отправились на свободную охоту. Я решил устроить подвижную засаду. Про которую вычитал в мемуарах офицера-афганца. Идея была проста. Группа бойцов на автотранспорте едет по дороге и в случае встречи с противником атакует его. Но тут есть свои подводные камни.