Жизнь моя - Мишель Пейвер

хромоту — следствие ушиба во время футбольного матча. По словам Майлза, порвалась какая-то связка в колене. Хирургическим путем можно было бы ее закрепить, но Патрик не собирался этого делать.

Наблюдая за ним теперь, Антония не могла заметить ни малейших признаков хромоты. Она подумала, что он хорошо движется, со сдержанной энергией — такой человек способен на неистовство, но хорошо контролирует себя. Ей нравилась его манера двигаться. Ей нравился он. И ей хотелось понравиться ему.

* * *

Майлз обещал Моджи, что они вернутся из Антиба не позже семи, и они смогут поужинать вместе на террасе с шампанским для взрослых и ее любимым diabolo menthe, который он сделает специально для нее.

Когда в девять часов не было никаких признаков их возвращения, Антония дала Моджи вареное яйцо, копченую селедку и уложила спать в свободной комнате на мельнице. Моджи была подавлена, но не особенно удручена. Она привыкла все время быть под присмотром.

Антония с отцом молча поужинали на кухне, а потом каждый пошел по своим делам: он — работать в кабинет, она — к прикроватной тумбочке, чтобы достать на пару часов свои записи. В полночь она легла спать.

В два часа ночи она была разбужена сердитым голосом отца внизу, во дворе. Хлопнула дверь. Засмеялась девушка. Загудел клаксон. Потом раздался оскорбленный вопль Альфонса. Кот всегда спал в дверях, а ее отец вечно наступал на него.

Больная от усталости, Антония завернулась в кимоно и спустилась вниз.

Она нашла отца стоящим в пижаме на ступеньках кухни, моргающим в резком свете фонаря у подъезда. Майлз, Саймон и Нерисса вповалку лежали в «панде», а Патрик, выглядевший усталым, был за рулем. Майлз пронзительно звал Моджи во всю силу своего голоса. Он был или очень пьян, или под кайфом. А может, и то и другое.

— Это к тебе, — сквозь зубы пробормотал доктор Хант, прежде чем скрыться в доме. Секундой позже его дверь захлопнулась с такой силой, что дом содрогнулся.

Антония потерла лицо и подавила зевок.

— Майлз, ступай домой. Два часа ночи!

— Где Моджи? — орал он. — Я приехал забрать свою сестру!

— Майлз, — пробормотал Патрик. — Ну, это недоразумение, мы едем домой.

— Отвали, Пэдди! Я приехал забрать свою Моджи!

— Ничего подобного ты не сделаешь, — отрезала Антония. — Так что убирайся! Это же касается Саймона с Нериссой. Если вы, двое, не в силах вернуться домой, можете остаться у Майлза, для разнообразия. А теперь — исчезните!

Все четверо уставились на нее.

Внезапно она представила себя не в коротком зеленом кимоно, а как сварливую домохозяйку в мыльной опере. Брюзга, сварливая баба: с бигуди в волосах и с кольд-кремом на лице, сжимающая на груди грязный банный халат. Придирки, придирки, придирки — вот чем ты всегда занята!

«Хорошо, если ты чувствуешь себя покинутой, — сердито выговаривала она себе, — это твоя собственная вина. Ты могла бы поехать с ними в Антиб, ничто тебе не мешало. Но Майлз прав: ты просто слишком труслива, чтобы получать удовольствие».

Патрик завел мотор, а Майлз нарочито отвернулся. Завтра будут проблемы.

Саймон тяжело привалился к окну и отключился. Нерисса сидела рядом с Патриком, беспомощно хихикая, обвив рукой его шею. Ее большой палец нежно гладил основание его горла.

Патрик завел «панду», обернулся и посмотрел на Антонию.

— Извините, — сказал он. — Я не хотел, чтобы так вышло.

Она ничего не ответила.

«Панда» выехала со двора в брызгах пыли и гравия, а она стояла, глядя, как огни фар совершают свой путь вверх по холму.

— И меня извините тоже, — сказала она.

Глава 7

— Не представляю, — сказал Майлз, откатившись от Нериссы, — что мне сделать, чтобы помириться с Тони? Она ведь была не в себе, да?

Нерисса зевнула и посмотрела на часы. Три ночи. Черт! Если она сейчас же не заснет, то будет выглядеть кошмарно.

— Откуда мне знать, — пробормотала она. — Такие люди, как она, всегда были для меня закрытой книгой.

Майлз фыркнул.

— Зачем так беспокоиться об определениях!

Она не поняла, что он имел в виду, но не чувствовала желания спрашивать.

Она была раздражена. Действительно, теперь, когда она думала об этом, она была чрезвычайно раздражена. Она получила удовольствие от дня в Антибе, но закончился этот день совсем не так, как ей хотелось. Она предвкушала долгий, чистый, блаженный сон без секса внизу, на мельнице, на большой прохладной двуспальной кровати, которую она делила с Саймоном. Саймон не побеспокоил бы ее ради секса. Он был бы холоден так же, как сейчас, когда был в одной из свободных комнат в Лез Лимоньерс. Но стычка с Тони все испортила. И теперь она была с потным мужчиной в постели, которую, кажется, целую вечность не меняли.

«Премия» — так Майлз это называл. Да уж, подумала Нерисса. Не то чтобы она не любила секс. Иногда она получала от секса большое удовольствие, особенно от процесса раздевания и предварительных ласк. Но не каждую же ночь! Именно поэтому она оставалась с Саймоном внизу, на мельнице. Он был так легко управляем и так невероятно благодарен, если она говорила «да». Но самая великолепная вещь заключалась в том, что он верил всему, что она говорила, включая ее маленькую полезную ложь о том, насколько маленькое у нее «там, внизу», поэтому он должен быть чрезвычайно осторожен и не делать «это» слишком часто, иначе он нанесет ей рану. Это всегда проходило с такими мужчинами, как Сай. Это давало ему ощущение, что он большой и мужественный защитник. С остальными ей приходилось быть более осторожной. Она поняла, что подавляющее число мужчин (включая Майлза) находили в этом возможность лишний раз обидеть ее.

Она свесила ноги на край кровати и встала.

— Я пошла за пивом.

— Ммм… — пробормотал Майлз в подушку.

В любом случае он не проснется до ее возвращения. Или будет смотреть Олимпийские игры.

Обнаженная, она прошла в свою комнату, которой теперь, встречаясь с Саймоном, пользовалась редко. В комоде она нашла короткую комбинацию тяжелого атласа и надела ее через голову, наслаждаясь прохладным скольжением материала по своей коже. Она не могла понять девушек, которые спят в старых футболках. Нерисса никогда не признавала футболок. И мужских рубашек. И джинсов.

Перед тем как выйти, она оглядела свое отражение в зеркале. «У Нериссы Пасмор тяжелые белокурые волосы, маленькое крепкое тело из податливого фарфора и глаза, напоминающие агаты в реке, освещенной солнцем». Так будет начинаться обзор ее первого фильма.

Сравнение с агатами и фарфором не было