Жизнь моя - Мишель Пейвер

Моджи наконец добрались до Лез Лимоньерс, оставив Антонию Хант на мельнице.

Майлз был в слишком приподнятом настроении, чтобы заметить что-либо: обновленный, свежий и чрезвычайно похожий на щенка в своем стремлении показать Патрику комнату, которую он для него приготовил. Это была большая, полная воздуха и выкрашенная в ярко-белый цвет комната с прохладным полом, покрытым голубой плиткой, и с захватывающим дух видом на ту сторону горного хребта, где находилась Рок де Сент-Пасту.

Майлз проявил некоторую заботу (в духе Майлза), чтобы устроить друга как можно более комфортабельно, найдя пару чистых простыней и подушку и даже поставив веточку бугенвиллеи в банке из-под джема на окно, где она поникла на солнце и разбросала лепестки по всему подоконнику.

Он оставил Патрика распаковываться и вышел за шампанским, ожидавшим во льду, и тортом tatin, [3] купленым в деревенской пекарне, и pâté de sanglier, [4] который им предстояло есть без хлеба, поскольку купить его он позабыл.

Патрик, появившись на террасе после душа в шортах и футболке, нашел отсутствие хлеба непонятно трогательным. Ему от этого стало хуже.

Он сел на один из железных стульев, развернутых к горам, и слушал, как Майлз обменивается с Моджи шутками на кухне. Потом он наклонился вперед и положил локти на перила.

Неодолимое чувство опасности охватило его. Он никогда не испытывал ничего похожего. Ни разу. Даже близко. Это было ужасающе. Чувство было такое, как будто кто-то сковырнул струп и выставил голую плоть под жаркое солнце.

Он глотнул пахнущего лимоном воздуху. На память пришел пассаж из Кассия:

Мальчик зловредный, неужто тебе не прискучит

Целиться в нас, посылая колючие стрелы?

Жалкое, честно сказать, развлеченье для бога — охота на смертных!

Ведь не дано от тебя никуда нам укрыться.

Кровью, страдая, истечь — вот и все, что мы можем.

Так неужели тебе никогда не устать от занятья такого?

«Ты должен уехать отсюда, — внезапно подумал Патрик. — Найди какое-нибудь оправдание, заболей, неважно. Только уезжай немедленно и возвращайся в Англию. Майлз будет взбешен, но что ты сможешь сделать? Какая у тебя есть альтернатива? Остаться здесь и попытаться отбить девушку лучшего друга? Или сидеть и наблюдать, как он ее обманывает? Да, выбор богатый! Ты должен по-быстрому убраться отсюда!»

Глава 5

Рим, 31 марта 53 г. до Рождества Христова

Всю неделю Кассий пребывал в ужасном состоянии. Он старался не показывать этого, когда был с Плавтом, но старик был слишком чутким, чтобы его можно было долго дурачить.

В своем стремлении хорошенько развлечь своего «молодого друга» он устроил два элегантных маленьких обеда, сольный концерт и несколько оживленных дискуссий по философии, астрономии и этике. Кассий пытался делать вид, что всем этим наслаждается.

Но в конце концов наступил вечер, когда Плавт выпил слишком много изюмного вина и совершил ошибку, поздравив Кассия с «достойным» курсом, который тот избрал, чтобы избежать случайных встреч с дочерью Публия Тацита Силана.

— Рим полон красоток! — восклицал он с жизнерадостной беззаботностью шестидесятивосьмилетнего, для которого подобные глупости были уже в прошлом. — Ты поступаешь правильно, мой мальчик! Достойно! Я горжусь тобой.

Кассий стиснул зубы и рявкнул вольноотпущеннику, чтобы тот наполнил его кубок вином.

Он не нуждался в заверениях Плавта, что поступает правильно. Разве у него был выбор? Одного взгляда на дом ее отца было достаточно, чтобы понять — любое другое поведение было бы безумием.

Спустя три дня после Дня Крови он бродил по Палатину и разыскивал ее дом.

Смеркалось. Он только что освободился с дежурства, и после шума казарм Палатинский холм был как могила. Дом ее отца находился на одной из самых тихих и респектабельных улиц, недосягаемо удаленной от несущейся с Тибра вони. Каждый кирпич, каждая плитка сдержанно свидетельствовали о наследственном богатстве. «Нам нет необходимости выставляться напоказ, — тихо шептал дом. — Хвастовство — для плебеев и выскочек».

Фасад без окон, ничем не украшенный, цвет простой — «этрусский красный». Скромный порог из желтого нумидийского мрамора и простая дверь из обитого гвоздиками бука.

«Никакой показухи, — шептал дом. — Мы держим нашу роскошь внутри. Фонтаны и фрески, цветущие сады и мозаичные мраморные полы».

Так что, конечно, Плавт был прав, если подумать. С головой уйти в свои обязанности, вообще забыть о ней. Он лишь хотел, чтобы Плавт не считал необходимым так неискренне аплодировать ему в лицо.

Но, к несчастью, старик делал это, так что Кассий огрызался, а потом чувствовал себя неловко. Что побудило его в качестве компенсации предложить сходить на поэтический вечер вместо друга, когда Плавт, выходя из купальни, растянул лодыжку.

Ах, как же боги наслаждаются своими маленькими шутками! Кто бы мог подумать, что из всех людей именно Плавт будет его губителем?

Вечер имел место на другом конце города и, как опасался Кассий, оказался мучительно скучным. Хозяин, давний друг Плавта по Судебной палате, решил осчастливить присутствующих чтением полной версии своей эпической поэмы «Легенды глубин». Плавт, наделенный заранее копией, великодушно заявил, что это «прекрасный академический труд на тему, которой незаслуженно пренебрегли».

— Недостаточно пренебрегли, — кисло подумал Кассий, подавляя зевоту. Ему хотелось оказаться дома, со стариком. По крайней мере, ему не пришлось бы носить эту проклятую тогу, которая казалась чуждой и громоздкой после военной формы. И кроме того, тогда он мог бы как следует выпить.

Он оставил Плавта, с комфортом возлежащего на кушетке с флягой вина. Кушетка стояла на террасе, откуда он мог наблюдать за своими рабами, занятыми одним из его любимых развлечений — охотой на улиток в овощных грядках при луне.

— Вон там, Солон! Не дай маленьким шельмецам заползти в брокколи!

Добрый, умный, скромный, старый Плавт, подумал Кассий с чувством вины. Чем провинился он, заслужив такого неблагодарного друга, как я?

Подавляя очередной зевок, он начал считать присутствующих по головам, чтобы чем-то себя занять.

Она была в двух рядах перед ним, через проход, слева от него. Она сидела очень прямо и неподвижно, напряженно глядя прямо перед собой, что моментально подсказало ему: она знает о его присутствии.

На ней было одеяние без рукавов цвета темного сапфира — цвета ясного ночного неба, перед тем как угаснет последний луч света. Жемчуг в ушах и все тот же золотой полумесяц на груди. Никаких колец, кроме печатки на мизинце правой руки, которую он заметил, когда она смахивала со щеки темную прядь волос.

Так значит, она не обручена. Он гадал об