Чуть больше мира - Катерина Снежинская

Раны начали затягиваться, так что даже заражение не грозит. Так, лихорадит слегка. И кажется, будто под кожу углей насыпали. Но и хуже бывало. Причём гораздо хуже. Нет, болит несильно. Но постоянно. Не утихает ни на миг. Уж хочется, чтоб острее стало. Всё не эта душу выматывающая нудятина, от которой тянет долбануться головой о камни.

К сожалению, с теми огрызками силы, что у него остались, даже с такими неудобствами не справиться. Ненависть Нопаль гасит огонь. Видимо девчонка пытается с этим справиться. Временами пламя вспыхивает и снова гаснет. Словно на едва тлеющий костёр водичкой плескают.

Пусть уж лучше ненавидит, никто не спорит. Но силы бы сейчас совсем не помешали.

Шаги, отблески факелов на решётке. Еду принесли? Чувства времени совсем пропало. Сожрал его полумрак вместе с полубредом-полусном. И духами проклятая боль.

— Добрый день, дядюшка. Как ты там, не подох ещё? А ну, посвети, ни видно ж ничего…

Две тени нависли над решёткой, мутноватый круг света спустился ниже. Но до Даймонда всё равно не добрался. И правильно. Незачем всем видеть, во что он умудрился превратиться. Сиятельный Грех, чтоб вас всех…

— Твоими стараниями, племянничек, — хороший голос. В меру расслабленный, в меру насмешливый. — Может, добьёшь всё-таки, а? Хоть из родственных чувств? Да и тебе сплошная выгода. А то траться на меня, охрану содержи, корми.

— Ничего, не разорюсь. Думаю, королева все затраты покроет. Да ещё сверху приплатит.

— Ну и дурак же ты, племяник!

Собственный смех раскатился по каменному колодцу, отразился от стен жутковатым эхом.

— Дурак — не дурак, а Грехом она тебя чай не за красивые глаза зовёт. Не захочет, наверное, такого трахаля потерять.

— Ну точно, дурак, — буркнул себе под нос Даймонд, пытаясь устроиться поудобнее.

Правда, это и теоретически-то на каменном полу сделать не просто.

Свежеиспечённый король переступил с ноги на ногу, качнулся свет от факела.

— Ну и воняет же из твоей дыры… — буркнул недовольно.

— А ты что хотел? Не розами гажу. Ладно, Райл, притомил ты меня. Ступай себе. Там, наверное, государственные дела заждались. Чай не всё ещё пролюбить успел?

— Зато ты сумел! — слышно, как сдержаться пытается. Ну что ж? Растут детки, мужают. Может, и поумнеют когда. — Мы тут в твоих вещичках покопались. Не в обиде? Да, думаю, нет. Потому что я твою личную жизнь, можно сказать, устраиваю. Почитал дневничок — и так тебя жалко стало, аж до слёз. Чего, думаю, мается? Ну и некоторые, особо интересные странички зазнобе твоей и отослал.

Сцепить зубы и молчать. Просто сцепить зубы и молчать — это не так сложно. Не орать, не колотиться в истерике и уж, конечно, не грозить смертными карами. Просто молчать. И не спрашивать, как дорогой племянник тетради нашёл. Кровь одна. Для него твои метки, как маяки.

— Хотя тут слух прошёл, что ты помер. Об этом я её тоже предупредил. А то вдруг правдой окажется?

Молчать, молчать, молчать…

— Эй, дядюшка, живой?

— Да сплю я, племянничек. А ты всё зудишь. Иди уже.

— Ну-ну…

Слава духам, ушёл. Засранец, пакостник мелкий! Так себе месть. Не месть даже, а мстишка. Только вот чем аукнется? За такие шалости выдрать бы его вожжами. Да вот почему-то шею свернуть хочется. Предварительно все зубы выбив.

Да, Нопаль… Не верь после этого в предназначение. Предупреждали же Мудрые: не при против судьбы. Не любит стерва, когда с её волей не соглашаются. Ещё как не любит! Везде и всё правильно, гладко и по плану. Нигде ни осечек, ни просчётов, ни ошибок. Но не там, где она появляется. Если есть рядом аэра Кайран, то можно даже и не гадать: всё полетит кувырком. Без чужой помощи, само по себе. Вот что значит с пути свернуть.

А угли под кожей разгораются всё сильнее. Опять, что ли, лихорадка вернулась? Да нет, холодно по-прежнему. Только тело зудит, как крапивой нахлёстанное. Или?.. Точно, руки едва заметно светятся в полумраке, как будто вместо костей — лава. И её сияние пробивается через плоть. И усталость проходит, перед глазами муть тает.

Только этого сейчас недоставало. Дух огня возвращает полную силу. Да ещё, кажется, заёмную с собой прихватил! Пялься не пялься на собственные пальцы, а остановить этого не можешь. И рычание тут не помогает. А камни всё равно крепче твоих кулаков, хоть улупись.

Теперь не шея со спиной болят, а рёбра изнутри распирает? Ну и что? У всех сердце есть, даже у тебя. С какой бы яростью это ни отрицал. Поори, поори. Легче стало? Дура? Конечно, дура! Жить с притушенным её ненавистью духом проще, чем с пылающим пожаром и её… Сожалением? Горем? Болью? А, может, любовью? Или это слишком?

Вот тебе и странички из дневника. Вот тебе и пакость мелкая.

Нет, это не то. О другом нужно думать. Надо выбираться и её вытаскивать. К духам всё, в бездну, в пекло! Какие, мать вашу, интересы? Живой бы вытащить. Говорил Мудрый: заиграешься. Заигрался… Доигрался! Самым умным себя считал, с судьбой за один стол сел. Ладно-ладно, опять не о том.

Успокоится. Сесть. Расслабиться. И думать. Это получается лучше всего. С исполнением не очень. Хотя о чём тут думать? Надумался уже. Хватит рассуждать. Пора действовать. И можешь усмехаться сколько угодно, но её метод в данной ситуации единственный, что вообще сработать может. Сделаем не думая.

В мешке становится всё жарче. Ещё невидимый огонь выжигает воздух, которого тут и так немного. Тени и отблески несуществующего пламени пляшут на стенах, корчатся. Кожа будто вдвое меньше становится — зудит, жжёт. Глаза слезятся и тут же высыхают. Но это ничего, перетерпится.

Только бы дождалась…

* * *

Только когда скала, с торчащим из вышины, как палец, Гхар’ар’Тиром, стала не больше ладони, Даймонд успокоился. Перегнулся через борт, сбросив в воду шарик раскалённого почти белого пламени. Огонь булькнул, как камень, ушёл в свинцовую глубину. Элв сплюну вслед — в тягучей слюне блеснули красным нитки крови. Видимо, опять рана под лопаткой открылась. Но теперь не страшно.

— Что, больше не станешь угрожать бороду подпалить? — ухмыльнулся седоусый Эрих[12], мотнув головой — туда, где утонул огненный шар. — Думаешь, теперь я тебя обратно не отвезу?

— Не отвезёшь, — неохотно отозвался Грех, ложась на дно лодки.

Под кожаным чехлом для паруса, послужившим подстилкой, хлюпала вода. Спина мгновенно заледенела, а аэра и без того снова знобить начало. Сколько ни стягивай прорехи в некогда белом камзоле, теплее не становилось. И вроде бы лихорадка возвращалась. Перетрудился маленько.