Ниневия - Андрей Евгеньевич Корбут

что разговор еще не окончен.

Стемнело. Слуги зажигали светильники, убирали фрукты, сменили вино, принесли толстые покрывала и подушки, стелили постель. Отец и сын сегодня ночевали под открытым небом. Им было что обсудить.

Тем временем Нимрод в спешке покинул дворец и отправился на северную сторону города, где жил один из его доверенных людей.

Колесничий был осторожен, укрылся плащом, избегал людей, держался тени. Вскоре, свернув в проулок с улицы Бродячих псов, он оказался перед калиткой, за которой были слышны пьяные голоса. Нимрод трижды постучал и снова предусмотрительно отошел в тень.

— Э! Пошли прочь! — неприветливо откликнулся кто-то.

— Они так просто не уйдут. Надо бы их проучить! — вторил второй, не такой пьяный.

Через минуту из калитки вышли двое мужчин с обнаженными мечами и горящими глазами. С их уст то и дело срывалась брань. Один — большой, толстый и неповоротливый. Другой — на две головы меньше, сухопарый и верткий как угорь. Оба едва держались на ногах.

— Кто здесь?

— Похоже, кто-то напрашивается на неприятности!

Нимрод вышел на свет и, не открывая лица, негромко назвал имя хозяина дома:

— Дрек.

Невысокий мужчина поспешно спрятал меч, еще поспешнее вытолкал через калитку во двор своего могучего собутыльника, а затем с почтением обратился к ожидавшему его сановнику:

— Мой господин, долгие годы жизни тебе, твоим детям, детям твоих детей, твоим родителям, твоим женам и всем близким родственникам, благополучия, достатка и милости богов…

— Хватит, — остановил его словоблудие Нимрод. — Удивляюсь тебе. Ты вроде только что был пьян… И вдруг мигом протрезвел?

Дрек хитро улыбнулся.

— Я не пьянею. К утру эта бочка с вином, которая только что выкатилась вместе со мной на улицу, станет мне лучшим другом и отпишет свой виноградник в предгорьях. Бедолага впервые приехал в Ниневию, чтобы насладиться праздником.

— У тебя небось и писец с печатью где-нибудь спрятан для этого дела?

— В дальней комнате. Пока отсыпается… Господин, что привело тебя в мою скромную обитель?

— Важное дело. И поэтому завтра ты нужен мне трезвый. Знаешь Аракела?

— Колесничий царицы?

— Он самый. На втором круге его колесница должна сойти с дистанции. Думаю, если лопнет ось, этого будет достаточно.

— Сделаю, — спокойно ответил Дрек и вдруг то ли спьяну, то ли по глупости, пошутил: — Не впервой же…

— Прикуси язык, — резко одернул его Нимрод.

— Господин, — Дрек опустил глаза. — Я только хотел сказать, что на меня можно положиться, ведь я ни разу не подвел моего хозяина.

— Хорошо, — смилостивился вельможа, — ступай, делай свое дело, и смотри, чтобы в этот раз мне не пришлось тебя спасать от внутренней стражи.

Колесничий подождал, пока за хозяином дома закроется калитка, убедился, что ее заперли на засов, и только тогда ушел.

«От Дрека пора избавляться, — размышлял Нимрод, — слишком много знает, и дерзок стал непомерно. Как все сделает, пришлю к нему Тора свернуть шею. А жаль, он был так полезен».

Выйдя из проулка, он услышал быстрые шаги. Три или четыре человека, — подумал колесничий. И вместо того, чтобы повернуть ко дворцу, пошел в обратную сторону. На всякий случай обнажил меч.

Улица была пустынна. И все же Нимрод интуитивно чувствовал опасность и поэтому ускорил шаг. Где-то неподалеку залаяла собака, колесничий оглянулся — и вдруг понял, что кто-то встал у него за спиной. В следующее мгновение боль разорвала его, ослепила снопом света, а затем бросила наземь.

Последней его мыслью было:

«Скачки… как я теперь выиграю скачки».

14

За два года до падения Тиль-Гаримму.

Долина реки Аракс

— Как это случилось? — спросил номарх[38] Арпоксай, верховный вождь катиаров и траспиев[39]. Его ввалившиеся серые глаза увлажнились, а костлявая рука потянулась за мечом, когда ему сообщили о гибели младшего и поэтому самого любимого сына.

Страшась царского гнева, дружинники стояли перед ним с опущенными головами, боялись дышать. На какое-то время в просторном шатре воцарилась тишина. Наконец один из воинов осмелился продолжить:

— Это был Хатрас. Они поспорили, не поделили добычу… коня. Несейского скакуна. Хатрас взбесился, ударил Плита в грудь мечом. На него тут же накинулись Тракит и Силос. Они были совсем рядом. Хатрас убил и их. Мы погнались за ним…

Восседавший на высоких расписанных золотом подушках царь качнулся вперед, натянутая, как тетива, желтая кожа на длинной шее задрожала:

— И где он?! Струсили?! Вы струсили?! Сколько вас было?

— Он убил стрелой Даксакиса… Нас осталось пятеро, и мы были у него как на ладони. Это Хатрас. Его лук не знает промаха.

— Скачите в его стойбище. Найдите всех. Убейте всех. Деда, отца, его братьев… всех от мала до велика. Его мать, невесток и сестер притащите сюда на аркане, чтобы они ублажали моих дружинников день и ночь… А потом найдите его! Найдите мне Хатраса! Живого! Я хочу наслаждаться его мучениями до конца своих дней! И объявите всем: я подарю табун лошадей любому, кто укажет мне место, где он скрывается. Ступайте и не возвращайтесь без него.

Дружинники низко кланялись и, пятясь, выходили из шатра.

На стойбище опускалась ночь. Повсюду около разбросанных до самого горизонта кибиток горели костры, там и тут паслись овцы, коровы, многочисленные табуны лошадей. Пахло сеном, свежей травой, навозом. Мужчин, женщин и детей было огромное множество. Но еще больше в этом кочевье было оружия: акинаков, секир, копий и, конечно же, стрел.

Дружинники стали совещаться: каждый из них обладал немалой властью и мог взять с собой по десятку и более воинов. Быстро сговорились, и уже к полуночи несколькими отрядами отправились к стойбищу Гелона, отца Хатраса.

Под утро почти сотня конников окружила кочевье врагов и соплеменников в одном лице ради безжалостной мести. Нападения здесь никто не ждал. Ворвались в стойбище на разгоряченных конях, расстреливая из луков всех, кто взялся за оружие. Здесь было почти два десятка кибиток. Очень скоро половина из них горела. Над телами убитых мужей и сыновей стенали женщины. Надрывно плакали младенцы.

Меньше чем через четверть часа на земле осталось три десятка трупов. До утра делили добычу, собирали оружие и наконечники для стрел, насиловали женщин. Потом подогнали табун, а едва рассвело — запрягли в уцелевшие повозки лошадей и тронулись в путь, обремененные пленными и добычей.

15