Разведывательная деятельность офицеров российского Генерального штаба на восточных окраинах империи во второй половине XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

в нескольких семьях.

Эти скромное и случайное обстоятельство настолько расположило Ахмеда-эфенди в мою пользу, что он высказал мне совершенно откровенно свое сомнение в моей профессии. Он усердно просил меня у него отобедать, а отъезд свой отложить на завтра. Чтобы его не обидеть и не вызвать опять недоверия поспешностью отъезда, я согласился.

В 12 ч. дня он зашел за мною, и мы отправились в его домик, в общем, очень скромно обставленный. Сам он родом из <нрзб>, но воспитывался в Константинополе, где и добился офицерского звания. По службе ему повезло, и он получил это довольно видное и доходное место. Жена его прислала для меня целый поднос с турецкими сладостями. В ответ я послал ей два куска душистого масла, банку духов и ручное зеркало. Все это скрепило нашу дружбу. В откровенной беседе Ахмед-эфенди пожаловался на трудность службы в пограничном районе.

– Очень много контрабандистов, с которыми трудно возиться. А тут еще и Керам перебрался на нашу сторону и продолжает со своей шайкой отчаянных головорезов разгуливать, грабя богатых купцов.

Говоря об отношении к России, Ахмед-эфенди задумчиво сказал:

– Вот я в военной школе учил историю войн с вашим государством. Скажи, хаким-эфенди! Отчего это так странно выходит у нас с вами?

– А что такое ты хочешь сказать? – спросил я.

– Да вот что: когда Аллах захочет нас, турок, наказать, то посылает войну между нашим султаном и вашим Ак-Падишахом. К такой войне мы всегда готовились усердно, и нам помогали оружием и советами разные европейские государства. Мы в военных стратегических местах строим крепости, сильно их вооружаем и ставим туда большие гарнизоны с обильными запасами. Мы сосредоточиваем против вас огромные полевые армии с европейским новейшим оружием; поднимаем массы конных воинов из среды наших кочевых привыкших к мелкой войне народов. Но вот с севера, из вашей таинственной страны, начинают двигаться ваши храбрые воины-блондины. Их никакие препятствия не останавливают: они бегут в лоб самые неприступные полевые позиции и открытым штурмом самые сильные и по-современному вооруженные крепости. Разбивают беспощадно все наши надежды, вынуждал султана просить мира и великодушия к побежденной нашей стране. Ваше обычное великодушие скоро мирит нас, и мы расходимся со взаимным друг к другу уважением. Но едва только отхлынут на север победители-блондины, как со всех сторон ползут на их место в присоединенные к вашей стране по мирному договору области с турецким населением брюнеты, которые захватывают в свои руки все управление народом, торговлей, промыслами; берут с нас взятки и творят неправильный суд. Неужели Ак-Падишах ничего об этом не знает и ему никто правды не скажет?!

Право, я не сумел ничего ответить на эту красочную тираду о страшном засилье в местном гражданском управлении Карской областью, а также и во всем Закавказье армян, грузин и других народностей, к которым чистые турки питают ненависть с незапамятных времен. Привожу это как очень оригинальное и глубоко продуманное мнение умного и любящего свое отечество турецкого чиновника.

Погода сильно испортилась, и стал падать снег; похолодало. Я с тоскою думал о потерянных днях для разведки в намеченном мне приграничном районе и о ранней зиме. Вечером я послал сказать Ахмед-эфенди, что чуть свет предполагаю выехать. Он зашел проститься, принес еще какие-то сладости. Я дал для ребенка присыпку, глазные капли для страдающей глазами старухи родственницы Ахмеда-эфенди, а ему самому механическую зажигалку для курения. Мы с ним дружески простились, причем он обещал дать проводников до выхода кратчайшим путем на большой вековой торговый из Персии через Гассан-кала в г. Эрзерум. Если же я пожелаю, то его «совари» (драгуны) будут сопровождать меня до самого Эрзерума. Вот это предложение заставило меня опасаться за участь всей моей разведки. Я, конечно, только благодарил, и мы расстались.

Чуть свет мои люди были готовы и лошади поседланы. Щедро заплатив за ночлеги, я вышел из дома. Развиднело, и ветер стих, но морозец уже чувствовался довольно сильно. Скоро явилось два «совари», довольно легко одетые. Мы тронулись в путь никем не обеспокоенные и шли бодрым проездом. С рассветом поднялся ветер, и началась метель. Я хорошо изучил карту и знал, что до большого тракта, двигаясь прямо на юг, надо было пройти еще верст двадцать тропой, по которой мы шли. На этом протяжении ее пересекали тропы, идущие параллельно нашей государственной границе. Эти-то дороги мне и нужно было осветить и выяснить степень их пригодности для колесного движения.

Метель усилилась, и трудно было видеть в нескольких шагах от нас. Я остановился и через переводчика поблагодарил «совари», дав каждому по серебряному меджидье. Поручив им передать мой привет Ахмеду-эфенди, я решительно заявил, что теперь дорогу найдем без ошибки, а заставить их по такому холоду нас сопровождать дальше считаю излишним. Получив деньги, совари вполне одобрили мое решение и повернули назад к своему пограничному кордону. Мы некоторое время шли пешком еще по первоначальному пути на юг, но скоро по следам увидели тропу в западном направлении и свернули по ней, пересекая частые овраги и ущелья, которыми пограничный Саганлугский хребет сходит на внутренние плато с тысячелетним торговым трактом из Персии через всю Малую Азию, а в частности, Эрзерум и древний Византий.

Этот путь был всесторонне изучен и интереса для меня не представлял. Свернув на промежуточную тропу, мы шли по ней то верхом, то спешиваясь при переходе глубоких оврагов и ущелий, в течение нескольких часов, пока не наткнулись на небольшое селение в обширной балке с довольно пологими склонами. Выбрав наиболее приличный дом с плоской крышей, полувросший в землю и уже обильно покрытый снегом, мы во имя Аллаха попросили ночлега.

На зов наш вышел высокий худощавый старик с длинной седой бородою и ласково предложил войти в его дом. Это оказалось типичная патриархальная семья оседлых туркмен, с незапамятных времен затерявшихся в отрогах Саганлуга, как остаток продвигавшейся когда-то волны туркменских полчищ-завоевателей.

Нас никто ни о чем не спрашивал: хозяева все сделали сами для удобного ночлега и нас, и наших лошадей. Наутро старик-хозяин наотрез отказался взять с нас деньги за ночлег. Но узнав, что я доктор, просил навестить некоторых больных его родственников, что я охотно и сделал. Главные болезни – глазные и хирургические. Я промывал теплой стерилизованной водою загноившиеся глаза от дыма и грязи, пускал капли и давал капли в бутылочках; делал перевязки язв и ран с йодоформом, промывая их предварительно. Словом, помогал по-настоящему, насколько позволяли мне мои познания и средства. Благодарностям не было конца. При отъезде старик дал нам