Глазами любви - Кэтрин Довиль

Впереди Асгарда пристав трусил рысью на своей лошадке по рыночной площади. За город­скими стенами отсюда можно было видеть осен­ние поля.

– Мы живем не в Эдинбурге, сэр Асгард, – сообщил ему юноша. – Мы разместились за го­родом, там, где есть земля, чтобы выращивать хлеб и овощи, и где можно практиковаться в обра­щении с оружием.

Асгард разглядывал затылок молодого чело­века, прикрытый шлемом.

Обратиться в орден тамплиеров с просьбой быть принятым в его члены было просто: человек для этого должен был верить в правоту святой ка­толической церкви, быть рожденным в законном браке и происходить из семьи рыцарей, а также быть холостым, не состоять в других святых орде­нах, не ведать сомнений, оставаться сильным те­лом и духом и не пользоваться недостойными ме­тодами, дабы получить доступ в орден, например, никого не подкупать.

Все это звучало достаточно просто. Многие юноши, жившие на севере Франции, соответствовали этим требованиям и могли вступить в орден тамплиеров, особенно это касалось младших сыновей в семье, каким был сам Асгард. И, Пресвятой Боже, как он хотел этого! Как мечтал об этом! Ни о чем другом он и не помышлял с двенадцати лет. Тамплиеры в те времена казались ему подоб­ными богам.

И, когда наступил желанный день, Асгард опустился на колени перед братом в своем отделе­нии ордена и принес клятву повиновения магистру ордена в далекой Святой Земле и всем братьям высшего ранга, он поклялся хранить целомудрие, а также соблюдать все обычаи и предписания ор­дена, не иметь собственности, охранять, защищать и расширять Королевство Иерусалимское и ни­когда не допускать, чтобы христиан убивали или несправедливо лишали имущества. Он поклялся также никогда не покидать орден без разрешения. Когда брат Гуго поднял новоиспеченных ры­царей с колен и надел на них белые с красными крестами плащи тамплиеров, поцеловал их и при­ветствовал их в новой жизни, Асгард испытал подлинный восторг, близкий к священному экста­зу. Для него это и впрямь означало новую жизнь! Теперь же он не мог думать о тех временах без глубокой горечи.

Безгрешный, невинный, ничем не запятнан­ный и в столь юном возрасте – о Господи и Пре­святая Дева Мария! Что ему было нужно от этой новой жизни? Сейчас он испытывал жалость к юному дурачку, каким был тогда. Как глупо было с его стороны настолько увлечься своим новым поприщем! «Новая жизнь» для двадцатилетнего человека, даже еще не познавшего женщины, еще не отрастившего бороды, если не считать скудной растительности на щеках, столь хорошо игравшего на арфе и флейте, что его никто не мог в этом пре­взойти, но еще не пролившего в сражении ни капли крови.

И он не знал, как все обернется, когда вместе с другими юными рыцарями вошел в комнату, где все они разделись донага перед братьями, и те дали им по две рубашки, по кафтану с длинными рукавами, по две пары башмаков и штанов и длин­ную верхнюю одежду особого покроя, а также ка­пюшоны, по два плаща, зимний и летний. Зимний был подбит овечьей шерстью. Сверх того им пола­гались кожаный пояс, шапка и шляпа. К этому прилагалось еще по два полотенца, постельное белье, латы, шлем, поножи и белый верхний плащ с красными крестами, меч, копье и щит, по три ножа, один из которых предназначался для еды. Каждый молодой рыцарь получал трех лошадей, в то время как приставам и солдатам полагалось только по одной лошади.

Стоя в холодной и голой комнате казарм отде­ления ордена в Фалэзе под взглядами братьев-тамплиеров, устремленными на него, Асгард по­нимал, что, несмотря на страх и охватившую его дрожь, он станет воином милостью Божией, мона­хом и членом ордена, столь благородно посвятившего себя служению Христу и защите Святого Храма, и что вера его никогда не пошатнется.

Его несчастье, конечно, заключалось в том, что он не слишком внимательно слушал брата Гуго, говорившего, что тамплиер никогда не будет принадлежать себе и что, когда ему захочется спать, ему придется бодрствовать, а когда он бу­дет голоден, поститься, и что, когда он захочет ос­таться во Франции, его пошлют в кровавый кош­мар за море, в Святую Землю, не только погряз­шую в пороках и коррупции, войне и жестокости, но в чудовищных тайных преступлениях самих рыцарей Святого Храма.

Асгард не мог точно вспомнить, когда его ох­ватила эта душевная болезнь. Возможно, в Акре. А может быть, когда он впервые ступил на берег Палестины.

Пристав осадил коня и повернулся, чтобы взглянуть на своего спутника. Асгарду показа­лось, что юноша что-то сказал ему, но он не слу­шал его слов и не обратил на них внимания. Они уже выехали за ворота, прорубленные в высокой каменной стене, и колокол уже звонил, созывая к вечерней службе. Внезапно Асгард почувствовал голод и с удовольствием подумал о предстоящем ужине с братьями-тамплиерами.

Хотя его орден следовал правилу Святого Бе­недикта, рыцарям Храма дозволялось есть крас­ное мясо и всякую иную пищу, чтобы они могли сохранить и умножить свои силы. Единственная вещь, которой теперь с нетерпением желал Ас­гард, был хороший ужин. Раз командор, представитель ордена, разыскал его, значит, он каким-то образом узнал, что Асгард в Эдинбурге, хотя тот намеренно не сообщал о своей предстоящей по­ездке в Шотландию. Ему не хотелось отвечать на вопросы, которые, несомненно, будут ему заданы.

Ужин тамплиеров, сразу же после вечерней службы, проходил в молчании. Ели в огромной, отделанной камнем трапезной со сводчатым по­толком, от которого любой звук отдавался гулким эхом, будь то поглощение пищи, случайный скрип сапог по каменному полу или что-нибудь в этом роде. По тому, как собравшиеся за столом рыца­ри, их слуги и оруженосцы смотрели на Асгарда, он догадался, что им известна его репутация.

Он выпил маленькими глотками чашку козье­го молока вместо вина и теперь сидел, наблюдая за сотрапезниками. Братья-тамплиеры могли гла­зеть на него сколько угодно – это ничего не ме­няло. И менее всего, что они слышали о нем, Асгарде де ля Герше, великом крестоносце, которого сам Саладин[8] назвал «подстрекателем франков» и как такового обрек смерти. Эту историю любили рассказывать.

Ту самую, что повествовала, как вождь сара­цин верил, будто в случае, если тамплиер Асгард де ля Герш будет взят в плен, осада Иерусалима захлебнется и что будто бы судьба этой осады за­висела только от одного тамплиера. От него. Трубадуры славили его по всей Европе. Они пели хвалу Асгарду де ля Гершу, величайшему рыца­рю-тамплиеру, равного которому никогда не бы­вало и не будет впредь.

Когда храмовники гуськом и в полном молча­нии направились в круглую часовню, командор взял Асгарда за руку.