В эпицентре бури - Патрик Кордингли

часы. Я опоздал примерно на десять минут — вежливо опоздал, как мне показалось. Я подошел к Майку, и мы пожали друг другу руки.

— Ужин здесь, — сказал он, ведя меня в здание, которого я раньше не замечал. Когда мы вошли, меня поразило, что здесь было ужасно шумно для всего лишь горстки офицеров. Зал был набит битком. Сначала я удивился, кто они такие, поскольку все они были одеты в одинаковую американскую форму "шоколадные чипсы". Но потом я начал различать звания, и большинство из них были генералами.

У американцев удивительно простые знаки отличия для своих генералов. У бригадных генералов на каждом лацкане по одной звезде, у генерал-майоров — по две, у генерал-лейтенантов — по три, у полных генералов — по четыре. Генерал армии (эквивалент фельдмаршала), если бы они были (последним был Эйзенхауэр), носил бы пять звезд. Я разглядел огромное количество звезд. Вскоре выяснилось, что в этой комнате собрались все старшие командиры соединений армии США в Саудовской Аравии и их начальники штабов.

Во время ужина я сидел между генерал-майором Эдом Скоулзом, начальником штаба XVIII воздушно-десантного корпуса, и генерал-майором Бинни Пеем III, командующим 101-й десантно-штурмовой дивизией. Это был унизительный опыт общения с этими людьми, особенно когда они рассказали мне о том, какой огневой мощью и снаряжением они располагают. 101-я десантно-штурмовая дивизия “Кричащие орлы" располагала четырьмя сотнями с лишним вертолетов — больше, чем британская армия и Королевские ВВС вместе взятые. Во время беседы после ужина с генерал-майором Барри Маккэффри, командующим 24-й механизированной дивизией, единственным по-настоящему тяжелым соединением, которая была у американцев в Саудовской Аравии, я обнаружил, что мы на самом деле не сравнивали "подобное" с "подобным", когда обсуждали возможности. Американская дивизия, подобная его, хотя и располагала примерно такой же численностью личного состава, обладала значительно большей боевой мощью, чем британская бронетанковая дивизия.

Но, несмотря на развернутые сейчас войска, у меня сложилось ошеломляющее впечатление, что никто не был должным образом сбалансирован. Генерал-лейтенант Гэри Лак, командующий XVIII воздушно-десантным корпусом, в состав которого входили 101-я, 82-я воздушно-десантные ("Олл амэрикэн") и 24-я механизированная дивизии, признал, что в тот момент атака коалиции была невозможна. По его словам, он был едва ли готов защищать Саудовскую Аравию. Его солдаты прозвали себя "иракскими лежачими полицейскими"; они могли надеяться только на то, что смогут задержать Саддама Хусейна на его пути к Эр-Рияду. Но подкрепления, такие как моя бригада, прибывали постоянно, утверждал я. Коалиция, безусловно, будет готова остановить любую дальнейшую иракскую агрессию к 16 ноября. Эта дата казалась нам всем важной.

На следующее утро я вылетел на полигон через штаб Майка Майетта. В отличие от моего собственного штаба, который размещался в бронетранспортерах, большая часть 1-й дивизии морской пехоты размещалась в палатках и грузовиках. На большой территории под навесом располагался боевой оперативный центр (ЦОБ), вокруг которого располагались различные вспомогательные подразделения, такие как центр связи и кухня. Все здание было обнесено колючей проволокой в три яруса. Морские пехотинцы в окопах, вооруженные пулеметами, были начеку.

Рядом с ЦОБ стояла палатка Майка. Когда я подошел к ней, то увидел, что он сидит снаружи, его шлем и разгрузка были сложены к ногам. Палатка была накрыта огромной маскировочной сеткой, чтобы обеспечить тень. Перед ней был расстелен ярко-зеленый квадрат искусственной травы. Алюминиевый стол, на котором неизменно стояли бутылка воды со льдом и поднос с печеньем, был завален картами и бумагами. Рядом с палаткой была вырыта траншея, на дне которой стоял полевой телефон, провод от которого тянулся к ЦОБ.

Мы обсудили детали нашей программы стрельб и учений, которые состоялись сразу после них, для участия в которых он согласился предоставить мне войска, чтобы я действовал в качестве противника. Придерживаясь политики, направленной на то, чтобы вселить уверенность, я намеренно преувеличивал, когда говорил о программе стрельб. Я знал, что они только что закончили стрельбу, но их танки стреляли только по неподвижным мишеням. Мы планировали тактические учения, проводя одно подразделение за другим, затем вводя пехоту для расчистки траншей, в то время как артиллерия вела прицельный огонь на расстоянии пятидесяти ярдов от наступающих войск.

— Это отличная программа, Патрик, — сказал он, когда моя презентация закончилась. — Я бы с удовольствием посмотрел что-нибудь из этого.

Он был явно впечатлен. И я надеялся, что это сработает.

На следующий день я проснулся рано, перед самым рассветом, и наблюдал за восходом солнца, чувствуя, как его лучи прогоняют ночной холод пустыни. Мы встали, и все солдаты, у которых не было раций, сидели в своих окопах с заряженным оружием и наблюдали. Дважды в день, на рассвете и в сумерках, бригада готовилась к бою. Исторически сложилось так, что это было наиболее вероятное время для атаки, и, хотя мы находились в нескольких милях от линии фронта, это была хорошая тренировка. Это также было ежедневным напоминанием о том, что это не учения.

Дежурство закончилось, и после насыщенного холестерином завтрака, где все жарили на масле, я направился к своему танку. В последний раз я командовал из танка, когда командовал своим собственным полком. Для командиров бригад в Германии было обычным делом управлять своими подразделениями из кормового отсека командирской машины, сконструированной специально для этой цели. В Персидском заливе я полагал, что танк был бы более подходящим, но это требовало некоторого обоснования. На войне, когда вы знаете, куда направляетесь, но очень слабо представляете, что будет делать противник, очень быстро появляется различие между командованием и контролем. Меры контроля указаны в начальных приказах; командование справляется с быстро развивающейся текущей битвой.

Очевидно, что пока готовились первоначальные приказы, мне нужно было находиться рядом со своим штабом, чтобы руководить и давать советы. Как только операция началась, я должен был иметь возможность общаться с войсками, а также со своим штабом, что означало, что мне нужно было подключаться к радиосети. Я должен был быть в состоянии видеть или ощущать сражение, в котором участвовала бригада. Если я не мог этого увидеть, я должен был быть готов отправиться в проблемный район, чтобы людям не приходилось тратить время на описание местности. Это подвергло бы меня опасности, поэтому я нуждался в защите.

Очевидным решением было сесть в танк. У него отличная защита, скорость, средства связи и прицелы. Я мог находиться в любой точке поля боя и при этом поддерживать связь со своим штабом и командирами. Поскольку я "вырос" в танке и командовал полком из пятидесяти семи человек, сидя в тесном командирском кресле с картой на коленях и