В эпицентре бури - Патрик Кордингли

Он пообещал найти им деньги, чтобы они могли остаться в своем доме.

Кабинет эмира, в отличие от кабинета Абдуллы, в отличие от кабинета Бадара, был скромным. И, в отличие от других людей, его окружала вооруженная до зубов охрана. Сам эмир был невысоким человеком, одетым в хорошо сшитый костюм западного покроя. После знакомства мы пересели на один из диванов, когда принесли кофе. Официанта, если это был он, было лучше явно оставить без оружия. Когда он наклонился, чтобы предложить мне чашку, его охотничье ружье соскользнуло с плеча и упало вперед, слегка задев мой нос.

Эмир прекрасно говорил по-английски — как я позже узнал, он два года учился в Англии. Я был поражен и смущен, когда он рассказал мне, скольким людям пришлось переехать, чтобы освободить место для нашего обучения. Насколько я понял, местность была почти необитаемой, если не считать нескольких погонщиков верблюдов. Но, по его словам, там были сотни кочевников, которые были рады переехать. Арабская культура требует, чтобы гости чувствовали себя как дома, настолько, что араб без протеста уступил бы дорогу любому, кто пожелал бы пройти на участок земли, где стоял его дом или палатка. Главной заботой эмира, как и моей, было то, что мы могли начать стрельбы, пока кто-то еще находился в этом районе — с очевидными ужасными последствиями.

Именно с этих слов я начал совещание по учениям на следующий день, чтобы обсудить программу стрельб с пятью командирами частей: Артуром, Чарльзом, Джоном Шарплзом, Джоном Мур-Биком и Рори, вместе с Юэном, Биллом Найт-Хьюзом, Робби Бернсом и моим заместителем Джоном Милном.

Стрельбы должны были проводиться поэтапно. Бронетехника, пехота и артиллерия должны были сначала потренироваться самостоятельно. Затем мы должны были заставить эскадроны, роты и батареи работать и вести огонь командно. Затем мы могли бы приступить к боевым стрельбам в боевых группах — общевойсковых подразделениях, состоящих из танков, пехоты, саперов и артиллерии, причем каждой боевой группой командовал бы один из трех полковых штабов.

К концу совещания у нас был составлен график. Мы обязались быть готовыми к 16 ноября — дате, которую государственный секретарь уже обнародовал, так что время было не на нашей стороне. Боевые стрельбы планировалось начать 6 ноября и продолжить до 13-го. После еще двух дней технического обслуживания, 16-го мы должны были приступить к работе.

Целью этого периода было повысить доверие к нам, доверие солдат к их снаряжению, к полкам бригады, к морской пехоте и широкой общественности в Англии. Хотя мы хорошо ладили с морской пехотой, было ясно, что американская армия сомневалась в наших возможностях. Например, они знали о проблемах с надежностью "Челленджера". Мы должны были показать, что это танк, который выигрывает войны, и продемонстрировать наш профессионализм и готовность.

У меня также сложилось впечатление, что морские пехотинцы считали нас слегка недисциплинированными. Они были невероятно умны и высокопрофессиональны. Казалось, что все было сделано на совесть, все выглядели хорошо, от каждого веяло решимостью. Нам, с другой стороны, нравилось создавать более обычный внешний вид, который, как я подозревал, они оценивали неправильно. Не помогало и то, что временами мы выглядели довольно неряшливо: танкисты были в комбинезонах, пехота — в камуфляже для джунглей, а другие были одеты как придется. Полевая форма для пустыни, которая начала поступать в части, решила бы проблему униформы; по-настоящему агрессивная и жесткая программа тренировок показала бы им, на что мы способны.

Стрельбы также вселили бы в бойцов уверенность в своих силах. В мирное время безопасность на полигонах имеет первостепенное значение, и существуют очень строгие правила. Мы собирались нарушить почти все из них по двум причинам. Во-первых, у меня просто не было людей, которые могли бы обеспечить безопасность. Вторая причина была психологической. На войне нет личного состава по обеспечению безопасности. Каждый солдат должен был сам стать офицером по обеспечению безопасности, ему предстояло решать, нажимать на курок или нет. Нам нужно было отказаться от привычного мышления и процедур мирного времени и привить агрессивный, решительный боевой дух. Все мы должны были осознать, что каждый из нас несет ответственность за свои действия, правильные или неправильные.

Одна из моих первых бесед с генералом де ла Бильером была как раз на эту тему. Я предчувствовал, что солдаты неизбежно погибнут на учениях, особенно когда мы начнем стрелять, и я мог только представить себе, что будет с прессой, когда все пойдет не так. "Какая у нас некомпетентная армия; они даже не могут тренироваться, чтобы не поубивать друг друга; одному богу известно, что произойдет, когда они встретят врага, который будет стрелять в ответ, и т. д.". Было очевидно, как это повлияет на моральный дух общества и доверие к нам. Генерал полностью поддержал меня. Имея опыт работы в SAS, он, как никто другой, понимал важность реалистичной подготовки. Он дал мне слово, что будет меня поддерживать. Тем не менее, это было еще одно нежелательное, но неизбежное давление.

Я поручил Биллу Найту-Хьюзу заняться организацией и обустройством полигона. Он был большим, хотя и не таким, как мне хотелось бы. Протяженностью около двадцати миль с востока на запад и, в самом широком месте, около восьми миль с севера на юг, это была территория площадью около восьмидесяти пяти квадратных миль, на которой хватало места для всей пехоты с ее минометами, противотанковыми ракетами и стрелковым оружием, а также для небольшой танковой трассы, зоны артиллерийского обстрела и зоны инженерного подрыва.

Затем возникла проблема с мишенями. Во что мы будем стрелять? Для пехоты это не представляло особой проблемы. Стандартная военная мишень, "номер 11", представляет собой фигуру в человеческий рост, напечатанную на бумаге и приклеенную к фанере. Инженерам не составило труда собрать их. Некоторые танковые мишени также сделаны из простой фанеры или мешковины с нарисованными на них фигурами танков, и их мы тоже могли бы сделать. Но экипажам танков хотелось бы иметь что-то более прочное для стрельбы. Попадание в фанерный экран с расстояния двух миль не очень удовлетворительно.

Танки стреляют как снарядами с кинетическим, так и с фугасным воздействием. Кинетический снаряд, известный как "ломик", по сути, представляет собой большой, очень тяжелый дротик, изготовленный из вольфрама. В более поздних вариантах используется обедненный уран, который не радиоактивен, но еще более плотный. Выпущенный со скоростью более трех тысяч миль в час, он просто пробивает танковую броню, но в экране делает лишь мелкие отверстия.

Снаряды с фугасным воздействием называются так потому, что содержат большое количество взрывчатого вещества. Британский фугасно-бронебойный снаряд,