Клинок Змееносца - Вадим Филоненко

Аль сделал паузу, улыбаясь воспоминаниям.

– Да уж, – фыркнул Темьян.

– Я шел, из последних сил стараясь не обращать внимания на гримасы встречных, и только это спасло меня от повторения приступа. Лекарь встретил меня понимающим взглядом и повел на кухню, велев кухарке нагреть воды… Теперь-то я знаю, что Наставник загодя предупредил его. Лекарь знал, в каком непотребном виде я появлюсь… Пока я отмывался в лоханке, он принес новенькую с иголочки одежду, словно на меня пошитую… Ввернее, на меня и пошитую, говорю же, все было подготовлено заранее… А потом пригласил меня отобедать с ним и его семилетним сыном.

Обед я запомнил плоховато. Помню только, что его сын таращился на меня, открыв рот. Я же ел, не чувствуя вкуса, и боялся поднять глаза. А дальше произошло нечто не учтенное моим Наставником. В самый разгар обеда с кухни раздался истошный женский крик. Лекарь с мальчишкой бросились туда, а я сидел как пригвожденный и изо всех сил пытался оттянуть неизбежное.

В комнату вернулся мальчишка и, рыдая, стал рассказывать, что Мийя, служанка, споткнулась и в падении напоролась на железный крюк. У нее выбит глаз, она упала в обморок от боли, а вокруг кровищи, кровищи! Мне удалось выдавить из себя лишь жалкое: «Да?» А рыдающий мальчишка завел по новой: про глаз, обморок и кровь. И тут я случайно взглянул ему в глаза…

Тотчас я почувствовал боль несчастной девушки как свою собственную. Ни разу в жизни не видя Мийю, я точно знал, как она выглядит, как живет, о чем мечтает.

Ей очень нравится ее хозяин-лекарь. Он вдовец и вообще очень привлекателен. Он добр, щедр, а по ночам бывает удивительно нежен. И сынишка у него хороший, весь в отца. Мальчик дружит с ней, а один раз, забывшись, назвал ее мамой. А теперь она уродина, калека, и жизнь ее кончена раз и навсегда. Лекарь теперь ни за что не возьмет ее в жены. Да что там в жены, даже не захочет отныне делить с ней постель…

Я окунулся с головой в ее горе, в ее боль. Испытал жалость и страстное желание помочь. И меня снова скрутила судорога. Все повторилось, как там, на дороге, – кровь, рвота и дерьмо. Мой организм сопротивлялся жалости, но мое сердце еще не умело мириться с чужой бедой. Превозмогая дикую боль, я тянул, оттягивал на себя судьбу Мийи, забирал ее рану и отчаяние и постепенно начинал видеть ее глазами – обоими, потому что на лице женщины не оставалось и следа от страшной травмы.

Мийя снова была цела и здорова. Лекарь прижимал ее к себе, вытирал ей слезы и шептал что-то успокаивающее, не понимая до конца, что же произошло. А потом понял и рванулся ко мне, но я уже был без сознания…

Очнулся я в общине. Чисто вымытый, лежал на своей койке, а вокруг молча сидели испуганные и нахохлившиеся товарищи.

Увидев, что я открыл глаза, Коль спросил:

«Так что там было с тобой в городе, Аль?»

А на следующий день в город с запиской пошел он сам. На этот раз записка адресовалась кузнецу…

Коля привезли под вечер на телеге. Он был без сознания, весь в крови и дерьме. Мы тщательно отмыли его, переодели во все чистое и осторожно уложили на кровать. Пока он приходил в себя, мы молча сидели на койках и ждали. Когда Коль очнулся, никто не задал ему вопроса. Он рассказал все сам…

Так каждый день кто-то из нас уходил в город. Некоторые возвращались на своих двоих, большинство привозили на телеге…

Как только последний из нас прошел «пытку жалостью», Наставник собрал всех и объявил, что сегодня мы отправляемся в город вместе. Нам разрешено делать все, что захотим. Условие одно: держаться вместе и не разбредаться.

И мы пошли в город. Наученные горьким опытом, старались не глазеть по сторонам, чтобы случайно не войти в соприкосновение с чужой судьбой. Решили, как обычно, пойти на ярмарку. Там от души посмеялись на представлении мимов, налопались сладкой липучки и захотели пить. Наставник повел нас в трактир. И тут мы все обалдели – по знаку Наставника трактирщик выставил на стол бутыль кислого яблочного вина.

Пока мы нерешительно переглядывались, Наставник разлил вино по чаркам. Мы выпили, и Наставник тут же налил нам еще. А потом еще. И только после этого на столе появилось огромное блюдо с жареными овощами.

Трактир постепенно заполнялся народом. Заиграли музыканты, у дальнего стола столпились картежники. Внезапно Наставник подмигнул Колю и, указывая на одну из девушек, сказал:

«По-моему, она хочет с тобой потанцевать».

Коль напрягся и почти протрезвел. Мы все затаили дыхание.

Мы, конечно, знали, в чем заключается различие между женщиной и мужчиной, но общаться с представительницами прекрасного пола нам еще не доводилось.

«Иди, пригласи ее на танец», – уже тверже повторил Наставник. Он не добавил условной фразы: «это приказ», но никто из нас и так не сомневался в этом.

«Мы не умеем танцевать», – промелькнуло в наших головах, и каждый вздохнул с облегчением, что такой приказ получил Коль, а не он сам…

Коль поднялся и, спотыкаясь, побрел к девушке…

Аль замолчал.

– И чем дело закончилось? – с интересом спросил Темьян.

– Коль получил согласие на танец и довольно неуклюже выполнил положенные движения. Девушка кокетничала с ним и весело смеялась. Постепенно он освоился и даже что-то отвечал ей. Когда танец окончился, Коль не сразу вернулся за стол, а еще долго разговаривал с девушкой. Когда вновь зазвучала музыка, он буквально подбежал к нашему столу и умоляюще взглянул на Наставника:

«Можно я снова приглашу ее?»

«Вы все можете делать что хотите», – напомнил Наставник, и Коль умчался, блестя глазами. А мы ощутили зависть.

Наставник оглядел нас и сказал:

«Сегодня здесь собралось много девушек…»

Да, в тот вечер в трактире и впрямь оказалось непривычно много женщин от восемнадцати до двадцати пяти. Тушуясь и отчаянно борясь с собой, мы все разбрелись в поисках партнерш по танцам. Девушки были милы с нами и охотно соглашались танцевать…

– Они были наложницами, да? – догадался Темьян. – Ваш Наставник купил их для вас на время?

– Да, только у нас нет наложниц. В Звездном мире отсутствует рабство. У нас подобные женщины называются интаками, что можно перевести как «служительницы страсти». Да, Наставник нанял их на тот вечер, только мы тогда не знали об этом.

– Понятно. Ваш Наставник хорошо заботился о вас, – промурлыкал Барс, и его звериные глаза лукаво заблестели. – В тот день вы весело провели время, не так ли?

– Ага… Весело… Вначале… Вот только вино и девушки притупили нашу осторожность… А людей в трактире собралось множество… И у всех была своя затаенная боль и свои нерешенные проблемы… В общем, скоро большинство из нас катались по полу трактира в блевоте и дерьме, а девушки смотрели на нас с брезгливым отвращением и осыпали насмешками… Над нами смеялся весь трактир, а некоторые из мужчин пинали нас, беспомощных, ногами, а потом выкинули на улицу, обзывая вонючками и засранцами. И ни один из тех людей не связал наш странный приступ с внезапным решением своих проблем. В тот вечер многие из них исцелились от хронических болезней, а к некоторым уже на следующий день пришла удача в делах.

А мы… Жгучий стыд и обида очень быстро выбили из нас сострадание и желание помочь.

В тот день в сознании большинства из нас твердо осело главное: за жалость к другим мы расплачиваемся не только собственной болью, но, что еще страшнее, позором.

Мы возвращались в общину потрясенные. В голове у каждого стучала одна мысль: мы сопереживаем и помогаем людям, а они в ответ смеются и презирают нас!

– И вы разучились жалеть, – вздохнул Темьян.

– Не сразу. Потом было еще множество уроков. Наш Наставник хорошо знал свое дело…

Когда нам минуло семнадцать, мы получили разрешение покидать общину и ходить в город, когда нам вздумается. К тому времени мы уже разучились сопереживать другим. Стали циничны и жестоки. И нас стали волновать уже совсем иные проблемы…

– Женщины, – сказал Темьян.

– Точно. К этому времени у каждого из нас уже был кое-какой опыт общения с интаками, но мы вдруг обнаружили, что кроме плотского удовольствия существуют еще и чувства. Мы заметили, что у большинства мужчин есть жены или любимые девушки, которые рано или поздно станут женами и будут рожать им детей. Мы задумались. Потом спросили Наставника. Он долго молчал, а потом сказал…

Я помню его слова, словно это было произнесено вчера…

«У вас никогда не будет ни собственного дома, ни любимой девушки, ни детей. Вам нельзя прирастать душой к другому человеку. Вы – смертники. У вас нет и не может быть будущего. Вы живете, пока не прозвучал приказ Змееносца, а потом должны уйти – спокойно и без сожалений. Выполняя приказ, вы обязаны твердо помнить, что здесь вас никто не ждет и возвращаться вам необязательно. Вот так…»

М-да… Нас тогда обуяла жгучая обида и зависть к нормальным, обычным парням. Почему им дано иметь то, в чем отказано нам, – будущее. Это казалось ужасно несправедливым, и мы придумали своеобразную форму мести… Глупо, конечно, я понимаю, но… нам тогда исполнилось по семнадцать лет. В этом возрасте жизнь только начинается, и очень обидно сознавать, что она начинается для всех, кроме нас.