Vox Humana: Собрание стихотворений - Лидия Аверьянова

МОЯ СТРАНА

Что мне посох, если насмерть раненБредом я, и песнь моя хмельна:Ведь кругом от грани и до грани –Алым маком зацвела страна.

Широки поля твои, Россия,Колокольни тонкие остры —И горят, горят в глаза сухиеНеуемным пламенем костры.

Ах, зови, звени, пылай – доколеНе придет орда сыновних рукМедный голос этих колоколенПерелить в густой машинный стук?

И пока любовь моя, скитаясь,Горько чует верную тропу –Стой, тихонько на ветру качаясь,Лучший колос в мировом снопу.

1924

СПАССКИЕ ЧАСЫ

Не глухое былье и не лобное место под теми,Что когда-то певали – и божий нам славили страх.Слушай, стоило жить, чтоб узнать наше бурное время,Наше острое время на старых кремлевских часах.

Здесь у царских саней, надрываясь, скрипели полозьяИ на башенный голос послушно вставала заря.Но проходят года – и тяжелые зреют колосьяСквозь суровые зимы, и весны, и дни Октября.

А Европа в петле, а Америка – в пытке, и гулкоПо издерганным нервам ударил Московский набат. —Да, желанною целью – за сетью кривых переулков –Пилигримом свободы когда-нибудь станет Арбат.

Пять лучей не сочтем, как нагнется над миром комета,Заметая обломки в костер, а часы на КремлеШироко пропоют в наступившее красное летоКолокольною песней торжественный полдень земле.

1924

«Неровный ветер, смутный свет…»

Неровный ветер, смутный свет,Знамен внезапное веселье –И стойкий город на НевеКачнулся красной колыбелью.

Тогда невиданной зарейНад золотыми куполами, –Москва, в тяжелый полдень твойВошло ликующее пламя.

И над тревогою Кремля,Над мертвым сном Замоскворечья,В просторы, в просеки, в поляМелькнул и канул вольный кречет.

Нам мнилось, пули счет сведут —И пулями была расплата.Горсть неприкрашенных минутРвалась столетьем циферблата……………………………………………..

Не голосом печальных книгРасторгнутые трогать цепи:Мы соты – солнечные дни –На творческом досуге лепим.

Но поступь – тверже, глаз – острей,И, за вожатыми словами,Ступени медных ОктябрейХранит размашистая память.

И город, пестовавший весть,Еще хранит следы глухие,Как билась судорожно здесьВ капкане времени Россия.

1925

НАБАТ

Не раскольница в огненном стонет плену –Красный ветер качает большую страну;

Красный ветер метет озаренную пыль, –В самых дальних степях полыхает ковыль.

Нам дремучей любви не дано превозмочь,Любо кинуться вместе в мохнатую ночь –

И летим, наклоняясь в скрипящем седле,По изодранной, пламенной, гулкой земле.

Я не знаю, зачем, и не знаю, куда, —Только слово «товарищ» мне хлеб и вода,

Только зарево пляшущим дразнит кольцом,Только дым пеленает и нежит лицо.

Много верных встает в опаленной траве,Но не каждый знамена крепил на Москве,

И не каждому выпал обугленный клад –Слышать ленинский клич сквозь московский набат.

1925

ДАТА

Еще мы помним четкий взмах руки,Вожатый голос с пламенной трибуны….Вот почему заводские гудки –В мохнатой мгле натянутые струны.

Еще горят заветные слова,Как и при жизни лучшие горели,Но леденеет медленно НеваВ своей большой гранитной колыбели:

Но мерной дробью не стучит станок,И темногрудые котлы не дышат:Так самый первый, самый горький срок,На пленном Западе острее слышен.

И дата смерти, как тугая нить,Связует страны с неостывшим делом:Нам бьют в глаза московские огни,Нам красный флаг захлестывает тело.

1925

РАБФАКОВЦАМ

1. «Оттого ты упорно заносишь науку в тетрадь…»

Оттого ты упорно заносишь науку в тетрадь,Оттого ты сумел перелистывать плотные книги,Что когда-то ходил города, словно ягоды, брать,Что когда-то усталость в подхваченном плавилась крике.

Ты качался в седле, измеряя винтовкой страну,Знаешь запах земли и смертельную речь пулемета,А из жизни запомнил веселую повесть одну:Как малиновый флаг был иглою рабочею сметан.

Ты стрелой отозвался на бурный Кремлевский набат,Ты широкою памятью предан железным страницам. –Если сорваны нити с гудящего вестью столба,Эту весть разнесут красногрудые легкие птицы.

Будем только вперед неуклонно и просто смотреть:Нарастают, звенят напоенные славою годы,И тускнеет, дрожа, колокольная в воздухе медь,И стальное весло рассекает зацветшую воду.

1925

ВТОРАЯ МОСКВА

Ах, тебя ль обратною дорогойИ путем окольным обойду! –Всё растет привычная тревогаВ колокольном, каменном саду.

Череде далеких новолунийСлышен плеск уже окрепших крыл. –Старый город, ты ли наканунеБашнями о боге говорил;

Во хмелю, блаженный и увечный,Припадал к соборному кресту,Золотым своим ЗамоскворечьемВ синюю тянулся пустоту,

Царской плетью хлестанный до крови,Лишь веригами звенел в пылиА теперь ты – в памяти и слове —Красный угол дрогнувшей земли.

1925

«МОСКВА КАБАЦКАЯ»

Звон колокольный, звон неровныйНад затуманенной МосквойИ шелест яблонь подмосковныхСквозь муть, и посвист, и запой.

И, словно горький сад осенний,Выветриваясь и гния,Мне открывается, Есенин,Москва тяжелая твоя:

Недобрый хмель с полынью смешан,Тоска дорогою легла….Но всё размеренней, всё режеУ нас звучат колокола:

Нас, младших, солнце в лоб целуетИ ломится от нови клеть….А ты – ты мог Москву ВторуюВ Москве Кабацкой проглядеть!

Пусть сердце-ключ на дне стакана –Ржавеет медленно, и пустьТебя из проруби стекляннойЗовет утраченная Русь. –

Не вековая тронет славаСтраницы гибели твоей:Так тающий, медвяный саванС высоких облетит ветвей;

Так наглухо задунет память,Проводит воронье, кружа,С последними колоколами –Есенина неверный шаг.

1925

СТАРАЯ МОСКВА

Едва вступив в широкий круг свободы,Страна, как колос, солнцем налита,Как жернова, перевернулись годы. –Моя Москва, – и ты уже не та:

Пришла пора – недаром в полдень сирыйДобром народным наливалась клеть –Рублем чеканным о прилавок мираРаскатисто и буйно зазвенеть.

И вот крутая, новая дорога,Ложась, сметает полусгнивший дом. –Москва-часовня на ладони бога,Москва, годам врученная на слом!

Ты помнишь день, когда, не чуя страха,Мозолистая шарила рука –За ситцевою лучшею рубахойНа самом дне большого сундука.

А там, вверху, с глухим и древним граемЗловещее кружило вороньеИ медь рвалась, отрывисто скликая,Как на беду, на торжище свое.

Но празднично молчит Смоленский рынок.Через плечо – гармошка на тесьме –И мать крестила, на прощанье, сына,Ходынским полем называя смерть.

1926

«Что шуметь, о гибели жалея…»