Чужой портрет - Мария Зайцева

кончилась.

Я смотрю на ее худые плечи, обтянутые серой футболкой, и смаргиваю непрошенные слезы, пока их не стало заметно.

Ланка всегда была очень сильной, и сейчас моя жалость и сочувствие ей явно не нужны.

— И что? Никаких вариантов? — аккуратно спрашиваю я, — он же… Ходит…

— Понимаешь, если бы сразу заметили… — тихо и безжизненно отвечает она, — но у таких маленьких вывихи диагностируются не всегда, а я же ничего не понимаю в этом!

Голос ее срывается, плечи вздрагивают, и я тянусь непроизвольно вперед, чтоб обнять.

Но Ланка передергивает плечами, и моя рука опадает, так и не успев дотянуться.

— Сложные роды, — говорит она, — сутки почти… Я орала, просила прокесарить, но они твердили все, что сама рожу… Я плохо помню, понимаешь? И никого рядом из родных… Сергей, он… Не важно. Короче говоря, я в себя только пришла на третьи сутки… В реанимации, живота нет, шрам есть… Когда начала спрашивать, сказали, что с ребенком все нормально… Принесли, когда в палату перевели… Знаешь… Он не плакал даже. Смотрел на меня, серьезно так… Словно уже все-все про меня знает…

Ее голос теплеет, а я улыбаюсь.

Племянник в самом деле очень серьезный парень. И да, взгляд такой, пронзительный, словно реально все знает…

— Когда выписали, все как обычно… Патронаж, осмотры… Никто ничего, понимаешь? Никто! Ничего! Это сейчас я все по этой теме знаю, а тогда… Тогда я замотанная была. Вальчик болел, плакал все время, то животик, то сопли, то зубы, то питание не подходит, весь коркой покрывается… Короче, ни одного дня из этого первого года я не помню. Сергей, он… Работал… И тоже уставал. А я дома. Типа отдыхала.

Она усмехается уже даже не обиженно, а устало.

И я думаю о том, что верное слово в голове моей возникло сейчас.

Здесь все, в этой квартире, усталое. Старая кухня, продавленный диван, допотопный холодильник, коврики в прихожей и хрусталь в стенке. И Ланка тоже. Хроническая усталость, от которой даже шевелиться не хочется.

И только Вальчик, несмотря на все невзгоды, кажется лучиком света в этом сером мороке усталости.

— Ну, а потом он должен был начать ходить… И не начинал никак… А еще медсестра на участке сменилась и забила тревогу…

Ланка долго, со всхлипом, вдыхает и выдыхает…

Затем поворачивается, и глаза ее вообще сухие. Красноватые, воспаленные, но слез нет совершенно.

— Короче говоря, такие диагнозы редкость. Запущенный вариант. И теперь только замена суставов. А это порядка двух миллионов. В Израиле. И делают эти операции детям до пяти лет примерно, а потом уже поздно… Так что у меня есть еще год, чтоб найти нужную сумму.

— Но подожди… — я пытаюсь собрать мысли в кучу, что-то сообразить, — но есть же госпрограммы… Фонды всякие, наконец…

— Под госпрограмму мы не подходим, — Ланка морщится, — там… Долго объяснять, короче говоря, не подходим. А в фондах… Меня там в лицо уже знают… Поставили в очередь… Пока все. Время идет, Вальчик растет… Я работаю сейчас на двух работах, но неофициально. Сама понимаешь, мне постоянно надо с ним быть, отпрашиваюсь, подменяюсь… А официально-то меня на больничный отпускать должны… Кому это надо?

— Я… Лан, если бы я знала… Я бы помогла… Но у меня ничего не осталось… Дом пришлось продать, чтоб маме лекарства оплачивать… А больше у меня ничего и нет…

Мои слова звучат жалко, я понимаю это, но Ланка неожиданно опускается передо мной на колени, обнимает порывисто:

— Марусь… Спасибо тебе! Я не буду говорить, что отказалась бы… Не отказалась бы. Спасибо за то, что предложила. Это уже так много!

Мы с ней сидим пару минут в таком положении, словно в детстве, обнявшись и запрятавшись от всего мира под одно одеяло…

И одновременно вздрагиваем, когда открывается входная дверь, и на пороге появляется высокий мужчина.

Наверно, это и есть тот самый Сергей, который…

Глава 3

Который муж.

Мы с Ланкой замираем под его внимательным взглядом, словно застигнутые светом фар на ночном сафари косули. Я ощущаю, как руки сестры напрягаются, деревенеют словно, а затем она чуть отталкивает меня и встает с коленей.

Все это время Сергей стоит молча и смотрит на нас.

— Сергей, это моя сестра, Маша, — спокойно говорит Ланка, — поживет у нас.

Взгляд Сергея обращается ко мне, и я чуть напряженно улыбаюсь:

— Здравствуйте, приятно позна…

В этот момент Сергей просто разворачивается и уходит в комнату.

Я так и замираю на полуслове, а Ланка, вздохнув, говорит:

— Не обращай внимания. Он с работы. Устал.

— Может, я все же…

Идти мне откровенно некуда, но после такого приема лучше, наверно, на вокзале заночевать. Да и у Ланки сто процентов проблемы будут теперь.

Вот я тетеря, все же, права была мама, не от мира сего словно!

О чем я думала, когда ехала сюда, без звонка, без возможности убедиться, что это уместно?

Наугад?

Просто в голове все время были приятные воспоминания о наших с Ланкой теплых, сестринких отношениях, и я как-то рассчитывала… Дура, чего уж там…

— Сиди, — спокойно отвечает Ланка, — чай пей. Я сейчас.

Она уходит в комнату, куда до этого зашел Сергей, плотно закрывает двери.

А я остаюсь сидеть, трусливо схватившись за кружку чая и чувствуя себя ужасно плохо. Неуместной, ненужной, незванной. Короче говоря, именно такой, какая я и есть.

Помимо воли, чутко прислушиваюсь к голосам за стеной, одновременно желая разобрать хоть что-то и боясь этого.

Но стены в хрущевке не оставляют возможности быть не в курсе происходящего.

— Какого черта? — мужской голос, грубый, тяжелый такой.

— Это моя сестра, — отвечает Ланка, спокойно, но с легким напряжением, от которого мне больно. Она и без того в постоянном стрессе, вот уже столько лет, а тут еще и из-за меня…

— Ты не говорила, что у тебя еще и сестры есть, — раздраженно говорит Сергей, — и какого черта она без предупреждения? Надолго вообще?

— Двоюродная, все детство вместе провели. Нет, ненадолго. На пару дней.

— И куда ее спать класть? Между нами?