С радостью в омут - Даринда Джонс

Кроме главного детектива, которому было под пятьдесят, в кухне находился еще один — привлекательная женщина, лет тридцати пяти, с темными волосами, собранными наспех в пучок на затылке. Вокруг шеи у нее был повязан шарф с черепами. Выражение лица говорило о любопытстве, а не о враждебном недоверии, как у ее напарника. Мне она понравилась, и я невольно задумалась, сколько же ей пришлось бороться за желанное место в полиции Чикаго.

По всему помещению расставили таблички с номерами, обозначавшие места, на которые нужно обратить внимание. Стены, белые шкафчики и газовая плита из нержавейки были забрызганы кровью. Пола за кухонным островком я не видела, но, судя по алым брызгам, готова была держать пари на собственную пятую точку, что там целая лужа крови.

Желудок подскочил к горлу, и я тяжело сглотнула. Мы с кровью не очень-то ладим. Когда я впервые решила попробовать свои силы в раскрытии преступлений, жестокость надолго выбила меня из колеи. Я видела, как кровь фонтанами бьет из людей. От таких картин кружилась голова, и каждый следующий «нырок», как я это называла, становился сложнее предыдущего.

В углу на барной стойке стояла тыква. Маленькая, исключительно декоративная. На ней красным, точь-в-точь как размазанная рядом кровь, была нарисована улыбающаяся рожица. Похоже, преступник мнил себя художником.

Я постаралась об этом не думать. Я смогу стоять посреди крови. Я выдержу.

— Ты же не собираешься блевануть? — спросил детектив, отходя от меня как можно дальше.

Мерфи. Кажется, его зовут Мерфи.

Я наградила его сердитым взглядом.

— Итак, — ухмыльнулся он, обводя рукой залитую кровью кухню, — у нас тут убийство с суицидом. — Он нарисовал в воздухе круг прямо над лужей крови. Видимо, на тот случай, если кто-то принял ее не за последствия страшной жестокости, а за нечто иное. Темные серые глаза в упор смотрели на меня. — Что скажешь?

Я удивленно моргнула. Зачем меня сюда привезли? То есть понятное дело, все это какая-то проверка, но зачем? Не могли же они поверить тому, что я наговорила. Я спрятала правду под кучей смехотворной лжи. Нет, наверняка не поверили. Но даже если и поверили, то у меня было два варианта: отказаться помогать и тем самым доказать, что я как-то причастна к бомбе на вокзале, или все-таки помочь и добровольно вручить им новое, улучшенное секретное оружие. Осмелюсь ли я во всем признаться, чтобы доказать свою невиновность, но в итоге потерять душу? Или лучше сопротивляться до самого конца и, очень может быть, провести всю жизнь за решеткой?

Я до боли стиснула зубы. Даже если мне поверили, ни за что на свете я не «нырну» у них на глазах, как какой-то уродец из цирка. Я видела, что сделали с моей матерью. Видела, как к ней относились — снова и снова использовали ее, пока она не нашла убежище на дне бутылки, где в конце концов и утонула. Я была совсем маленькой, когда маму сломали. Мое детство разрушили, и я поклялась себе, что никому и ни за что не позволю вот так себя использовать. Она переживала сотни ужасных преступлений, а я беспомощно наблюдала со стороны, не в силах понять, через что ее вынуждали проходить.

Зато теперь понимала. На ее месте я бы тоже залезла в бутылку. В тот момент, когда все было кончено, когда маму сломали и вышвырнули, как ненужный мусор, ее подобрала небезызвестная преступная группировка, где маму стали использовать еще чаще и еще требовательнее. От женщины, которую я когда-то любила больше жизни, осталась лишь пустая оболочка. А теперь эти люди ждут, что я пойду по тому же пути. Ну и пускай ждут.

— Ты сама говорила, — добавил Мерфи.

Бритая голова и коренастое телосложение напоминали мне о боксере из мультика. Судя по красным глазам и опухшему лицу, детектив частенько прикладывался к бутылке. А пил он, видимо, из-за грядущего развода. Хотя, может быть, причиной развода как раз и стало его пристрастие к алкоголю. На пальце отчетливо бледнела полоска от обручального кольца.

— Говорила, что можешь видеть то, чего не видят другие. — На слове «видеть» он изобразил в воздухе кавычки, как будто презрительного тона было мало.

Я засунула за ухо локон дурацких непослушных волос. Мама называла их яркими и роскошными. Я называла их занозой в заднице. В детстве я бы убила за прямые каштановые локоны. Или черные. Или светлые. Все равно, лишь бы не ходить с норовистой рыжей мочалкой, по несчастливой случайности оказавшейся у меня на голове.

Женщина-детектив внимательно следила за каждым моим движением. Изучала. Оценивала. Мерфи смотрел на меня совсем не так. Ничего благородного в его взгляде не было. Он навис надо мной, и в его глазах я рассмотрела нездоровое любопытство и отвращение. Наверное, его жене жить с ним было непросто.

Я вовсе не экстрасенс, просто хорошо подмечаю детали. И у меня давным-давно проблемы с доверием.

— Ну так как? — спросил Мерфи, приподняв брови. — Покажешь нам свои фокусы?

— Отвали, — услышала я голос за спиной.

В кухню вошел тот самый нетерпеливый мужчина в плаще. За ним — пожилой джентльмен, с которым нетерпеливый разговаривал на лужайке, и который выглядел так, будто ест на завтрак гвозди.

— Дальше мы сами, — сказал первый.

Мерфи пожал плечами, словно ему было плевать на все на свете:

— Как пожелаете, спецагент Стренд. — Он отошел от меня, махнув рукой и едва не отвесив якобы почтительный поклон, усмехнулся и стал ждать, когда начнется шоу.

Мечтать не вредно.

Мужчина в плаще, он же спецагент Стренд (видимо, из какого-то суперсекретного подразделения национальной безопасности, о котором никто никогда не слышал), не обратил на Мерфи ни малейшего внимания и сразу подошел ко мне. Остановился он так близко, что пришлось задрать шею, чтобы заглянуть ему в лицо. Линия четко очерченных губ, тех самых, от которых захватывало дух, оставалась бесстрастной, и понять хоть что-то по его лицу было невозможно. Зато сам он не торопясь изучал мои черты. После затянувшейся и сильно нервирующей игры в гляделки он начал говорить:

— Сентябрь две тысячи десятого. Два убийства в женском общежитии Университета Пердью. Подозреваемых нет.

Все мое внимание резко ожило, словно кто-то ударил по выключателю. Я даже услышала, как щелкнуло в ушах.

— Август две тысячи одиннадцатого, — продолжал спецагент Стренд. — В Чикаго пожилого мужчину с внуком сбила машина. Подозреваемых нет.

Я ни на секунду не отвела взгляда от небесно-синих глаз. Окружающий мир испарился.

— Ноябрь две тысячи одиннадцатого. Семилетняя девочка исчезла прямо из школы в Уитоне. Подозреваемых нет.

Я даже не моргнула.

— Февраль две тысячи двенадцатого. Найдена избитая, едва живая женщина, которую подбросили к входу в отделение «скорой помощи» в Де-Мойне.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});