Книга мечей - Ричард Бёртон

Временем расцвета для меча стало начало XVI века, этот великий водораздел, отделяющий темное прошлое Европы от ее блестящего настоящего. Внезапное пробуждение и возбуждение человеческой мысли в этот период стало возможным благодаря оживлению наук и соединению Запада с Востоком; благодаря открытию нового полушария — удвоению мира; благодаря широкому распространению книгопечатания, несущего знание; благодаря так называемой Реформации, этому протесту северян против попытки поработить душу. В это же время в свете вспыхнувшей от работы мысли электрической искры статус меча внезапно изменился. Он уже не был убийцей, став вместо этого защитником, хранителем. Он приучился быть щитом, а не только мечом. И именно тогда возникло фехтование, как таковое, когда «владеть оружием» стало означать «уметь фехтовать». XVI век стал золотым веком меча.

В это время меч был не только Царем оружия, но и первостепенным оружием для выяснения отношений между людьми. Затем медленной, спотыкающейся и неслышной поступью подошел век пороха, «подлой селитры». Постепенно меч потерял свое значение главного оружия пехоты, уступив место штыку, этому современному варианту пики, происходящей от копья дикарей, первого из видов «белого оружия», по той лишь причине, что последний можно совмещать с оружием огнестрельным. Веком позже, во время войны федералов и конфедератов Американских Штатов, и кавалеристы стали предпочитать револьверы и ружья сабле, которой пользовались предыдущие поколения. Стало бесспорной истиной, что исход кавалерийского сражения решают шпоры, а не меч. Это никоим образом не уникальный шаг прогресса; это вообще не шаг прогресса, а возвращение к прошлому, к инстинктивному изобретению первобытных людей, это впадение в детство. Обращаясь к баллистике, наука войны практически вернулась к практике первых веков существования человечества, к способу ведения боевых действий, характерному для дикарей и варваров — ведь именно они, как правило, свое оружие метают. Пушка — это баллиста, катапульта, метательная машина, приводимая в действие не мышечной, а химической энергией. Граната — это все та же древняя петарда; подводный выступ броненосца — это давно забытый корабельный таран; энергия пара — это лишь грубая, дешевая замена мышечной силы людей, замена гребцов на скамьях, работой которых можно было управлять с точностью, недоступной для машин, сколь бы искусно сделаны они ни были. Вооруженные страны, которые в Европе вновь становятся придатками к своим армиям, представляют собой дикарскую и варварскую стадии развития общества — доисторические народы, где каждый мужчина от пятнадцати до пятидесяти лет — воин. То же самое касается и морали: общее распространение революционного духа, республиканства, демократических идей, коммунистических, социалистических и нигилистических идей и притязаний, имеющих ныне столь большое влияние на общество и на братство народов, является новым расцветом тех давних дней, когда народы сами управляли собой, без царей из числа жрецов и воинов. То же самое касается и «нематериального». Школа Сведен борга, повсеместно известная под простым названием «спиритуализм», воскресила магию, и эта «новая движущая сила», как я ее называю, оживила понятие о «духах», которое, как казалось многим мудрецам, уже давно почило.

Лебединая песня меча уже спета, и нам заявляют, что «сталь перестала быть джентльменом» [2]. Это не так! Ни в коем случае не так! Это узкий и предубежденный взгляд, и Англия, несмотря на то что она — мать народов, современный Рим, по отношению ко всему миру — лишь частичка. Англичане, так же как немцы и скандинавы, весьма неохотно приняли образ действий фехтовальщика, как такового, — то есть сражающегося именно рапирой, острием ее; это достаточно узкое и специализированное оружие защиты и нападения, присущее Южной Европе — Испании, Италии и Франции. Даже если взять время расцвета меча, трудно найти клинок, на котором стояло бы клеймо английского производителя, и английские надписи на нем, как правило, датируются самое раннее XVIII столетием. Причина тому очевидна. Северяне рубили большими мечами, топорами и саблями, потому что это оружие как нельзя лучше соответствовало их могучему сложению, весу и силе. Но это — грубое использование оружия. В Англии фехтование — это экзотика, и всегда было ею. Здесь фехтование — удел немногих и, встречаясь редко, считается явлением чужеродным.

Но вот в Европе, на континенте, ситуация совсем другая. Наверное, никто и никогда не изучал меч с таким жаром, с каким это сейчас делается наследниками латинян — французами и итальянцами. Никогда еще не было между школами столь разработанных различий, как в интеллектуальной, так и в моральной подготовке. Почти повсеместным стало использование рапиры, как притуплённой, так и непритупленной. Недавно (в сентябре 1882 года) десять журналистов одной парижской газеты предложили сотрудникам издания-соперника дуэль в лучших традициях своих предков. Даже слабый пол во Франции и Италии стал искусен в фехтовании; и женщины сейчас есть и среди самых успешных учеников salles d'armes [3]. Взять хотя бы несчастную мадемуазель Фейгин из Французского театра, хорошо известную своей искусностью в «кварте и терции и отвлекающих маневрах».

В поисках причин столь широкой увлеченности далеко ходить не надо. Перед лицом точного оружия меч как средство защиты и нападения может полностью выйти из употребления. Он больше не будет ни общепринятым оружием, ни представителем идеи. Он потеряет свое высокое положение наставника великих и благородных. Однако работы ему осталось, и еще останется. Бывший Царь оружия ныне предстает как главный инструктор боевого искусства. Как математика является основой всех точных наук, так же и фехтование учит солдата обращению с любым другим оружием. Это хорошо знают в континентальных армиях, где у каждого полка есть свой фехтовальный зал.

Опять же, человек мыслящий не может не знать о присущей мечу способности стимулировать физические качества. «Недостаточно утруждать только душу, необходимо утруждать также и мышцы», — пишет Монтень, отмечая при этом, что фехтование — единственный вид упражнений, где «упражняется дух». Являющийся лучшей из гимнастик, этот вид физической деятельности учит человека быть воином. Фехтование делает человека сильнее, активнее, проворнее и быстрее в движениях. Ученые подсчитали, что за час интенсивных занятий фехтованием человек с потом и выдыхаемым воздухом теряет до сорока унций веса. Фехтование — непревзойденное средство тренировки координации движений, глазомера, оценки собственных возможностей и, в конце концов, подготовки к реальному бою. Для успеха в фехтовании требуется уверенность духа, которая становится для фехтовальщика привычным состоянием; нельзя не предложить эту фантастическую, приносящую небывалые плоды дисциплину для преподавания в школах.

Теперь же, по мере того как вместе с обычаями прошлого века меч теряет славу разрушителя, нельзя не заметить, что характер народов при этом меняется, и не в лучшую сторону. Как только во Франции перестали носить шпаги, так французы стали заявлять о своих согражданах, что «самый галантный в Европе народ вдруг стал самым грубым». То учтивое обхождение англичан, которое так очаровывало в англичанах начала XIX века пылкого и требовательного Алфиери, сохранили ныне лишь немногие. Да, действительно, бретеров, профессиональных дуэлянтов, больше нет. Но учтивость и пунктуальность, вежливость в отношениях между людьми и галантное служение женщине (frauencultus) — суть рыцарского духа — по большей части остались при этом за бортом. Последнее, похоже, сохранили лишь в Европе наиболее культурные классы, а широкие массы — только в Соединенных Штатах, где мы видим любопытный оазис рыцарства, сохраняемый с помощью не меча, но револьвера. В Англии запрещены дуэли, и ничего не предложено взамен: мы устранили следствие вместо причины.

Все вышенаписанное доказывает, что книга, которую вы держите в руках, — не «ложка после обеда», что в том героическом оружии, которое я избрал ее героем, и сейчас есть жизненная сила. Подробности всех этих общих утверждений будут изложены на последующих страницах. Теперь следует, наверное, представить читателям эту книгу.

В 70-х годах я с легким сердцем взялся за «Книгу меча», предполагая закончить ее за несколько месяцев. В результате у меня ушло на нее столько же лет. Необходимо оказалось не только исследовать источники и размышлять над ними, но и попутешествовать по свету, изучая положение вещей самостоятельно. Для написания монографии по мечу и исследования литературы о нем пришлось посетить все крупные арсеналы Европейского континента и совершить в 1875–1876 годах поездку в Индию. За короткий срок в несколько месяцев удалось показать только то, что записями об истории меча являются все исторические хроники мира. За долгий срок в несколько лет я убедился, что полностью охватить эту тему невозможно, надо каким-то образом себя ограничить.