Звезда в шоке - Сергей Зверев

Как-то раз мама заболела. Мы с папой поехали к ней в больницу на мотоцикле. На улице была жара, а он надел на меня пальто, потому что, когда на мотоцикле едешь, очень дует. Мама на него сильно ругалась, почему он меня так безобразно одел, так безвкусно. Она сама меня очень хорошо одевала. Самое яркое одеяние было на утреннике: на мне были черные шортики, лаковые черные туфельки, белые гольфики, белая рубашка и белая бабочка. Я был самый модный в детском саду. Самый такой фэшн-ребенок, как мне казалось. Наверное, так оно и было.

* * *

Мы с братом воспитывались так: то я с мамой с папой, а брат в деревне у бабушки, то наоборот. Мы редко пересекались, редко жили вместе и редко были душа в душу. У нас не было какой-то такой любви. У меня есть друзья близнецы. Я наблюдал, какие у них теплые отношения друг к другу, как они друг другу помогают, любят. Как-то даже спросил у них:

— Вы ругаетесь?

— А зачем нам ругаться?

Я завидую, потому что у меня этого не было. Мы, наоборот, ругались. Позже брат хотел со мной наладить отношения, но я был против. В общем, не получалось у нас.

Однажды, когда моя очередь была жить в деревне, туда приехал цирк. Повесили объявление: «В 19.00 в деревню приезжает цирк». В деревне цирк — это что-то нереальное. Это значит, что в восемь утра, как только подоили корову, бежать занимать места в клубе, потому что после обеда мест уже не будет, хотя представление и вечером. В этот день чувствовалось что-то неладное. Бабушка нервничала, корову даже подоила пораньше. Собрали еду с собой и отправились в клуб. Пришли, а места уже все заняты. Но бабушка-то ушлая: она взяла с собой стульчики, на которых коров доят. И мы чуть ли не у самой сцены сели, самые первые. Пролезли с этими стульчиками и сидим. Помню, ноги болели от сидения долгого, еле-еле дождались мы семи вечера. У нас с собой яйца, хлеб, колбаса, еда всякая. Открывается занавес. Стоит клоун и стол. Цилиндр на клоуне, он его снимает, переворачивает и кладет на стол. Еще на столе корзина яиц стояла. Большая корзина и много яиц. У меня сердце кольнуло, а бабушка и говорит:

— Ой, девки, нам, по-моему, будет п…ц! — Девки — это от пятидесяти и до ста. У кого два зуба, у кого три. У моей один вообще. — Ой девки, ой темнеченки, ой чувствую, на х…я я надела новый сарафан, — а у нее сарафан — халат байковый, очень яркий. — Ой, какого х…а я надела новый фартук и платок?! — Она в новый платок нарядилась, еще со мной советовалась, какой надеть. Я сказал, чтоб поярче надевала, праздничный. В общем, она нарядилась, а тут клоун яйца в цилиндр бьет. И кто знает, для чего он их туда бьет?!

Девки все напряглись, он уже всю корзину разбил в этот цилиндр, да потом еще какой-то фигней принялся эти яйца взбивать. А бабушка моя все приговаривала:

— Ой темнеченки, девки! На х…я я вообще села здеся рядом. Лучше бы мы сели сзади! Для чего ж я здесь села?! — Но представление началось, и назад дороги нет. Сиди да терпи.

Меж тем клоун все это размешал, поперчил, посолил, берет цилиндр и замахивается им на зрителей. Все вокруг заорали, попадали на пол, я голову пригнул. Моя бабушка кричит:

— Ах, ты козел старый! Ну, я те, сука, устрою! Сейчас как встану, и тебе п…ц будет!

А с ней вся деревня только эти фразы и орала. Потом тишина. Я долго не решался поднять голову. Потом поднял, смотрю: ни клоуна, ни яиц, ни цилиндра. Звезда в шоке! Вот и весь цирк. С тех пор в цирк я не хожу.

Советское детство

Сначала я ходил в ясли. Мама так говорит. Из яслей меня перевели в детский сад через дорогу. Помню, в детском саду было очень много солнца. Он был светлый, солнечный, да на таком месте находился, где поезда недалеко ходят (совсем недавно проезжал это место). Так интересно: «тихий час», лежишь — и стук колес.

* * *

Мне не нравилось ходить ни в детский сад, ни в ясли. Ну, во-первых, меня заставляли очень рано вставать. Ведь в восемь надо было быть уже в детском саду: я появлялся там одним из первых, мама у меня работала, и ей еще надо было ехать на другой конец поселка. Во-вторых, дети в нем все балованные, невоспитанные. В общем, в детском саду было тягостно, особенно для ребенка с таким хрупким творческим звездным восприятием мира, какое было у меня. Не хватало игрушек, таких, какие я хотел. Все время гадость какая-то доставалась.

Хотя что касается вообще детства, в принципе у меня остались исключительно теплые воспоминания. Тогда нам давали в детском саду воспитание. Сейчас я не знаю, в каких детских садах, для простых людей в маленьких городах или поселочках дают такое воспитание, как нам. А ведь у нас был небольшой поселок, но тем не менее сейчас я вижу, что этот уровень был очень высокий, воспитатели занимались нами: мы рисовали, мы занимались физкультурой, мы играли. Это было настоящее детство. Просто я всегда считал, что жар-птицы стаями не летают и мне как-то было бы лучше, если бы за мной следила бабушка или сиделка какая-нибудь.

* * *

Я смирился с детским садом только потому, что там у меня появилась первая любовь. Это — Ободоева Таня. Она, по-моему, была единственная бурятка в группе. С узкими глазами. Таких больше не было девочек, как она. Мне казалось, что она невозможно красивая. Мне тогда все говорили: «Что ты нашел в ней?! Вон какие девчонки красивые!», «Куда она такая худющая: узкие глаза, черненькая?!» А для меня это был просто предел красоты, что-то неземное. Мы с ней очень дружили, играли, гуляли.

Как-то под Новый год наша соседка, подруга мамина тетя Галя, решила устроить детям праздник. Компания, застолье, и они решили сделать костюмированное представление. Мы играли, переодевались во что-то, не помню во что. Я Тане говорил: «Я буду балетным танцором, а ты будешь моей балериной. Я тебя буду поднимать на руки». У нее, по-моему, не было слуха, но я брал ее за ногу и за талию, и мы с ней танцевали типа «Лебединое озеро». Взрослые над нами смеялись. А потом мне кто-то сказал, что это было прекрасно и что мы молодцы, очень красиво все сделали.

* * *

Летом наша группа гуляла на природе: все брали друг друга за руки, и нас вели через реку. Далеко-далеко мы шли. И казалось, такая река, аж сносит. А на самом деле эта речушка маленькая, ее можно было просто пройти. Снять сандалии и пройти. Я решил сандалии не снимать, потому что по камням больно. Пошел обутый, у меня один сандаль слетел, и его течением унесло. Так я с одной ногой голой и проходил весь день. Пришла мама, а у меня нет сандаля. Ругалась тогда на воспитателей, говорила: «Как это так, ребенок целый день ходил босой?!»

* * *

Однажды нас повели через какой-то подъем, потом через рельсы, где поезда ездят, и через туннель. Лето, а туннель ледяной. То есть реальное ЛЕТО: цветет все, ягоды собираем, а туннель не тает. «Звезда в шоке!»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});