Дурная кровь (в сокращении) - Линда Фэрстайн

Он положил на стол стопку бумаг, извлек из нагрудного кармана золотую авторучку. Разгладил свой бежевый пиджак.

— Ну что, Майкл Патрик? Большую часть года ты исполнял распоряжения Александры, а виновника так и не нашел.

— Если твой клиент скажет нам, кому он заплатил за это убийство, возможно, я уломаю Куп пойти на мировую.

— Так ведь он не может сказать то, чего сам не знает, верно?

— Оставь эту чушь для присяжных. — Майк похлопал Лема по спине. — И особо не наседай на нее, мистер Три Довода. Ты же знаешь, Куп не любит проигрывать.

Прозвище Три Довода Лем Хауэлл получил из-за своей привычки давать всему тройное определение. На вчерашнем слушании, например, он назвал дело «на редкость непрочной, рвущейся, как папиросная бумага, хилой паутиной измышлений». А своего подзащитного — «ни в чем не повинным, ложно обвиненным и ужасно расстроенным».

Вернулся с наполненным графином Арти Трамм.

— Стороны готовы?

Я кивнула, Лем бросил краткое:

— Да, сэр.

Трамм отпер дверь зарешеченной комнатушки, где временно находился Брендан Квиллиан. Его доставили сюда из «Могильника» (так называют в просторечии нью-йоркскую тюрьму). При этом охранник снял с него наручники, дабы присяжные не догадались, что рассмотрения дела Брендан дожидался в заключении.

Сегодня на обвиняемом был элегантный костюм от Бриони. Он был высокий, как Майк Чапмен, но более плотного телосложения, а в каштановой шевелюре его виднелись седые пряди, хотя ему только недавно исполнилось тридцать пять. Проходя по залу суда, он так и буравил меня взглядом, который казался зловещим оттого, что правый глаз его из-за травмы, полученной в детстве, сильно косил.

— Я открываю двери, Майк, — сообщил Арти.

— Ставлю на тебя, малыш, — шепнул мне Майк. — Постарайся их убедить, хорошо?

И он направился к дверям, сказав на прощание:

— Увидимся в перерыве.

Первые пять репортеров выстроились в очередь к Хауэллу. Окружной прокурор Пол Батталья установил строгое правило, запрещавшее обвинителям разговаривать с журналистами вплоть до завершения процесса. А вот из Лема Хауэлла, начиная с этой минуты и вплоть до вынесения приговора, слова будут литься как из рога изобилия. Что ж, мне оставалось только смириться с этим и молча сидеть за столом.

— Положите все газеты и журналы под стулья, — громовым голосом потребовал Трамм, обращаясь к публике, наполнившей зал. — Продукты и напитки убрать, мобильные телефоны отключить. Соблюдайте тишину. Всем встать, председательствующий — достопочтенный Фредерик Герц.

Дверь судейской гардеробной отворилась, и Герц, сохраняя на лице выражение суровости, прошествовал к своему месту.

— Доброе утро, мисс Купер, мистер Хауэлл.

— Доброе утро, ваша честь, — хором ответили мы.

Секретарь суда Джонетта Первис объявила:

— Обвиняемый и его защитник присутствуют, помощник окружного прокурора присутствует. Можно пригласить присяжных, ваша честь?

— Вы готовы к слушанию дела? Никаких предварительных пожеланий?

— Готова, — ответила я и потянулась к толстой лиловой папке.

Арти открыл еще одну дверь, находящуюся рядом со скамьей присяжных.

— В зал входят присяжные.

Шестнадцать человек — двенадцать избранных присяжных заседателей и четверо запасных — уселись в два ряда в непосредственной близости от моего стола.

Трудно было представить себе, как могли они выполнить приказ судьи не слушать телепередач и не читать статей, посвященных нашему делу. В то утро крупный заголовок в «Нью-Йорк пост»: «„М“ ОЗНАЧАЕТ „МАГНАТ“: МУЖЕНЕК НАНИМАЕТ УБИЙЦУ» — можно было увидеть во всех киосках на улицах и в метро.

Я открыла папку и удивилась, обнаружив в ней маленький желтый, исписанный рукой Лема листок бумаги — должно быть, Лем сунул его туда, когда здоровался со мной. «Алекс, если ты помнишь хотя бы половину того, чему я тебя учил, не начинай с Кейт».

Герц, обведя взглядом зал, указал на меня своим судейским молотком:

— Вызывайте первого свидетеля, мисс Купер.

В горле у меня пересохло, и, даже не глядя в сторону Лема, я заранее знала, что он торжествует: одно очко он уже выиграл.

— Будьте добры, назовите присяжным ваше полное имя.

— Кэтрин Мид. Для друзей — Кейт.

Я стояла у самого конца скамьи присяжных, стараясь привлечь к себе взгляд Кейт Мид.

— Сколько вам лет, миссис Мид?

— Тридцать четыре года.

— Вы замужем или одиноки?

— Замужем. Моего мужа зовут Престон Мид, он банкир.

Для присяжных эта дамочка явно была человеком другого, далекого от них мира. Все эти девять мужчин и три женщины были простые нью-йоркские работяги — белые, черные, латиноамериканцы и азиаты в возрасте от двадцати семи до шестидесяти двух лет. Они с любопытством смотрели на ухоженное лицо Кейт, на ее рыжеватые, удерживаемые черепаховым обручем волосы. Бледно-розовый костюм моей свидетельницы казался таким же строгим и несминаемым, как она сама.

— Где вы живете, миссис Мид?

И я чуть повела подбородком в сторону присяжных: мы с ней условились, что этим знаком я буду напоминать ей: рассказывать свою историю она должна им. Однако лицо Кейт оставалось застывшим, а тревога, которая ею владела, была почти осязаемой.

— На Манхэттене. Верхний Ист-Сайд.

— У вас есть дети?

— Есть, — ответила она и впервые с момента ее появления в зале суда улыбнулась старшине присяжных. — У нас трое детей, все учатся в начальной школе.

— Какая-либо работа вне дома у вас имеется?

— Нет. Правда, я участвую в деятельности нескольких благотворительных фондов. На добровольных началах.

Я повела рукой в сторону стола защиты:

— Вы знаете обвиняемого по этому делу, Брендана Квиллиана?

— Да, знаю. Мы познакомились, когда мне было шестнадцать лет.

— Не могли бы вы рассказать нам, где вы с ним познакомились?

— Конечно. — Эта просьба никакой тревоги Кейт не внушала. — Я училась в школе — здесь, на Манхэттене. В школе при монастыре Пресвятого Сердца.

Кое-кто из присяжных наверняка знал, что это лучшая в городе частная католическая школа, а плата за обучение в ней составляет двадцать пять тысяч долларов в год.

— Как раз там мы с Амандой Квиллиан — правда, тогда она была Амандой Китинг — и подружились, еще в пятилетнем возрасте. И в тот день, когда мы познакомились с Бренданом на футбольном матче, мы сидели рядом, Аманда и я. Он только-только приступил к учебе в «Регисе», а мы были в выпускном классе.

Руководимая иезуитами школа «Регис» бесплатно готовила к поступлению в университет молодых людей католического вероисповедания, сдававших, чтобы стать ее учениками, очень серьезные экзамены.

— То есть вы присутствовали при знакомстве Аманды и Брендана Квиллиана?

— Нас всех познакомил мой брат. — И Кейт Мид улыбнулась присяжным. — Брендан заметил Аманду с другой стороны поля и спросил у моего брата, кто она.

Я передала служащему суда, стоявшему возле скамьи для свидетелей, вещественное доказательство № 1.

— Взгляните, пожалуйста, на эту фотографию. Узнаете ли вы изображенных на ней людей?

— Да, узнаю. На ней Аманда, Брендан и мой брат, он играл в школьной футбольной команде. Фотография взята из школьного ежегодника.

— Ваша честь, я хотела бы приобщить эту фотографию к материалам дела.

— Возражения имеются?

Лем Хауэлл даже не потрудился встать.

— Нет, сэр.

Он понимал, что благополучная и даже романтическая история знакомства супругов Квиллиан лишь поможет представить его клиента в выгодном свете.

— Фотография приобщается к материалам дела, — сказал судья Герц.

— Миссис Мид, я хотела бы перейти к событиям третьего октября прошлого года. Вы помните тот день?

Глаза молодой женщины расширились.

— Да, — сказала она.

— Вы видели в тот день Аманду Квиллиан?

— Да, видела. Третьего октября я завтракала с Амандой за час до ее смерти — до того, как ее убили.

Хауэлл был слишком умен и не стал возражать против такого пространного ответа — он понимал, что эту информацию я все равно так или иначе доведу до сведения присяжных. Они даже подались вперед, чтобы не пропустить ничего из сказанного.

— Не могли бы вы взглянуть еще на один снимок? — Я достала из тележки увеличенную, наклеенную на картон фотографию. — Узнаете?

Мид шумно вздохнула:

— Я сама его сделала в тот день.

— Где?

— В бистро «У Арецкого», на углу Мэдисон и Девяносто второй улицы. Было тепло и солнечно, поэтому мы сидели снаружи, под тентами. Я перед этим ходила на школьный утренник, где выступала моя дочь, и отщелкала почти всю пленку на одноразовом фотоаппарате. Оставался всего один кадр, вот я и сняла Аманду.

— Ваша честь, я хотела бы приобщить к материалам дела и эту фотографию — как второе вещественное доказательство.